Его самая темная страсть

Давным-давно он, возможно, задумался бы о благополучии своих лесов и обитающих в них существ.

В эти дни голод, казалось, поглощал каждую его мысль.

Он подошел к боковому окну и заглянул внутрь. Освещение было выключено, за исключением относительно небольшого и приглушенного на кухне. Он отбрасывал глубокие тени на остальную часть большой комнаты, создавая потенциальный путь с минимальным контактом для него. Свет не причинил бы существенного вреда, но мог значительно ослабить его, а у Крууса не было никакого желания чувствовать себя слабее, чем он уже был под воздействием проклятия.

Он двинулся дальше, обогнул угол и перемахнул через перила крыльца. Запах смертной женщины задержался здесь, единственный ощутимый, все остальное было приглушенно. Круус остановился, чтобы насладиться им. Теперь, подобравшись ближе, он почувствовал женственность аромата, и это всколыхнуло в нем что-то, что не пробуждалось целую вечность.

Прижимаясь к деревянным половицам, он прошел через крошечные щели под входной дверью. Воздух внутри домика был заметно теплее, но для Крууса этот перепад был незначительным, лишь небольшой сдвиг в сторону более терпимого холода. В его существовании больше не было тепла.

Круус метнулся по полу, уклоняясь от света кухни. Он прошел сквозь тени мягких кресел, не в силах заставить себя изучать окружающие предметы, потому что ее запах становился все сильнее, и он жаждал, он был голоден, он нуждался в ней.

Голод перевесил осторожность, он прошел сквозь свет и проскользнул через открытую дверь в спальню смертной. Выпрямившись, он собрал клочья тени, из которых состоял, в отдаленно гуманоидную форму.

Темнота ее комнаты была приветливой. Звездный свет, такой же яркий для него, каким когда-то был дневной, проникал сквозь раздвинутые занавески. Он мягко окутывало ее тело, скрытое одеялом, серебристым сиянием. Бледность лица подчеркивалась переливающимися волосами.

Он придвинулся ближе к кровати. Жизненная сила смертной исходила от нее, захлестывая теплой, всепоглощающей волной, от которой колыхались его тени. Здесь ее запах был более концентрированным, более соблазнительным. Сформировав руку из теней, он потянулся к ней. Легкое прикосновение к ее коже позволило бы ощутить отголосок того, что она может дать.

Положив руку поверх одеяла, он сосредоточил свою волю на контакте с ним. Как тень, он не существовал полностью ни в физическом мире, ни в царстве духов, поэтому ему было сложно взаимодействовать с любой из плоскостей. Но приближалось полнолуние в канун Дня Всех Святых, и поэтому его способность контактировать с физическими объектами усиливалась. В эту ночь завеса между мирами будет самой слабой, и его проклятие позволит ему обрести физическую форму — уязвимое, смертное тело, лишенное сил, которыми он когда-то повелевал.

Медленно Круус стянул одеяло с тела человека. Она пошевелилась, перекатилась на бок и свернулась калачиком, как будто ища тепла или утешения. Складка между изящными бровями привлекла его внимание, выражение ее лица показалось ему обеспокоенным.

У него не было причин беспокоиться о заботах смертных. В лучшем случае, они были поклоняющимися, приносящими подношения и выражающими почтение, но те времена давно прошли. Теперь они были либо потенциальной угрозой для его леса, либо пищей — как правило и тем, и другим. Его зависимость от них, для утоления всепоглощающего голода, приводила в ярость и оскорбляла, как, несомненно, и было задумано королевой. Но, питаясь людьми, он, по крайней мере, не отбирал пищу у своего леса и не ослаблял себя в долгосрочной перспективе.

Он окинул взглядом маленькую, уязвимую смертную, изучая то, как постельное белье облегает бедра и изгиб спины, ее запах проник в самое его существо. Он переместил руку на ее брюки и провел вверх по ноге. Мягкая ткань на ощупь была лишь подобием, призрачным ощущением для призрачной руки, но теплая, податливая плоть под этим слоем ткани была реальной. Он чувствовал это, чувствовал ее.

Это не было похоже ни на что из того, что он испытывал с тех пор, как был проклят.

Круус поднял руку выше, дрожа от предвкушения — но для чего? Чтобы ощутить вкус ее жизненной силы или ее?

Он убрал руку, снова придав ей призрачную форму. Тепло, которое он почувствовал сквозь ее постельное белье, на мгновение распространилось по всему телу — он ощутил его впервые за почти два десятилетия. Но затем оно сменилось знакомым, парализующим холодом.

Долгие годы своего проклятия он утолял голод, высасывая жизнь из бесчисленных существ — как людей, так и животных. Ни разу контакт с ними не вызывал подобных ощущений. Прилив свежей жизненной силы сам по себе был эйфорией, пусть и мимолетной, но это прикосновение было слишком интригующим, чтобы отмахнуться от него.

Он почувствовал, как его фигура растягивается и растет, поднимаясь, чтобы окутать смертную, вырвать жизненную силу из ее груди и жадно поглотить ее сущность. Что-то внутри него протестовало, это было неправильно.

Женщина застонала и перевернулась на спину, положив руку рядом с головой.

Круус отпрянул назад, прижимаясь к стене. Голод бушевал внутри него, толкал к смертной, влек к теплу, мягкому дыханию, ее жизни, угрожая разорвать его на части в борьбе с чувством неправильности.

Запах смертной снова окутал и проник в него, и он ухватился за это.

Он не был рабом этих желаний, как и не был рабом королевы фейри. Круус был хозяином этого леса, его повелителем, и он не заберет этого человека. Пока нет. Она была слишком интригующей. После почти двух столетий монотонного существования с проклятием она была первой возможностью что-то изменить.

Его проклятие не было снято и если, хотя бы на короткое время, он мог обойти некоторые из его последствий, ему стоило повременить с поглощением ее сущности. Как только она перестанет быть достойным развлечением, он сможет избавиться от нее. После кануна Дня Всех Святых.

Бросив последний взгляд на ее обеспокоенное лицо, Круус вышел из дома и углубился в лес. Сегодня ночью ему придется насытиться одним из зверей, которых он когда-то защищал, чтобы утолить свой голод.

Глава 2

Софи, дрожа, проснулась от яркого солнечного света, пробивающегося сквозь щель между занавесками. Она свернулась в клубок в центре кровати, прижав руки к груди, с сжатыми кулаками под подбородком. Прохладный воздух коснулся ее обнаженной кожи в тех местах, где задралась пижама. Она вздохнула, закрыла глаза и потянулась за одеялом. Но его там не оказалось. Подняв голову, она открыла глаза и посмотрела в изножье кровати.