Экзорцист: Проклятый металл. Жнец. Мор. Осквернитель

Только бы не остаться в дураках, только бы не остаться в дураках, только бы…

– Господин Чесмарци готов вас принять, – распахнул дверь кабинета доложивший о нашем визите секретарь. Двое дежуривших в приемной охранников лишь теперь немного расслабились и перестали сверлить нас хмурыми взглядами.

– Добрый день, – поздоровался с Вильямом граф и огляделся по сторонам. – Поздравляю, отличный кабинет. У меня хуже.

– Можем поменяться, – усмехнулся Чесмарци. – Чем обязан?

– Предлагаю подбить итоги расследования и скоординировать наши действия на будущее.

– Давно пора, – успокоился Вильям. – Раздевайтесь. Кофе?

– Не откажусь. – Малькольм Паре накинул свой промокший плащ на вешалку и как-то очень уж запанибратски отсалютовал тростью висевшему на стене портрету его величества Грегора Четвертого. – И с капелькой бренди, если вас не затруднит.

– Можно и не с капелькой.

Избавившись от дождевика, я подошел к окну и глянул на широкий бульвар. Подернутые серой рябью лужи, срывающий с вязов пожухлые листья ветер. Уныло и тоскливо. Или это просто у меня внутри все затянула противная хмарь? Должно быть, так.

– И какие у вас успехи? – поднялся из-за стола Вильям, но тут в дверь постучали. – Войдите!

– Господин Чесмарци, вам срочная депеша! – заглянул в приоткрытую дверь давешний секретарь.

– От кого?

– От его светлости герцога Мора. Принес лейб-егерь.

– Пусть заходит, – распорядился нахмурившийся Вильям.

Малькольм отошел ко мне, упер трость в пол и принялся разглядывать спешивших по бульвару людей. Я прислонился спиной к подоконнику и, прикрыв рот ладонью, зевнул. Что-то сейчас будет…

– Вильям Чесмарци? – непонятно зачем уточнил прошедший в кабинет курьер, дождался утвердительного ответа и протянул заместителю начальника надзорной коллегии планшет: – Распишитесь в получении.

– Получении чего?

Вильям отошел к столу, макнул перо в чернильницу и поставил свою закорючку в соответствующем месте.

– Личное послание его светлости герцога Мора. – Егерь забрал планшет, протянул свернутое в трубочку послание и поспешил откланяться.

– Вы позволите? – обернулся к нам Чесмарци. Красный цвет печати на стягивавшей послание ленте ничего хорошего не сулил, и он заметно разнервничался.

– Разумеется, – развел руками граф и вновь отвернулся к окну.

Я отворачиваться не стал и краем глаза начал следить за хозяином кабинета, который сломал печать, сорвал тесьму и принялся разворачивать плотную бумагу. Та никак не поддавалась, он взял лежавший на столе нож, надрезал – и тут между посланием и ладонью проскользнула ослепительно-белая искра.

Вскрикнувший от боли Вильям выронил сокрытую в бумагах святыню, а в следующий миг подошва моего сапога угодила ему в бок. Чесмарци швырнуло к стене, он со всего маху приложился головой о резную панель и рухнул на пол; я поспешил навалиться на него сверху.

Не тут-то было!

Удар локтем откинул меня прочь, Вильям вновь оказался на ногах, и в руке его, будто по мановению волшебной палочки, возник длинный узкий кинжал. Но пустить в ход оружие бесноватый не успел – вмешавшийся в схватку Малькольм Паре шибанул ему по запястью тростью. Послышался сухой треск перебитой кости, клинок полетел на пол. Следующий замах графа был нацелен в горло, Чесмарци умудрился подставить под удар плечо, и тут я накинулся на него сзади. Одной рукой обхватил шею, второй попытался вцепиться в лицо…

Резко подавшись назад, Вильям впечатал меня в стену, но высвободиться не сумел, и уже через несколько ударов сердца отчаянно сопротивлявшийся бес оказался вырван из души марионетки.

И не просто вырван: вместе с ним в меня хлынули воспоминания умирающего от болевого шока человека. Да, бес слишком давно завладел сознанием Чесмарци, и корежившие сейчас того судороги не могли быть не чем иным, кроме как предсмертной агонией.

Так оно и оказалось: мгновение спустя изо рта и ушей Вильяма хлынула кровь, и воспоминания развеялись, оставив после себя лишь удушающий аромат выгоревшей скверны. Я кое-как отполз от мертвого тела, прислонился спиной к стене и, закрыв ладонями лицо, попытался хоть немного прийти в себя.

– Ты как? – потормошил меня Малькольм.

– Операция началась? – вместо ответа уточнил я.

– Полагаю, да. – Граф поднялся на ноги, мимоходом спрятал так и валявшееся на столе послание герцога в карман и постучал тростью по раме портрета его величества: – Подтвердите начало операции.

– Операция началась, – послышался из-за картины чей-то глухой голос.

– Вот видишь, – вернулся ко мне Паре. – Что узнал?

– Охранная грамота. – Я отнял ладони от лица и зажмурился. Даже полумрак кабинета теперь резал глаза. И пусть в марионетке совершенно не оказалось потусторонней силы, меня продолжала колотить мелкая дрожь, а пальцы сводила судорога, и при каждом движении их кололи холодные иглы призрачной боли. – Он выдал похитителю охранную грамоту.

– Лично?

– Нет, через Премине.

– Тот в курсе?

– Насколько мне удалось понять…

Тут дверь распахнулась, и в кабинет заглянул какой-то рослый парень в закрывавшей лицо черной маске.

– У вас все в порядке? – спросил он, оглядев учиненный в комнате разгром.

Граф поправил шейный платок:

– Да.

Парень тотчас исчез, и в дверном проеме показался Якоб Ланье.

– Что ты говорил? – поторопил меня Малькольм.

– Премине использовали втемную, основной его задачей было протолкнуть наверх Чесмарци и подсидеть вас, господин Ланье. Догадывался ли он об истинных мотивах адресуемых ему просьб или нет – я не знаю.

– Наверняка нет, – покачал головой Якоб. – Так убедительно сыграть свою роль в этом случае ему бы точно не удалось.

– Думаете? – Граф помог мне подняться на ноги и уточнил у Ланье: – Что с ним, кстати?

– Арестован, – объявил глава надзорной коллегии и улыбнулся: – Хотите присутствовать при его допросе?

– Разумеется. И в первую очередь следует выяснить, какой документ он предоставил похитителю.

– Для этого достаточно поднять реестр охранных грамот, – пожал плечами Ланье. – Имя известно?

– Имени нет, но вряд ли за последние дни выдавалось много таких грамот.

– Тоже верно. Что ж, нам останется только разослать ее реквизиты и ждать…

– Ждать… – скривился Малькольм Паре. – Опять ждать…

А вот мне было уже все равно. Тело корежили отголоски чужой боли, и единственное, чего хотелось, – это прилечь на диванчике прямо в приемной и хоть ненадолго закрыть глаза. А то натурально загнанной лошадью себя ощущаю. Еще немного – и о тюрьме с ностальгией вспоминать начну, а это совсем уж никуда не годится.