Электрический остров

В чем он виноват, она не знала, но достаточно было подумать об этом, как вся ее душа возмуща­лась, и она гордо отворачивалась от мужа, будто и не видела, как плохо ему, как недостает ему ее неж­ности, ее улыбки, просто ее присутствия. А она, нахо­дясь и рядом с ним, отсутствовала, блуждая в лаби­ринтах своей обиды и вражды к нему, выдумывая вину за виной, в которых он повинен.

Он мстит Улыбышеву потому, что влюблен в Марину Чередниченко и ревнует ее прошлое. Он за­вистлив, поэтому будущая удача Улыбышева не дает ему покоя. Он раздражителен и мнителен, поэтому он обвинил Улыбышева, будто тот ухаживает за Ниной. Он тупой и ограниченный человек, у него нет той ши­роты взглядов, которая есть у Бориса Михайловича. Вот почему он напал на бедного Улыбышева…

Каждое такое обвинение Андрей мог бы опроверг­нуть, но она не желала высказывать их, копя их для себя и даже не замечая, что все они обратной своей стороной направлены на защиту Улыбышева. И когда обвинений скопилось так много, что она готова была задохнуться под их тяжестью, наступил момент, что оправданий от Андрея уже не требовалось. Он был лишен права голоса, права ответить, и это было са­мое злое осуждение.

Все то время, пока происходил внутренний про­цесс обвинения мужа, Нина, в сущности, оставалась все той же Ниной, почти беззащитной, и если бы на­шлась дружеская рука, которая подтолкнула бы ее к Андрею, весьма возможно, что она не стала бы проти­виться. Тут пока что и всего-то материала было на одну хорошую истерику, а истерика чаще всего кон­чается слезами, которые, как грозовой дождь, увлаж­няют душу. Если после такого дождя вовремя посадить ростки добра, они еще могут созреть. Но дру­жеской руки не было, а сам Андрей по молодости своего супружества не мог и предполагать, какие странные процессы происходят в душе его обиженной жены. К тому же он был занят, шли последние дни работы над прибором, и работа эта отнимала все время. Поэтому, когда он возвращался в свой холод­ный дом, температура душевности в котором дав­но была ниже нуля, он только плотнее стискивал зубы. А когда он делал неуклюжие попытки к прими­рению, они выводили Нину из себя, потому что он не мог понять, в чем виноват, не мог признать несу­ществующей вины, не догадывался, что надо отка­заться от помощи Марины, от дружбы с нею, отка­заться резко, пусть хоть бы со зла, которое легче вы­местить на ничем не повинной девушке, нежели на виноватой жене. Он пытался действовать сообразно разуму, а от него требовали неразумных поступков, больше того, не требовали, а ждали, что он догадает­ся сам. А как он мог догадаться, если и не подозре­вал, какая страшная работа происходит в душе жены…

Окружавшие Нину люди говорили, что Андрей сам виноват во всем, сравнивали мягкость и тонкость Улы­бышева с грубостью и нечуткостью ее мужа, расска­зывали, как Улыбышев страдает, а она в то же время видела, как муж ее не потерял ни аппетита, ни стра­сти к работе. Страдания его были столь неуловимы для ее холодного взгляда, что ей проще было думать, что он бесчувствен, и нанизывать еще одно обвинение к тем другим, что она скопила в себе.

Тот выбор, который она однажды уже сделала, став на сторону Улыбышева против мужа, теперь под­креплялся изо дня в день все новыми доводами. По­явились советчики — любители вмешиваться в чужую жизнь, а тех, кто пытался удержать ее от неправиль­ного шага, она не хотела слушать. Ведь так приятно считать себя невинной и взвалить вину на мужа. Мо­жет быть, только горячая, страстная защита, со сле­зами, с руганью, с кровной обидой, нанесенной Нине за ее пренебрежение мужем, могла еще толкнуть ее к Андрею. Однако таких защитников у Андрея не нашлось. Зато те, кто так любит сплетничать, суда­чить, советовать, подталкивать к дурному, вмеши­ваться в чужие дела, могли свободно делать свое дело, влиять и злорадно посмеиваться про себя, расталки­вая в стороны двух молодых и таких еще несмышле­ных в семейной жизни людей.

Было и еще одно обстоятельство, которое действо­вало против Андрея в борьбе самолюбий.

Нине никогда не приходилось бороться за что бы то ни было. Всю жизнь она получала все, к чему стре­милась, и постепенно у нее выработалась мысль, что у нее есть особое право на все, что ей хотелось бы иметь. Ее родители, жившие в Семипалатинске, тру­дившиеся там и заслужившие полное уважение горо­жан за свою бескорыстную работу на благо народа: отец ее был врачом, мать — учительницей, — и не по­дозревали, что когда-нибудь их метод воспитания ока­жет пагубное влияние на судьбу дочери. Отец, правда, иронизировал, что они дают своей единственной дочке «пуховое» воспитание, вспоминал, что самому-то ему приходилось очень туго в молодости, когда он, сын крестьянина, пошел учиться. То было в первые годы советской власти, только эта власть и могла дать ему образование. Зато для дочки он не пожалел ничего, лишь бы ее судьба сложилась как можно легче. Ее не приучали к труду, не предостерегали от возможных неудач в жизни, нет, жизнь после войны пришла в норму, были кое-какие лишения, но и они скоро дол­жны исчезнуть, значит, дочери никогда не придется довольствоваться черным хлебом и куском селедки, как приходилось самим родителям, когда еще только начиналось великое строительство нового мира. Так дочку готовили только к тому, чтобы она училась… Чему училась, зачем училась, — не подлежало обсуж­дению. Их дочь должна была стать высокообразован­ным человеком, в свое время окончить десятилетку — тут ей поможет мать, потом пойти в институт, — не требовалось даже знать, в какой именно, это было все равно, затем по прошествии определенного вре­мени стать аспирантом. И опять-таки не было ника­ких сомнений, что она аспирантом станет, — отец мог в крайнем случае помочь ей, — хотя бы и не очень хотел этого. А потом она найдет себе хорошего и тоже образованного человека и выйдет за него замуж. Тут мечты родителей обрывались, так как было не ясно, стоит ли тогда учиться столько лет, но там уж Ниночка будет взрослой и сама решит свою судьбу.

И вот она как раз решала свою судьбу.

Она ее решала впервые. Не тогда решалась ее судьба, когда она выбрала в свои спутники Андрея Орленова. В то время было увлечение, возможно даже любовь, если считать, что любовь может быть и такой слабосильной, чтобы не выдержать ни одного испытания. Тогда она просто вышла замуж. Андрей был, пожалуй, красив: широкая грудь, высокие плечи, прямой нос, большие глаза. Известно, что красота мужчины — понятие относительное. Он был или мог стать ученым, следовательно, на взгляд подруг, это была хорошая партия. Не такая уж отличная, ведь Ниночка могла выйти замуж и за профессора, неда­ром многие из них поглядывали на нее весьма вни­мательно. Но дело было в том, что все профессора имели жен, — почему-то у нас никак не устанавли­вается английская манера — жениться в сорок лет, когда будущее определенно и ясно. А надеяться на развод — это все-таки не очень чистоплотно, да и от­ношение к новым женам, разрушившим ради собст­венного благополучия чужую семью, обычно не очень-то благоприятное.

Конечно, не все подруги рассуждали так, но Ни­ночке нравились именно те, которые, как они гово­рили, «умели жить». Вот и она научилась жить. Вы­шла замуж на четвертом курсе института и благодаря этому получила лишний шанс остаться в Москве, так как муж был аспирантом, и ее не могли, конечно, от­править в провинцию, пока он не закончит аспиран­туру. Да к тому же Орленов считался вполне дельным аспирантом и в будущем мог стать настоящим уче­ным и остаться в Москве. Таким образом, у нее ока­залось больше шансов и самой впоследствии остаться в аспирантуре. А ведь известно, что лишние годы шко­лярства куда легче прожить, чем начинать самостоятельную деятельность. Ее подруги досконально все это выяснили. Они же и благословили будущую моло­дую. И даже позавидовали ей, потому что не всякая девушка с хорошеньким личиком обязательно выхо­дит замуж. Иные по многу лет ищут свое счастье, а бывает и так, что красота пропадает, а замужество так и не удается, несмотря на многочисленные опыты…

Следовательно, и тогда ей ничего не пришлось решать самой, самостоятельно. Как вопрос об инсти­туте, в котором Нина должна учиться, был решен простой справкой о количестве конкурентов на кон­курсе, так вопрос о выходе замуж был решен появ­лением Андрея и одобрением приятельниц.

Отец и мать Нины начали кое-что соображать в вопросах воспитания только после того, как дочь вы­шла замуж. Оказалось, что у нее не хватило времени на поездку в родной город, оказалось, что у нее не хватило такта подождать, когда отец и мать возьмут очередной отпуск и приедут порадоваться вместе с нею… Вот тогда-то и возникло у отца словечко о «пуховом» воспитании. К сожалению, было уже поз­дно что-либо изменить в характере дочери. Были бы у них еще сын или дочь, они бы, вероятно, воспиты­вали ребенка уже по-другому! Но и молодость про­шла, и жизнь близка к концу. Оставалось только вздыхать и недоумевать, как же так вышло, что их милая, чудная, красивая девочка оказалась такой эгоисткой…

Родители Нины рассуждали только со своей кро­хотной точки зрения, с той маленькой колокольни, на которой они раньше звонили славу доченьке. А Ни­ночке предстояло еще жить да жить, на ее пути было еще много непредвиденных опасностей, о которых ро­дители побоялись ее и предупредить. Они теперь ста­рались не думать об этом. Куда легче переложить от­ветственность за ее дальнейшую судьбу на плечи мужа, посылая свои советы и наставления, которым дочь, живя с ними, не следовала. По-видимому, они считали, что мужчина, ставший счастливым благодаря Ниночке, должен быть таким же мудрым и старым, как и они, и знать куда больше, чем они сами знали о ней.

Впервые в своей маленькой и такой уютной и спо­койной жизни она думала: что же делать дальше, как жить?

То, что более сильной душе сразу показалось бы предательством — отношение к мужу, — для Нины ста­ло предметом обсуждения не только внутреннего, на­едине с собой, но и с посторонними людьми. Так за­мыкался круг, в центре которого оставалась Нина, пока еще одна, но уже жаждущая сочувствия и по­мощи, и помощь не замедлила прийти.

Сначала ее навестил Райчилин.

Сергей Сергеевич всегда относился к Орленовой с отеческой нежностью, старался помочь всеми сво­ими силами, а сил и средств для помощи у него было много, и Нина быстро привыкла к мысли, что лучшего друга у нее нет. Тем более ее оскорбляло отношение к Райчилину мужа. Андрей в последнее время иначе как завхозом заместителя директора не называл, без­жалостно высмеивал его безграмотность, бахвальство, и Нина тогда, хотя бы для того, чтобы не согласиться с мужем, принималась жалеть Сергея Сергеевича. Она отыскивала тысячи причин, которые оправдывали Сергея Сергеевича, и такое оправдание равносильно было обвинению Андрея в пристрастности, в зависти и добавляло мрачного колорита к его новому порт­рету. И когда Сергей Сергеевич заговорил о том, как несправедлив Андрей Игнатьевич к ней, как глупо он поступает, предпочитая Нине холодную, как лягушка, полумертвую от астмы Марину Чередниченко, Нина расплакалась. И Сергею Сергеевичу пришлось уте­шать ее. Он был очень тактичен, он не говорил, что Нина должна отомстить мужу. Нет! Он утверждал прямо обратное, Нина должна простить мужа — наши молодые люди вообще не ценят верности, они изба­лованы, они развращены самими женщинами. И по­лучалось, что во всем виновата Марина, которая ве­шается на шею Андрею Игнатьевичу у всех на глазах. По словам Райчилина выходило, что тут есть два вы­хода: переехать временно в город и наказать Андрея Игнатьевича презрением, пока он сам не одумается и не прибежит с повинной. А что он прибежит, со­мнений нет, и Сергей Сергеевич уже обдумал такой вариант. У него есть в городе хорошая квартира, он уступит ее временно Нине. А относительно работы в филиале ей можно не беспокоиться, она может взять расчеты на дом и работать в городе, тем более, что Борис Михайлович сочувствует ей в ее горе и, конеч­но, с удовольствием заедет к ней, чтобы помочь и про­верить расчеты.

Таким намечался первый выход. О втором Нина не спрашивала. Она и сама понимала, какой он, этот выход. Тем более, что Райчилин не жалел красок, описывая страдания Бориса Михайловича. Улыбышев так удручен всей историей, когда его нежное, чисто рыцарское поклонение истолковано как самое вуль­гарное ухаживание… Он сейчас на пути к успеху… Он и раньше зарабатывал тысячи, а теперь станет получать… Единственно, чего ему не хватает в жиз­ни, — это милой супруги. Она так нужна, чтобы ве­сти его широко открытый дом, принимать его знаме­нитых друзей… О, он полная противоположность Андрею Игнатьевичу. Сказать об Орленове плохое нельзя, из него будет хороший ученый, будет! Но как он груб и неуживчив! А Борис Михайлович…

С того дня Райчилин приходил каждый вечер. Два раза он вывозил Орленову в город. Первый раз показывал свою городскую квартиру, второй раз на свидание — в городе их ждал Улыбышев. Улыбышев со стесненным сердцем признался, что не хочет появ­ляться на острове, чтобы не возбуждать неприязни Ан­дрея Игнатьевича, да и испытания в поле приближа­ются. Но он так хотел увидеть Нину Сергеевну… И Нина не только простила ему давнюю сцену, когда он так грубо говорил с нею при Андрее, но и поняла, что тогда Улыбышев поддался чистому и благород­ному порыву души, вызванному гневом, когда муж так несправедливо обижал ее.