Элеанор Ригби

– Господи, кроха, у тебя с головой все в порядке?

– Я его нашла. Он мой.

Барри забрался в кабину и связался с властями. Туристы, само собой, пялились из окон и щелкали фотоаппаратами. Это в наши дни любые пикантные кадры через несколько часов окажутся в Интернете, а в те времена из всех средств массовой информации существовали только местные газеты, и сведения подобного рода не раскрывались до тех пор, пока не разыщут и не оповестят ближайших родственников. Пассажиры стали лезть из вагонов, желая разузнать, что стряслось. Короче говоря, Барри было, чем заняться: он во все горло орал на зевак, разгоняя их по местам. К тому времени, когда прибыли представители властей, помощник кондуктора уже сипел как престарелая певичка.

Полицейские задали мне несколько вопросов: видела ли я кого, ничего ли не трогала с места… Я, конечно, никому не сказала об ольховом прутике. Моя роль в этом происшествии сводилась к малому: я всего-навсего обнаружила тело, а потому оставалось лишь наблюдать за происходящим. Единственное, что никого не интересовало: как родители отпустили девочку собирать ягоды в такую даль?

Полицейские поздравили меня с отличной выдержкой, и, когда суета немного улеглась, Бен предложил прокатиться в локомотиве до станции в северном Ванкувере. Полицейские хотели сами отвезти меня домой, но я настояла на своем и впервые в жизни поехала на паровозе. Благодаря этому приключению я испытала ни с чем не сравнимое чувство – будто я, и только я – хозяйка своей судьбы. Вот повезло: мчаться в голове многотонного куска фортуны, мерно отбивающего ритм по стальным рельсам… и Боже упаси встать на моем пути. Я была на вершине! Я жива! Я не труп!

Домочадцы куда-то разбрелись, и некому было засвидетельствовать мое загадочное возвращение на автомобиле совершенно незнакомого человека. У двери я подпрыгнула, стараясь дотянуться до верхнего кирпича, куда мы прячем ключи от дома, и лишь тогда вспомнила о корзинке с ежевикой: битых четыре часа я сжимала ее в руке и все же ни ягодки не просыпала.

Когда семья собралась за ужином, и я поведала домашним о своих приключениях, они лишь закатили глаза, сочтя мой рассказ за нездоровый вымысел. Мамуля сказала:

– Тебе надо чаще играть со сверстниками.

– А мне с ними не интересно.

– Ну, не правда. Тебе еще понравится…

– Они только и способны, что в магазинах тырить, да сигаретки стрелять.

Папа сказал:

– Больше не сочиняй таких мрачных историй, детка.

– Я ничего не придумываю.

Тут вклинилась Лесли:

– А Таня хочет после школы пойти в стюардессы.

– Этот труп был по-настоящему. – Я направилась к телефону и набрала номер полицейского участка. (Как вы думаете, много на свете пятиклашек, которые наизусть знают номер местной полиции?) Я попросила к телефону офицера Найрне, чтобы он подтвердил мой рассказ.

Папа выхватил у меня трубку.

– Послушайте, я не знаю, с кем говорю, но Лиз… Что? Ах. Вот как? Чтоб меня…

Так я обрела неведомую дотоле популярность в семье.

Отец положил трубку и уселся на место.

– Сдается мне, наша Лиз сказала правду.

Уильям с Лесли потребовали кровавых подробностей.

– А он сильно протух?

– Как сыр с плесенью?

– Уильям! – Матушка пыталась соблюсти приличия. – Только не за столом.

– Вообще-то, он сильно смахивал на наши отбивные.

Мама и меня одернула:

– Прекрати, Лиз! Сейчас же!

Отец добавил:

– И кстати, надеюсь, ты не собираешься есть эту ежевику? Она в холодильнике стоит, я видел. Железнодорожники гербицидами опрыскивают пути и окружающую территорию. От них рак бывает.

За столом повисло тяжелое молчание.

– Ну же, что вы притихли? Я труп сегодня нашла. Может, поболтаем?

Уильям спросил:

– А он раздулся?

– Нет. Он всего ночь пролежал. Зато на нем была юбка.

Мать бурно возразила:

– Лиз! Оставьте эти разговоры. За столом я бы попросила…

– По-моему, ты зря так заво… – попробовал умерить ее отец.

– Лесли, как прошли занятия в бассейне?

Так закончился краткий миг моего триумфа. Но с того вечера я прониклась твердой уверенностью, что обладаю неким чутьем на мертвецов. Мне повсюду мерещились покойники: в зарослях ежевики, на лужайках под слоем дерна, в кустах, обрамляющих парковые дорожки – мир стал одной большой фабрикой по производству трупов. Годом позже умерла бабушка, и я оказалась на ванкуверском кладбище; там я словно в наркотический транс погрузилась, глядя на это изобилие. Передо мной лежали тысячи мертвецов, и более того, я отличала тех, кто был похоронен совсем недавно, от остальных. «Свежачки» будто светились, в то время как «старая гвардия»… Хм, их владельцы уже отправились каждый своей дорогой. Кладбище представлялось мне огромным складом пустой тары, ожидающей сдачи в пункт переработки вторсырья.

Тела. Э-эх! Как мне всегда хотелось расстаться с собственной оболочкой! Какое это было бы счастье! Оставить бренные кости и взмыть вверх светлым лучиком, маленькой кометой; осветиться внутренней красотой и воспарить! Увы… пустые мечты. Так и влачить до конца этот крест.

Когда я закончила рассказ, Уильям выпроводил сорванцов. Впервые в жизни тетя Лиз на минуту или две безраздельно захватила их внимание. Подозреваю, тогда Хантер с Чейзом посчитали меня чуть ли не ведьмой – жаль только, занудной и с пустым холодильником.

Закрыв за ними дверь, я вспомнила об одном ощущении: когда после сытного обеда расстегиваешь молнию на брюках. Наступил один из тех редких случаев, когда перспектива провести в одиночестве вечер меня ничуть не огорчала. А ведь если подумать, я никому никогда не жаловалась. Ну кому? Донне? Посетителям в кафе? Лесли с Уильямом, которые навещают свою сестрицу, старую деву, исключительно из чувства долга? Я упорно держу удар. Представить страшно, как люди едут в машине и от нечего делать перемывают мне косточки…

– Думаешь, ей одиноко?

– Вряд ли.

– Мне кажется, ей на роду написано влачить отшельническое существование.

– Она откровенно чурается компаний.

– А она смелая, по-своему.

Многие книги проповедуют стремление к «уединению»; однако я полазила по «Гуглю», навела справки и выяснила: у авторов подобных назиданий есть семьи, дети и внуки, они окружены университетскими друзьями. Эти авторитеты в один голос утверждают: «Ну хорошо, мне повезло, и я нашел приятелей, но если бы я вовремя не подсуетился, то обрел бы блаженное уединение, о котором теперь пишу в этой книге». Так и представляю, с какими стоическими физиономиями она сидят за письменными столами и изливают на бумагу банальные премудрости. «Зачем страдать от одиночества, когда можно стать самодостаточным человеком?»

Да, не единожды за свою одинокую жизнь я лелеяла надежду узнать: где же она гнездится, эта самодостаточность?

Я везде искала ответ на волнующий меня вопрос. Проштудировала все: «Как найти родственную душу», «Диалог с самим собой или как удержаться на плаву в современном мире и обрести себя»… Авторы книг, так упорно пропагандирующих средства от одиночества, отсылают читателя к пыльным фолиантам из глубины веков, написанным теми, кто не побоялся об этом заговорить, хотя и не решился назвать вещи своими именами. Канувшие в небытие поэты воспевают дерево, бабочку или пруд; покойные «голубые» барды из девятнадцатого столетия унесли с собой в могилу непостижимые миры, которыми дышали и о которых не сказали ни слова. А может…