ЭХО. Предания, сказания, легенды, сказки

— Давно я не лакомилась человечиной!

— Ну-ка ныряй обратно в тину! — крикнул Лачплесис и взмахнул мечом.

Рассвирепело чудище, вмиг вскарабкалось на берег. Завертело двенадцатью головами, заорало двенадцатью глотками так, что на двенадцать миль вокруг повалился лес. Но не успело чудище сообразить сразу всеми своими головами, кого из двоих ему прежде сожрать, как Лачплесис снес ему половину голов. Тут подоспел Кокнесис, ударил змея палицей с железными шипами — у того и дух вон. Сбросили они нечисть в болото и по нему, как по мосткам, перебрались на другой берег.

На том берегу, среди зарослей, нашли дорогу, ведущую прямо к Чертовой горе. А когда подошли к горе и взглянули вверх, то увидели черное дерево. Огромными когтистыми корнями ухватилось оно за самую вершину горы. Казалось, там сидит гигантский черный паук. Тень от этого паука тоже была черным-черна. Она медленно сползала по склону горы и ложилась на землю у ее подножия. В этой тени не смела расти ни одна травинка, ни один зверь, ни большой, ни малый, не смел тень пересечь. Сама Чертова гора ее побаивалась.

Труден и долог был путь на вершину, но наконец друзья добрались. Встал Лачплесис потверже, ухватился за ветки покрепче, размахнулся посильней и ударил по дереву мечом. Не ожидал он, что дерево так быстро поддастся: с первым же ударом повалилось оно вниз. А когда упало на землю, то послышалась песня, будто кто-то внутри сосны на кокле играл.

Тридцать дней горели у подножия горы костры. Тридцать дней Лачплесис и Кокнесис резали из певучего дерева ладью. При каждом ударе звучала песня. И чем тоньше была работа, тем прекрасней была песня. Работа спорилась. Мягким, податливым оказалось дерево в искусных руках.

День за днем всплывало и снова ныряло в море не очень-то теплое балтийское солнце. А когда на тридцатый день оно снова вынырнуло, то с удивлением увидело готовую ладью, но не черную, а снежно-белую. Дерево, оказывается, было черным только сверху. Толстая черная кора помогала ему переносить невзгоды и бури. Оберегала белую волшебную сердцевину.

Ладья была готова. Теперь предстояло дотащить ее к морю и спустить на воду. Друзья катили ладью на бревнах, волокли волоком. На седьмой день увидели море. Спустили они ладью на воду, поставили паруса и поплыли. Ладья была легче птичьего пера, быстрее птичьего лета, крепче гранитной скалы. Была послушна руке Лачплесиса, как его верный конь.

Плыли они на север, потому становилось все холодней и холодней. Мимо них уже нет-нет да проплывали снежные горы. Где-то совсем уже недалеко был тот самый дальний остров, на котором жил старый Вайделот.

Радостной была встреча Лачплесиса с Вайделотом. Усадив гостей за стол, старик спросил, что привело их к нему, что заставило проделать такой дальний и трудный путь? Тут поведал Лачплесис старцу о пришельцах и попросил совета, как быть. Просил предсказать, что ждет народ латышский.

Зажег Вайделот колдовскую траву, и взвился к небу синий пахучий дым. В дыму этом замелькали виденья, видимые лишь одному старцу.

— Чую, недобрые настали времена. Кровью окрасились реки и долины. Чужеземцы пришли на нашу землю и не скоро ее покинут. Черную тень вижу. Она крадется за тобой, Лачплесис. Но ты избранник народа. Ты должен постоять за него. Ты погибнешь, но погибнешь с честью. А потом настанет время, и народ вновь будет свободным.

Опечаленные, сели друзья на корабль и поплыли к родной земле.

Пока плавал Лачплесис на север, в устье Даугавы приплыли двадцать три больших и малых корабля с рыцарями. Высадились хитроумные рыцари на берег и стали строить крепкие замки, чтобы прочно осесть на Янтарной земле. Лучшие мастера-каменотесы сходились со всех сторон на постройку. На берегу Даугавы стал расти замок. Строил его для себя епископ Альберт. «Зачем маленькому епископу такой большой замок?» — думали каменотесы. Но так уж повелось, что маленькие люди любят большие замки. Прошло время, и поселился епископ в самой большой башне замка. И стали отсюда, из этих мест, расползаться рыцари по всей Янтарной земле. Со всех четырех сторон доносился теперь лязг немецких мечей. Мечами обращали рыцари латышей в свою веру.

«Если всемогущ их бог, зачем насаждать его веру мечами? Если милосерд их бог, зачем они убивают нас во имя его веры?» — думали латыши. Не хотели люди Янтарной земли расстаться с верой своих предков.

Но одна за другой падали под натиском врага латышские крепости. Уже повержены и осквернены были камни Лиелвардского и Турайдского замков. Засели за крепкими крепостными стенами рыцари, не выбить их оттуда.

Где силой, где хитростью, а где вероломством одерживали победу пришельцы. Ничем не гнушались.

Заключил как-то новый владелец Лиелвардского замка мир с латышскими старейшинами. Пригласил их к себе на дружественный пир. Пришли старики в гости. Принял их рыцарь в деревянной постройке позади замка. Поил хмельным вином, угощал вкусной едой. А потом запер дверь и поджег дом с четырех сторон.

В это самое время возвращался домой после долгого плавания Лачплесис. Ехал он на своем коне и ничего вокруг не узнавал. Людей нигде не видно. Жилища разорены. Над пустыми полями кружит воронье. Вдруг он заметил зарево пожара, пустил коня во весь опор и вскоре увидел перед собой горящий дом. Из него доносились крики и стоны. Кинулся Лачплесис к дому, вышиб дубовую дверь плечом. Страшная картина открылась его глазам. В огне и дыму метались несчастные старцы, проклиная коварство пришельцев и свою доверчивость.

Освободил Лачплесис старцев и немедля начал осаду замка, где засели вероломные рыцари. Долго сопротивлялись немецкие латники, но велика была сила Лачплесиса. И велик был его гнев. Одержал он победу над рыцарями и вошел в крепость, а войдя, никого не пощадил.

Так крепость за крепостью, селенье за селеньем отбивал храбрец у пришельцев и возвращал латышам. И такого нагнал на рыцарей страху, что поспешили они укрыться за толстыми рижскими стенами, побросав завоеванные земли. Но и там не чувствовали они себя в безопасности. Знали: доберется до них Лачплесис.

Пришлось епископу Альберту покинуть зубчатую башню и отправиться в немецкие земли за подмогой. Вернулся он не один. Был с ним Черный рыцарь. В народе говорили, что мать-колдунья заколдовала его и он неуязвим для меча.

На рыцаре были черные латы. С каждым злодейством становились они черней и черней. Наконец, стали такими черными, что даже свет в них не отражался. Упав на латы, он сам становился черным. Никогда не поднимал рыцарь забрала, и никто никогда не видел его лица. Только клок смоляной бороды выбивался сквозь железные латы.

Соединились вместе хитрость епископа и сила Черного рыцаря.

Твердо знали епископ и рыцарь: пока жив на свете Лачплесис, не одержать им победу над народами Балтии. Долго думали они и гадали, отчего у Лачплесиса сила необыкновенная и как бы ее сокрушить. Наконец им повезло. Они повстречали колдуна, который прельстился щедрой наградой и пообещал все разведать.

Рассказали колдуну его злые духи, что Лачплесиса вскормила своим молоком дикая медведица, потому и наделен храбрец такой силой, и что, если отсечь его медвежьи уши, потеряет он силу.