Элеанор Ригби

– А я подумала, лучше сама заскочу.

Донна не только наблюдатель, она еще приличная сплетница и далеко не дура. Так и сканировала глазами мою квартиру, будто машинка, которая считывает штрих-код с ценника. Не сомневаюсь, завтра в столовой мою квартиру по косточкам разберут: «Келья старой девы – стены почти голые, мебель или дальтоник подбирал, или монашка, и что самое ненормальное – у нее нет кота».

Донна сказала:

– У тебя очень мило.

– Ну что ты.

– Нет, правда.

– Жить можно.

– Мне нравится.

– Лайам на эти документы просил взглянуть?

– А? – Со своей инспекцией она совсем позабыла про папки. – Да, те самые. Надеюсь, тебе не очень трудно? Тынаверное, еще не отошла после наркоза.

Донна положила папки на обеденный стол.

– Хочешь попробовать сама, у меня осталось…

Гостья была в шоке.

– Что? Наркоз?

– Я пошутила.

– Вот как. – Она лихорадочно соображала, о чем бы еще поговорить, но в моей квартире почти невозможно найти пищу для разговоров. Тут Донна увидела застывшего на экране телевизора Топотуна.

– «Бэмби» смотришь?

Я все пыталась изобразить радушную хозяйку.

– Да, до тридцати шести дожила, а «Бэмби» не видела.

– Очень тяжелый мультфильм – мать олененка застрелят, и все такое.

Меня это удивило.

– А я и не знала.

– Правда? Брось, все знают, что мать Бэмби в конце умирает. Это как оленья упряжка в Новый год – часть нашей культуры.

Тут было о чем поразмыслить.

– Как и олень Рудольф, полезное животное?

– Что?

– Давай говорить откровенно – если бы Рудольф не помог другому оленю, его оставили бы на съедение волкам, да еще и посмеялись бы, глядя, как белые клыки впиваются в шкуру.

– Какой мрачный взгляд на вещи.

Я вздохнула и уставилась на папки, которые принесла Донна.

Она решила сменить тему. У двери в кухню висел календарь с репродукцией «Водяных лилий в Живерни» Моне. Донна кивнула:

– Симпатичный календарик.

– Сестра подарила.

– Тебе очень подходит.

– Лесли из своей конторы притащила, когда там ремонт делали. Жалко было выкидывать.

Тут Донна не выдержала:

– Почему ты всегда всем недовольна? У тебя отличная квартира. Только бы и радоваться. Ты вот не видела, в каком клоповнике я живу. Да еще сдирают за него ползарплаты!

– Хочешь, кофе сделаю?

– Нет, спасибо, пора бежать. На работе заждались.

– Точно?

– Да, точно.

Я проводила ее до двери и вернулась досматривать кассету: известие про мать Бэмби не испортило мне удовольствия. Я даже чувствовала себя счастливой.

Я просмотрела финальные титры и заметила год, когда была отснята лента: MCMXLII – 1942. Бэмби уже нет на свете. Давным-давно обратился в прах вместе с Топотуном и Цветочком. Олени живут максимум восемнадцать лет, кролик способен протянуть от силы двенадцать, а скунс – в лучшем случае тринадцать. Хотя, если подумать, вовсе не так уж плохо стать прахом; земля – она влажная и рыхлая, зернистая, как овсяные оладьи с клубникой. Почва жива – ей же питать новые поколения. При таком подходе мысль о распаде в прах не кажется слишком мрачной.

Уильям, мой старший брат и, пожалуй, ближайший друг, тянул до вечера и нагрянул, когда только-только закончился фильм «На берегу». В самом прямом смысле слова я сидела, безмолвно уставившись на титры, и представляла радиоактивную планету, заполненную разложившимися трупами: в офисах, на кухнях, в машинах, на лужайках перед домом. Мне кажется, я даже забыла поздороваться, когда зашел Уильям, – только шмыгнула носом. Впрочем, упадническое настроение мигом развеялось, когда в комнату ворвались два племянничка-обормота, Хантер и Чейз – Зверь с Ловцом.

– Бог ты мой, Лиззи, ну и глаза у тебя – будто кто в снег помочился. Я на минутку: мне в Лондон ночным рейсом.

– Здравствуй, Уильям.

Близняшки в унисон заревели:

– Жр-р-рать хотим!

Чейз спешно пожаловался отцу, не сделав ни малейшей попытки замаскировать свои чувства:

– Здесь погано. Зачем мы приехали к тете Лиззи? Ты же игровые автоматы обещал.

Я сказала:

– Здравствуй, Хантер. Здравствуй, Чейз.

Те, как водится, не обратили на меня ни малейшего внимания.

Уильям повернулся к чадам:

– Да вам попробуй скажи, что мы к тете Лиззи собираемся – в машину не затащишь.

– Ты наврал!

– Нет, я никого не обманывал. И если – повторяю, «если» – вы будете слушаться, я, может быть, отвезу вас в игровую галерею. Так что заглохните и не мешайте взрослым разговаривать. – Уильям взглянул на меня и добавил: – Потихоньку становлюсь отцом.

– Потихоньку? Да ты давно им стал.

Близнецы ворвались в кухню и засекли остатки прежней роскоши.

– А желе еще есть?

– Нет.

– Ненавижу ее дом.

– Спасибо, Чейз. Угостись пудингом.

– Нам молочное нельзя.

Я взглянула на Уильяма.

– С каких пор?

– Из-за Нэнси, – ответил он.

– Ребятня, тогда крекеров пожуйте. Второй ящик сверху.

Они порылись и, ничего, кроме соленых галет, не обнаружив, шумно задвинули ящик.

– Хантер, пошли телик посмотрим. – Чейз всегда был за главного.

Мгновение спустя они оккупировали мой диван и, как морские губки, присосались к телевизору: показывали состязание по реслингу. Грохот стоял неописуемый – дешевая развлекаловка в полном разгаре. Хорошо хоть притихли, сорванцы.

– Не обязательно было приходить: у меня и так все отлично. Подумаешь, зубы мудрости.

– Матушка сказала, ты неважно выглядишь. И «очень подавлена».

– Даже так?

– У тебя тут как в курильне.

– Бывает, перехвачу сигаретку. Да еще Лесли забегала.

– А, тогда понятно. Давай шторы отдернем. Где ты их взяла – в лотерею выиграла? Или на распродаже для пенсионерок?

На самом деле шторы были здесь, когда я въехала, – горчично-желтые с набивным рисунком в золотисто-оранжевых тонах. Подозреваю, подбирала жена какого-нибудь ответственного бригадира по сдаче стройки.

– Прекрати, Уильям. Я все прекрасно понимаю: самое обыкновенное уродство. – Неужели моя квартира и впрямь наводит тоску? На ковре виднелись два небольших затертых пятна: неудачно приземлился кусочек пиццы и маркер из рук выпал, когда я подписывала рождественские подарки.

– Нэнси не смогла приехать. Просила передать тебе всех благ, – сказал брат.

– Взаимно. – Это, конечно, надо понимать как шутку, поскольку мы с Нэнси друг друга не переносим. Однажды в День Благодарения меня угораздило ляпнуть, будто она злоупотребляет парфюмерией. Нэнси немедленно парировала: мол, у меня не прическа, а пробковый шлем от солнца. Мы так и не восстановили приятельских отношений; напротив, со временем наши разногласия лишь усилились.