Эхо в Крови (Эхо прошлого) - 2

Она кивнула. Вероятно, ей не следует этого говорить, подумала она. Но слов больше удержать не могла.

"Ты тоже знаешь?"

Он долго молчал, глядя на страницы на столе, но наконец покачал головой, едва заметно - она это скорее почувствовала, чем увидела.

"Я просто привык,"- сказал он тихо, и отпустил ее руку.

***

ПЕРВЫМ ЕЕ ПОБУЖДЕНИЕМ было стукнуть его по затылку; вторым - ухватить за плечи, пригнуть к себе, и глядя на него в упор, глаза в глаза, спросить - спокойно, и очень отчетливо - "Какого черта ты сейчас имеешь в виду?"

Она и от этого воздержалась, лишь потому, что и то, и другое, скорее всего привело бы их к затяжной беседе того сорта, который совершенно не подходит для детских ушей - а ведь оба их ребенка были в холле, в двух шагах от двери в кабинет; она даже слышала отсюда их разговор.

"Видишь это?"- говорил Джемми.

"Умм-нда."

"Плохие люди пришли сюда, давным-давно, и ищут нашего Дедушку. Плохие английские люди. Это все они сделали."

Роджер обернулся - он тоже услышал, что говорит Джемми - и перехватил взгляд Брианны с легкой полуулыбкой.

"Плохой Аглиский!"- повторила Мэнди услужливо. "Сделать ему а-та-та!"

Несмотря на раздражение, Брианна не могла не ответить Роджеру улыбкой, хоть и почувствовала легкий трепет, и слабое мерцание в животе, вспомнив своего дядю Иена - такого спокойного, доброго человека, - когда тот показывал ей сабельные клинки на деревянных панелях в зале, и говорил: "Мы держим их тут, чтобы показывать детям - и повторять им: вот это и есть Англичане."

В его голосе тоже звучала сталь - и сейчас, когда она услышала слабое, абсурдно детское эхо его слов в голосе Джемми, ей в голову впервые закралось сомнение по поводу того, насколько мудро было поддерживать эту, конкретную, семейную традицию.

"Это ты ему рассказал?"- спросила она Роджера, а детские голоса тем временем переместились в сторону кухни. "Я - нет."

"Кое-что рассказала ему Энни; я подумал, будет лучше, если остальное расскажу ему я." Он поднял брови. "Или я должен был сказать, чтобы спросил об этом тебя?"

"Ох... Нет. Нет,"- повторила она нерешительно. "Но - неужели мы должны учить его ненавидеть англичан?"

Роджер улыбнулся.

"Ненависть" может сплотить их еще сильнее. И ведь он не сказал "плохой английский народ". Он сказал "плохие английские люди, те, кто это сделал..." Кроме того, если ему придется расти в горах Шотландии, скорее всего, он еще не раз услышит несколько колючих замечаний относительно Сассенах - и взвесит все, включая воспоминания о твоей матери; в конце концов, ты сама всегда называла ее Сассенах, "англичанкой".

Он еще раз взглянул на письмо на столе, потом бросил взгляд на стенные часы и резко поднялся.

"Христос, я опаздываю! Я всегда останавливаюсь на набережной, когда еду в город - тебе нужно что-нибудь из "Фермы и Быта?"

"Да,"- сказала она сухо, "новый насос для молочного сепаратора."

"Правильно,"- сказал он, целуя ее уже на бегу, и вышел, одной рукой забравшись в рукав куртки.

Она открыла было рот, чтобы окликнуть его, сказать, что пошутила - но, подумав во второй раз, снова его закрыла.

В магазине "Ферма и Быт" мог найтись даже насос для молочного сепаратора.

Большое, изумительно многолюдное здание на краю Инвернесса, магазин "Ферма и Быт" поставлял практически все, что может понадобиться на ферме - в том числе вилы, резиновые пожарные ведра, прессованную проволоку и стиральные машины, а также фаянсовую и глиняную посуду, банки для консервирования, и еще немало таинственных предметов и орудий, о назначении которых она могла только догадываться.

Она высунула голову в коридор, но дети были на кухне с Энни МакДональд, наемной девушкой-служанкой; смех и тоненькое "дзынь!" древнего тостера - тот перешел к ним вместе с домом, - выплывали из-за обитой стареньким зеленым сукном двери, вместе с соблазнительным ароматом горячих тостов с маслом.

Запах и смех влекли ее, как магнитом, и тепло дома текло над ней, золотое, как мед.

Она остановилась, чтобы сложить письмо, прежде чем к ним присоединиться, но при воспоминании о последнем замечании Роджера крепко сжала губы.

"Я привык."

Свирепо фыркнув, она сунула письмо обратно в коробку и вышла в зал, чтобы там снова застыть при виде большого конверта на столике рядом с дверью, где обычно была сложена дневная почта - и куда ежедневно выгружалось содержимое карманов Роджера и Джемми.

Она выхватила конверт из кучи квитанций, камешков, карандашных огрызков, звеньев велосипедной цепи, и... Что это, дохлая мышь? Так и было; плоская и высушенная, зато украшенная жесткой петелькой розового хвоста.

Она осторожно ее приподняла и, крепко прижав к груди конверт, направилась к чаю и тостам.

Честно говоря - думала она, - Роджер не единственный, кто приберегает всякие вещички. Но это было уже слишком - и она намерена высказать ему все, что об этом думает - как только он вернется домой.

ВЕСЕННЯЯ ОТТЕПЕЛЬ

Фрейзерс Ридж,

Колония в Северной Каролине

Март, 1777

И ЕЩЕ КОЕ-ЧТО об этом разрушительном пожаре - подумала я.

Он сильно облегчил мне сборы.

В настоящее время я владела одним домашним халатом, одной сменой белья, тремя юбками - одной шерстяной, двумя муслиновыми - двумя парами чулок (одна пара была на мне, когда сгорел дом, другая была небрежно оставлена сушиться на кусте за несколько недель до пожара, и обнаружена позже, выдержавшая все непогоды, но все еще пригодная для носки), шаль, и туфли.

Джейми где-то раздобыл для меня ужасный плащ - где, я не знаю, да и не хочу знать. Изготовлен он был из толстой шерсти цвета проказы, и пахло от него так, будто в нем кто-то умер, да так и лежал, никем не обнаруженный, еще неделю, как минимум.

Я кипятила его со щелочным мылом, но призрак предыдущего жильца в нем задержался.

Тем не менее, в нем я хотя бы не замерзну.

Упаковать мой медицинский набор было почти так же просто.

С сожалением повздыхав над пеплом моей прекрасной аптеки, с ее элегантными инструментами и многочисленными бутылочками, я перебирала кучку спасенных из огня останков моей операционной.

Помятый цилиндр от моего микроскопа. Три закопченных керамических кувшина, один без крышки, один с трещиной. Большая жестянка с гусиным жиром, смешанным с камфорой, теперь почти пустая после всех этих зимних катаров и кашлей.

Горстка опаленных страниц, вырванных из дневника, который начал писать Даниэль Ролингс, и продолжила я сама - правда, мои духи немного пролились на края спасенных страниц, в том числе на одну, с описанием Специальной доктора Ролингса Лигатуры для Кишечника.

Это был лишь один из его рецептов, которые я нашла эффективным, и хотя с тех пор прошло много времени, и многое я помнила наизусть, но я всей душой была предана идее сохранения этих фактических "формул памяти" - и то, что теперь я держу их в руках, сохраняло и поддерживало во мне чувство, что он все еще жив. Я никогда не встречалась с Даниэлем Ролингсом в жизни, но он был моим другом, с того самого дня, когда Джейми передал мне его сундучок и сборник дневниковых записей.