Экстренный контакт
Шрифт:
— Что-то я подзабыла, — говорю я, наклоняясь к нему. — Сколько баз ты прошел в той игре на первенство штата?
Их было три. И я знаю, что он умирает от желания сказать это, но вместо этого приоткрывает один глаз и, подняв резиновый клапан, болтающийся у моего рта, засовывает его мне между губ.
— Вот. Используй свой рот для чего-нибудь полезного.
Я соблазнительно приподнимаю брови, глядя на него, но его глаза снова закрыты, поэтому пытаюсь надуть подушку.
Почти сразу же от этого действия боль в голове, которая, как мне казалось, утихает, становится еще сильнее. Я драматично потираю лоб.
—
— Пожалуйста? У меня сотрясение мозга.
— Нет.
— Давай же. — Я наклоняюсь к нему, протягивая трубку. — Это просто. Засунь его в рот и подуй.
— О, боже, — бормочет женщина из ряда перед нами, издав возмущенный звук.
— Ты пугаешь других пассажиров, — говорит Том, толкая меня. — И меня.
— Ладно, — говорю я со вздохом. — Думаю, я могу просто использовать твое плечо как подушку...
Том вздыхает, неохотно забирает у меня подушку и начинает ее надувать.
— Дуй сильнее, — настаиваю я. — Возьми в рот побольше. И используй обе руки.
Женщина, сидящая перед нами, поворачивается и смотрит на меня пристальным взглядом через щель между сиденьями. Я широко улыбаюсь ей, и Том поднимает руки к моей шее, делая движение, чтобы задушить, хотя и продолжает надувать подушку.
Мой телефон непрерывно гудит, оповещая о входящем звонке, и мое сердце на мгновение замирает, когда я вижу на экране имя Гарри. Сама того не желая, я протягиваю руку и хватаю Тома за запястье.
Вот оно.
Он бросает на меня любопытный взгляд, хотя и не прекращает надувать подушку.
— Гарри! Привет! — говорю я, принимая звонок.
На другом конце повисает пауза, и я практически чувствую, как Гарри удивлен моим энтузиазмом.
— Привет, Кэтрин! Похоже, у тебя хорошее настроение. Праздничная лихорадка наконец-то доконала тебя, да?
— Мэм. — Стюардесса стоит рядом с местом Тома в проходе и смотрит на меня с осуждением. — Пожалуйста, выключите телефон.
Я поднимаю палец. Через минуту.
— Как дела, Гарри?
— Мэм. — Тон стюардессы переходит от раздраженного к взбешенному. — Я вынуждена попросить вас убрать телефон.
— Гарри, одну секунду. — Я отключаю звук и поворачиваюсь к стюардессе с ее властным видом. — Послушайте, я знаю, что вы просто выполняете свою работу, но я всю жизнь ждала этого звонка. И вы не можете всерьез говорить мне, что из-за моего iPhone этот самолет разобьется.
— О, боже, — бормочет Том.
Стюардесса хмуро смотрит на меня, совершенно не обращая внимания на мои крайне рациональные доводы.
Я улыбаюсь ей той же улыбкой, что и присяжным во время заключительных аргументов.
— Может, вы просто попросите пилота подождать? Мне нужно всего пять минут.
— Кэтрин. — Тон Тома резкий. — Серьезно?
— Да, Том, это серьезно. — Я включаю звук. — Извини за это, Гарри. Что случилось?
У меня нет шанса узнать это, потому что Том выхватывает телефон из моих рук, завершает звонок и пытается исправить ситуацию, но уже слишком поздно.
У стюардессы либо были корыстные цели, либо счеты, которые нужно было свести.
Потому что через пять минут самолет взлетает.
Но меня на нем нет.
ГЛАВА 17
TOM
23
декабря, 16:19Я всегда считал себя относительно терпеливым человеком, особенно в том, что касается путешествий и всех неизбежных неудач, которые с ними связаны.
Эту черту я усвоил в раннем возрасте, будучи старшим из четырех детей. Каким бы четким ни был маршрут или точным список вещей, составленный мамой, семейные поездки и летние каникулы всегда сопровождались спущенными колесами, забытыми ингаляторами, ссадинами и множеством споров.
Даже если моя роль в этом хаосе была невелика, мне приходилось исправлять ситуацию, сохранять спокойствие и «подавать хороший пример». Меня никогда не смущала дополнительная ответственность, и чем старше я становился, тем больше ценил свою способность избегать кризисов и справляться с ними.
А потом в моей жизни появилась Кэтрин Тейт, женщина, которая работает почти исключительно в кризисном режиме и тем самым бросает вызов всему, что, как мне казалось, я знал о себе. А именно, что у моего терпения есть предел и что она, и только она, может превратить мою спокойную, предсказуемую жизнь в чертову зону боевых действий.
— Обязательно было использовать фразу «я адвокат», — ворчу я на нее.
— Я адвокат, — говорит Кэтрин искренне оскорбленная. Как будто она пострадавшая сторона в этой ситуации. Что, полагаю, технически так и есть.
Но прямо сейчас я склонен думать, что моя нынешняя ситуация намного, намного хуже, чем любое сотрясение мозга или наложение швов.
И, если уж на то пошло, мне интересно, не заразно ли ее сотрясение, потому что у меня болит голова.
Я говорю «интересно», потому что на самом деле не так уж хорошо знаком с головной болью. По крайней мере, теперь. На самом деле, думаю, что моя последняя головная боль была связана с моим первым браком. Браком с этой женщиной, которая, по сути, представляет собой ходячую, говорящую, разглагольствующую мигрень на каблуках.
— Черт, — бормочет она. — Теперь Гарри не берет трубку.
Она хмурится и смотрит на меня, как будто это моя вина, хотя я знаю ее достаточно хорошо, чтобы увидеть вину в ее глазах.
— Тебе не кажется, что стюардесса немного перестаралась? — спрашивает Кэтрин. — Выгнав нас из самолета?
— Выгнав тебя из самолета, — быстро поправляю я. — Я решил последовать за тобой.
И если быть честным, Кэтрин не ошибается насчет чрезмерной реакции стюардессы. То, что Кэтрин выпроводили из самолета за то, что она воспользовалась своим мобильным телефоном, действительно кажется перебором, но Кэтрин умеет вызывать в людях крайности.
— Почему ты это сделал? — спрашивает она, хмурясь на меня.
— Что сделал?
— Последовал за мной?
Я свирепо смотрю на нее.
— Это твой способ сказать спасибо?
— О, боже, мы снова это делаем, да? Благородный Святой Том жертвует всем, что ему дорого, чтобы поступить правильно в пылу катастрофы? Я в порядке, Том. Со мной всегда все было в порядке, и мне не нужно, чтобы ты бросался меня спасать.
— Остынь, Кэти, — огрызаюсь я, мое терпение близко к пределу. — Всего пару часов назад ты была в больнице, и, если бы не я, ты бы либо все еще была там, либо отрубилась на своей кровати дома, возможно, никогда больше не проснувшись.