Экспедиция "Апоп"

— Хорошо. С этим разобрались. Но всё же, я теперь даже не помню, как меня зовут.

— Василий Лазарев, — на этот раз Шнайдер произнёс моё имя полностью, и оно мне понравилось гораздо больше. — Я так понимаю, что ты не помнишь и Муна Сильвера?

Я покачал головой и спросил:

— Он здесь?

— Вообще-то, он там, — снова кивок в сторону гермодвери. — Наш инженер систем жизнеобеспечения. Это была его идея прекратить подачу кислорода там. Вы отправились с ним вдвоём за элементом питания и модулем связи. У него была какая-то, как ты выразился, “очень интересная арахнофобия”. Он боялся не только пауков, но ещё и всего того, что на них очень похоже.

— Извини, я действительно мало что помню.

— А Новак? Вы видели Новака? — внезапно спросила у меня Элиз. Я постарался очень выразительно на неё посмотреть. — Ой, точно! Вы же не помните, кто это. Это наш пилот-навигатор, — её красивое лицо омрачила какая-то вселенская тоска.

— Был. Был пилотом-навигатором, — Шнайдер тоже погрустнел. — Он явно сошёл с ума, и это из-за него мы заперлись тут.

— У него был шрам под правым глазом? — спросил я их, они одновременно кивнули. — Видел. И это уже не человек.

Элиз прикрыла рот руками, а Шнайдер лишь стал ещё серьёзнее.

— Пойдемте, там нас ещё ждут оставшиеся в живых члены экипажа, — сказал Шнайдер и пошёл в сторону открытой гермодвери.

Я взял тележку с кислородным баллоном, а Шнайдер спросил меня с каким-то упрёком:

— А зачем тебе этот кислород?

— Не знаю, — пожал я плечами. — Тогда мне показалось это хорошей идеей. Я ведь думал, что кислорода нет нигде на корабле.

— Ладно, придумаем куда его использовать, — удовлетворённо кивнул Шнайдер и пошёл. Я не стал оставлять здесь баллон с кислородом и тоже пошёл на выход. Как только мы с Элизой вышли из шлюза, Шнайдер активировал закрытие гермодвери.

— А вы не боитесь, что Новак сюда проберётся?

— Если бы хотел, он давно бы это сделал, — грустно сказал Шнайдер. — Твоя гипотеза заключалась в том, что Новак не просто сошёл с ума, у него есть чёткий план действий.

— Что за план?

— Такими подробностями ты с нами не поделился. Хотя, я думаю, ты и сам не знал. Так вот, Новак просто заставляет нас держаться подальше от той части корабля.

— Но зачем ему это понадобилось?

— В той части корабля находится рубка управления.

— Он хочет исправить траекторию корабля? — испугался я того, что мы не попадём на Землю.

— Судя по всему, наоборот, — Шнайдер остановился у одной из внутренней двери корабля. — Пойдём внутрь.

Мы вошли в просторное помещение, очень напоминающую кают-компанию. Здесь были и столы, и удобные мягкие диваны. Даже барная стойка была у дальней стены помещения. За этой барной стойкой сидела спиной к нам девушка с чёрными волосами, заплетёнными в хвост, длиною до плеч и что-то печатала на своём ноутбуке.

— Оставь баллон здесь, и пойдём заново знакомиться.

Я аккуратно остановил телегу с баллоном и поставил её у самой стены рядом с выходом. Затем вместе со Шнайдером я подошёл к девушке.

— Это Мику Хошино, наш программист.

Девушка развернула своё удивлённое лицо в нашем направлении.

— Мы же знакомы с Лазарев-саном, Шнайдер-сан. Зачем нам снова знакомиться? — сообщила девушка высоким искристым голосом с небольшим японским акцентом.

У девушки были почти чёрные глаза, обрамлённые очками с прямоугольными стёклами и тонкой оправой, на немного угловатом лице. На вид ей было лет восемнадцать-девятнадцать, не больше. Немного сгорбленная осанка, наверняка сказывалось постоянное использование ноутбука. В ней было что-то такое, что сразу к себе располагало.

— Он нас не помнит, — пояснил Шнайдер.

— Сказалась ваша Атазагорафобия, вакатта. Ну ладно, меня зовут Мику Хошино, хаджиме маште, Лазарев-сан, — но увидев мой вопрошающий взгляд, она поправилась. — Приятно познакомиться, Лазарев-сан. Можете назвать меня Хошино-сан. Я программист. У меня Айхмофобия, но до обратного полёта она мне совершенно не мешала жить.

Айхмофобия? Это же боязнь острых предметов. Какая-то мысль незаметно промелькнула и скрылась в глубинах моего сознания.

— Покажи ему ещё раз, — попросил девушку Шнайдер.

Та лишь как-то уж слишком энергично кивнула головой и начала что-то набирать на своём ноутбуке. Через пару секунд на дисплее появились два больших кружочка и пунктирная линия, соединяющая их. Рядом с одним кружком был ещё один маленький, я так понимаю, это была Земля и Луна. Рядом с другим кружком, который был поменьше, было ещё две точки, очевидно, это были Марс, Деймос и Фобос. Ближе к Земле, примерно на одной десятой от всей длины пунктирной линии, находился квадратик, в который Мику ткнула пальцем и сказала:

— Это мы, уже почти прилетели. Новак-сан всегда своевременно производит корректировки, чтобы попасть на Землю.

То есть этому охотнику, я решил пока называть его именно так, зачем-то необходимо попасть на Землю. А что, если изменить траекторию? Я не успел задать этот вопрос Хошино, она сама ответила на него ответила.

— Я знаю, что Вы сейчас спросите, Лазарев-сан. Вы уже задавали этот вопрос ранее, — ответила Хошино. — Отсюда я не могу вносить коррективы в траекторию без прямого подключения к терминалу в рубке управления. Это было сделано для безопасности.

— Понятно. Тогда зачем нам…

— Устройство связи и батарея из скафандра? — продолжил за меня Шнайдер. — Чтобы собрать передатчик и послать сигнал на Землю. Связь самого корабля вышла из строя.

— Но для чего? — я никак не мог понять, какой смысл связываться с Землёй, если мы и так туда летим?

Никто мне не ответил. Судя по выражению их лиц, они знали ответ, просто не торопились мне его озвучить. А я вдруг вспомнил, что это была моя идея.

— Чтобы они нас взорвали на подлёте? И эта “зараза”, — я нарисовал пальцами в воздухе жест кавычек, — не перебралась на Землю.

Элиз кивнула.

— Вы, Васили, высказали гипотезу, что это безумие, которое овладело Новаком, может передаваться от человека к человеку.

— И сделал я такое предположение исходя из…?

— Исходя из того, что Новак всегда боялся остаться в одиночестве, — ответил мне Шнайдер. Но этот ответ абсолютно ничего не объяснил.

— И при чём тут аутофобия? — не совсем понял я.

— Как ты тогда сказал, эта фобия характеризуется чувством духовной пустоты. Где-то на середине обратного пути, мы все друг с другом переругались. Впервые за время нашей миссии. Мы столько времени провели вместе без ссор, благодаря тебе и твоему мастреству. Ты очень помогал нам в разрешении наших около конфликтных ситуациях. Но то ли ты тогда не поспел, то ли ещё что-то произошло. Мы сами плохо помним ту ссору, она в памяти у всех нас будто в тумане. После ссоры мы разошлись все по своим каютам и не хотели разговаривать друг с другом.