Элеанор Ригби
Шрифт:
– А я подумала, лучше сама заскочу.
Донна не только наблюдатель, она еще приличная сплетница и далеко не дура. Так и сканировала глазами мою квартиру, будто машинка, которая считывает штрих-код с ценника. Не сомневаюсь, завтра в столовой мою квартиру по косточкам разберут: «Келья старой девы – стены почти голые, мебель или дальтоник подбирал, или монашка, и что самое ненормальное – у нее нет кота».
Донна сказала:
– У тебя очень мило.
– Ну что ты.
– Нет, правда.
– Жить можно.
– Мне нравится.
– Лайам на эти документы просил взглянуть?
– А? – Со своей инспекцией
Донна положила папки на обеденный стол.
– Хочешь попробовать сама, у меня осталось…
Гостья была в шоке.
– Что? Наркоз?
– Я пошутила.
– Вот как. – Она лихорадочно соображала, о чем бы еще поговорить, но в моей квартире почти невозможно найти пищу для разговоров. Тут Донна увидела застывшего на экране телевизора Топотуна.
– «Бэмби» смотришь?
Я все пыталась изобразить радушную хозяйку.
– Да, до тридцати шести дожила, а «Бэмби» не видела.
– Очень тяжелый мультфильм – мать олененка застрелят, и все такое.
Меня это удивило.
– А я и не знала.
– Правда? Брось, все знают, что мать Бэмби в конце умирает. Это как оленья упряжка в Новый год – часть нашей культуры.
Тут было о чем поразмыслить.
– Как и олень Рудольф, полезное животное?
– Что?
– Давай говорить откровенно – если бы Рудольф не помог другому оленю, его оставили бы на съедение волкам, да еще и посмеялись бы, глядя, как белые клыки впиваются в шкуру.
– Какой мрачный взгляд на вещи.
Я вздохнула и уставилась на папки, которые принесла Донна.
Она решила сменить тему. У двери в кухню висел календарь с репродукцией «Водяных лилий в Живерни» Моне. Донна кивнула:
– Симпатичный календарик.
– Сестра подарила.
– Тебе очень подходит.
– Лесли из своей конторы притащила, когда там ремонт делали. Жалко было выкидывать.
Тут Донна не выдержала:
– Почему ты всегда всем недовольна? У тебя отличная квартира. Только бы и радоваться. Ты вот не видела, в каком клоповнике я живу. Да еще сдирают за него ползарплаты!
– Хочешь, кофе сделаю?
– Нет, спасибо, пора бежать. На работе заждались.
– Точно?
– Да, точно.
Я проводила ее до двери и вернулась досматривать кассету: известие про мать Бэмби не испортило мне удовольствия. Я даже чувствовала себя счастливой.
Я просмотрела финальные титры и заметила год, когда была отснята лента: MCMXLII – 1942. Бэмби уже нет на свете. Давным-давно обратился в прах вместе с Топотуном и Цветочком. Олени живут максимум восемнадцать лет, кролик способен протянуть от силы двенадцать, а скунс – в лучшем случае тринадцать. Хотя, если подумать, вовсе не так уж плохо стать прахом; земля – она влажная и рыхлая, зернистая, как овсяные оладьи с клубникой. Почва жива – ей же питать новые поколения. При таком подходе мысль о распаде в прах не кажется слишком мрачной.
Уильям, мой старший брат и, пожалуй, ближайший друг, тянул до вечера и нагрянул, когда только-только закончился фильм «На берегу». В самом прямом смысле слова я сидела, безмолвно уставившись на титры, и представляла радиоактивную планету, заполненную разложившимися трупами: в офисах, на кухнях, в машинах, на лужайках перед домом. Мне кажется, я
даже забыла поздороваться, когда зашел Уильям, – только шмыгнула носом. Впрочем, упадническое настроение мигом развеялось, когда в комнату ворвались два племянничка-обормота, Хантер и Чейз – Зверь с Ловцом.– Бог ты мой, Лиззи, ну и глаза у тебя – будто кто в снег помочился. Я на минутку: мне в Лондон ночным рейсом.
– Здравствуй, Уильям.
Близняшки в унисон заревели:
– Жр-р-рать хотим!
Чейз спешно пожаловался отцу, не сделав ни малейшей попытки замаскировать свои чувства:
– Здесь погано. Зачем мы приехали к тете Лиззи? Ты же игровые автоматы обещал.
Я сказала:
– Здравствуй, Хантер. Здравствуй, Чейз.
Те, как водится, не обратили на меня ни малейшего внимания.
Уильям повернулся к чадам:
– Да вам попробуй скажи, что мы к тете Лиззи собираемся – в машину не затащишь.
– Ты наврал!
– Нет, я никого не обманывал. И если – повторяю, «если» – вы будете слушаться, я, может быть, отвезу вас в игровую галерею. Так что заглохните и не мешайте взрослым разговаривать. – Уильям взглянул на меня и добавил: – Потихоньку становлюсь отцом.
– Потихоньку? Да ты давно им стал.
Близнецы ворвались в кухню и засекли остатки прежней роскоши.
– А желе еще есть?
– Нет.
– Ненавижу ее дом.
– Спасибо, Чейз. Угостись пудингом.
– Нам молочное нельзя.
Я взглянула на Уильяма.
– С каких пор?
– Из-за Нэнси, – ответил он.
– Ребятня, тогда крекеров пожуйте. Второй ящик сверху.
Они порылись и, ничего, кроме соленых галет, не обнаружив, шумно задвинули ящик.
– Хантер, пошли телик посмотрим. – Чейз всегда был за главного.
Мгновение спустя они оккупировали мой диван и, как морские губки, присосались к телевизору: показывали состязание по реслингу. Грохот стоял неописуемый – дешевая развлекаловка в полном разгаре. Хорошо хоть притихли, сорванцы.
– Не обязательно было приходить: у меня и так все отлично. Подумаешь, зубы мудрости.
– Матушка сказала, ты неважно выглядишь. И «очень подавлена».
– Даже так?
– У тебя тут как в курильне.
– Бывает, перехвачу сигаретку. Да еще Лесли забегала.
– А, тогда понятно. Давай шторы отдернем. Где ты их взяла – в лотерею выиграла? Или на распродаже для пенсионерок?
На самом деле шторы были здесь, когда я въехала, – горчично-желтые с набивным рисунком в золотисто-оранжевых тонах. Подозреваю, подбирала жена какого-нибудь ответственного бригадира по сдаче стройки.
– Прекрати, Уильям. Я все прекрасно понимаю: самое обыкновенное уродство. – Неужели моя квартира и впрямь наводит тоску? На ковре виднелись два небольших затертых пятна: неудачно приземлился кусочек пиццы и маркер из рук выпал, когда я подписывала рождественские подарки.
– Нэнси не смогла приехать. Просила передать тебе всех благ, – сказал брат.
– Взаимно. – Это, конечно, надо понимать как шутку, поскольку мы с Нэнси друг друга не переносим. Однажды в День Благодарения меня угораздило ляпнуть, будто она злоупотребляет парфюмерией. Нэнси немедленно парировала: мол, у меня не прическа, а пробковый шлем от солнца. Мы так и не восстановили приятельских отношений; напротив, со временем наши разногласия лишь усилились.