Электропрохладительный кислотный тест

– Ага, – подтверждает Тара, – и все талдычат про каналы. Мол, они намерены сделать то да се через существующие каналы, а вот то-то и то-то они через существующие каналы сделать не смогут, все талдычат про каналы.

– Ну да, – говорит Пол, – и грозят кулаками, – он поднимает сжатый кулак и принимается, посмеиваясь, потрясать им в воздухе, – грозят и приговаривают: «Мы направляемся в Сакраменто протестовать, вместе со своими подружками!» Да, все переменилось. Теперь это сплошь студенческая братия в собственных «мустангах».

Сплошь студенческая братия в собственных «мустангах»! В интеллектуально-хипповом мире Калифорнии невозможно представить себе более язвительного определения. Сплошь студенческая братия в собственных «мустангах». Нет, каково? О, Марио, Дилан и Джоан Баэз, о, Свобода Слова и Движение против войны во Вьетнаме, – ни одному здравомыслящему человеку и присниться не могло, во что это выльется всего за двенадцать месяцев – что все это превратится в супермаркет и достанется вздорным наследникам – студенческой братии в «мустангах», – а ведь все, как это ни невероятно, происходит именно так, как предсказывал провокатор Кизи, когда дудел на своей треклятой гармонике и приговаривал: «Просто уйдите прочь и скажите: насрать на нее…»

Замшелые люди с понятием! Богемные бойскауты! да и замечательные митинги в Беркли, привлекавшие некогда десять тысяч человек, теперь собирают в лучшем случае тысячу. Все переменилось! Даже в отношении чернокожих. Негры оказались вдруг за пределами мира людей с понятием, если не считать нескольких торговцев наркотиками вроде Супернегритоса да двух-трех типов вроде Гэйлорда и Хэви. Публика, сплотившаяся вокруг Хейт-Эшбери, объясняет это тем, что неграм не по вкусу ЛСД. В мире людей с понятием самым ценным качеством чернокожих всегда считалась так называемая холодность. А ЛСД насквозь прошибает этот свинцовый заслон под названием холодность, заставляет действовать совершенно открыто, вызывает заскоки, пунктики и все такое прочее. Кроме того, чернокожие не испытывают особого восторга от ностальгии по грязи, столь свойственной всем белым молодым людям из семей среднего достатка, людям, которые съезжаются в места вроде Хейт-Эшбери, толпами набиваются в тесные норы и живут прикольной простой жизнью, вы же понимаете, спят на полу на засаленных тюфяках, каких не сыщешь и у самого чумазого негритоса, хлещут содовую воду, прикладываясь поочередно к одной бутылке, запросто пускают ее по кругу и, нимало не заботясь о старинных водопроводно-гигиенических традициях Америки, плюют даже на тех гнусных средневековых паразитов, что возникают в каждом паху, – на лобковую вошь!.. ты же знаешь, как это бывает, старина, глянешь вдруг на низ живота и видишь что-то похожее на крошечные шрамики, какие-то мелкие струпья, малюсенькие такие, стервозы, отдираешь один, выковыриваешь его с корнем, а он начинает ползать! Черт подери!.. и тут уже ползают все, а ты принимаешься исследовать лобок и яйца, и выясняется, что они живые. Это похоже на невиданные доселе джунгли в твоей собственной промежности, в жестких твоих завитках, и там кипит жизнь, как в прикольных средневековых баснях про зверей, ведь эти стервочки, похожие на крабиков с мягким панцирем, и вправду могут отплясывать на булавочной головке, ты давишь их одну за другой, а потом смотришь и видишь, как по степям и саваннам ползут еще восемь, ты до слепоты вглядываешься в маленькую Африку у себя между ног, а это значит, что настало Время А-200, старина, – А-200! Жгучая жидкость единственное лекарство – тот самый зеленый пузырек, старина! не забудь! и так далее… – Ностальгия по грязи!.. Это и есть…

…Жизнь… Даже в таком месте, как Ла-Холла, в северном Сан-Диего, самом шикарном курорте на всем тихоокеанском побережье, – один из замечательных молодых любителей серфинга Т. появляется в один прекрасный день на трехколесном мотоцикле с багажником, вроде тех, на которых разъезжают рассыльные при аптеке, заворачивает в каждый закоулок, парни выходят из дома, и – угощайтесь! – у него при себе все мыслимые и немыслимые таблетки и капсулы плюс пакетики с травой, и… начинается Жизнь. В Жизнь вплывают даже группировки, целиком посвятившие себя серфингу, к примеру. «Бригада насосной станции» – таинственное море и прочая дребедень! – и некоторые направляются в глубь побережья, прочь от насосной станции, подальше от наскучившей череды созданных для серфинга бурунов, которых они ждали раньше с нетерпением фригийских могильщиков, прочь от насосной станции, на автостоянку, где они сидят в машинах с особыми стеклами цвета аметиста и впитывают в себя лучи щедрого тихоокеанского солнца, проникающие сквозь таинственные окна, а копы удивляются, какого черта они торчат в машинах и не идут на пляж, копы выволакивают их из машины, устраивают обыск и ничего не находят, но предупреждают: Мы знаем, что выпьете здесь пиво… Пиво!.. Один из главарей «Бригады насосной станции» Арти приезжает в Хейт-Эшбери – ведь во всех школах Калифорнии это место уже слывет подпольем Жизни, хотя и ни разу не упоминалось в газетах… Хейт-Эшбери!.. на слуху уже вся новоиспеченная легенда, начиная с Аузли, известного ныне как Белый Кролик, параноического гения кислоты… Арти приезжает в Хейт-Эшбери, идет среди бесконечных ступенчатых домов с окнами-фонарями, среди живописных трущоб, а на Хейтстрит сидит на краю тротуара, не кто иной, как Джей со светлой памяти насосной станции, сидит себе с большой хозяйственной сумкой под боком.

«Привет, Джей!»

Джей лишь на миг вскидывает глаза и говорит: «А, здорово, Арти», – как будто это так естественно – что оба они в Хейт-Эшбери, как будто они здесь уже не первый год, а потом прибавляет: «Возьми пакетик», – и он лезет в хозяйственную сумку и протягивает Арти полный пакетик травы, свободно, совершенно открыто… Арти наведывается в коммунальную берлогу Анчоуса. Анчоус, который во времена серфинга был мало кому известен в Ла-Холле, так как серфингом не увлекался, в Хейт-Эшбери превратился в чудесного человека и доброго пастыря для всей понаехавшей из Ла-Холлы молодежи. Арти совершает обход Хейт-Эшбери, и это сплошной… карнавал! – все дивными способами работают на Дирекцию, получают из раздаточных автоматов ЛСД Аузли, курят траву, глотают метедрин, ебутся и бесятся где и когда вздумается, фактически прямо на улице… Спустя некоторое время Анчоус устраивает на территории университетского городка в Сан-Диего вечера любви под названием «Транслюбовные авиалинии», где все до прикольного бреда накуриваются травой под самый громкий рок-н-ролл в истории, все курят траву в непроглядном зеленом облаке, мало того, они снимают все это на пленку для… архивов, они уже связаны с настоящими людьми, Классными Ребятами, мотоциклетной бандой, известной как Гробовщики, местный вариант Ангелов Ада… гм-гм… и Арти прислоняется спиной к дереву и выкуривает косяк, набитый обыкновенным табаком «Булл Дурам», потому что надо постоянно выглядеть так, будто ты целиком погружен в вещь… однако это и в самом деле уже перебор… Не менее девяти различных полицейских подразделений организуют массовую облаву с целью выжечь каленым железом всю эту наркотическую чуму в школах округа Сан-Диего, они вламываются в «Ла Колония Тихуана», что значит «Трущобы Тихуаны», как именуются в подполье Ла-Холлы меблированные комнаты неподалеку от пляжа, где этим летом живут одной Жизнью многие люди, – в результате арестованы некоторые добрейшей души ребята с насосной станции, но такова Жизнь, мир делится на серфинг-торчков и серфинг-дурачков… К тому же можно было со смеху лопнуть, глядя на рожи копов, когда они узрели потолки в «Ла Колония Тихуана», сплошь увешанные кружевами сцепленных колец от пивных банок, волнуемых бесподобной серебристой рябью экстазных бликов…

Условное Поколение! Не Потерянное Поколение и не Поколение Блаженных, не Молчаливое Поколение и даже не Поколение Цветов, но Условное Поколение, – детишки, которых вяжут направо и налево по всему побережью за траву, и все на первый раз получают условный срок и выходят на поруки – «Подумаешь, условный срок!» – когда не за горами золотой век, а ведь так оно и есть, потому что эту вещь уже ничем не остановишь. Она подобна катящемуся с холма валуну – вы можете смотреть на него и говорить о нем, орать и чертыхаться, но вам нипочем его не остановить. Вопрос лишь в том, когда он исчезнет. В данный момент в Хейт-Эшбери он может исчезнуть двумя путями. Один – буддистское направление, вещь Лири. Есть серьезные торчки вроде Майкла Боуэна и Гэри Голдхилла, которые намерены основать здесь Лигу Духовного Развития, объединить все движение в лоне одной церкви, придать ему конкретность и даже юридический статус. И ради своей мечты они отказались от многого. Голдхилл – замечательный торчок! Он – англичанин, и в Англии писал для телевидения разную экспериментальную ахинею, вот Би-Би-Си и направила его в Штаты с просьбой о крупной стипендии, Гуггенхеймской или еще какой, а он провел каникулы в Мексике и в Сан-Мигель-де-Альенде случайно встретил нескольких американских торчков, которые сказали: «Старина, ты должен вернуться сюда с наступлением сезона дождей и отведать волшебных грибов», и послали-таки ему, черти, телеграмму в Гвадалахару или куда-то еще: «ДОЖДИ НАЧАЛИСЬ ГРИБЫ ВЫРОСЛИ», – он из любопытства вернулся, отведал грибов, точно так же, как в свое время Лири, обнаружил существование Дирекции, махнул рукой на все, на всю эту игру в телеби-би-си, и посвятил себя Жизни… А Боуэн имеет квартиру с обоями из индийской набивной ткани, кушетками, чайниками и чашками индийской ручной работы и тремя кусочками хрусталя, подвешенными к потолку на почти невидимых нитях и впитывающими свет подобно парящим в вышине драгоценностям, – жилище, свободное от всего технического дерьма современной пластмассовой Америки, ведь, как сказал Лири, жить следует в обители чистоты, куда сам Гаутама Будда, войдя из 485 года до нашей эры, почувствовал бы себя как дома. Ибо когда-нибудь на улицах непременно в пасторальной чистоте будет вновь расти трава, ведь жизнь – это дерьмо, сплошной гнет дурных карм, нескончаемая борьба с катастрофами, которые в конечном счете можно предотвратить лишь полнейшим очищением души. полнейшей покорностью, при которой человек превращается в ничто… и становится сосудом Всего… Всеединства…

…в отличие от направления Кизи, которое в Хейт-Эшбери превратилось в господствующий образ жизни… за пределами катастрофы… и состоит в том, чтобы торчать от всего, что работает и движется, от каждой накаленной проволочки, каждой лампы, каждого лучика, вольта и децибела, от яркого света и горения украшенной развевающимися американскими флагами разноцветнонеоновой Америки, и доводить все это до некоей мистической крайности, откуда недалеко и до самого западного порога восприятия…

День… приближался, но движение нуждалось в одном-единственном великом вожде и пророке, способном покорить сердца масс и вдохнуть в них новые надежды. Лири был слишком стар, под пятьдесят, да и окопался далековато – в Милбруке, штат Нью-Йорк. Что же касается Кизи, считалось, что он увяз в болоте эмиграции и сидит в каком-нибудь кишащем аллигаторами мексиканском убежище… И все же из Мексики возвращаются в Сан-Франциско своим собственным курсом Веселые Проказники… «Общество Каллиопы» предоставляет им на месяц свой склад на Харриет-стрит – помещение, которое Тара намерен оборудовать под театр, – старый гараж под заброшенной гостиницей в районе злачных мест, где некогда тренировался в специальном амфитеатре с покатым деревянным полом Джек Демпси и где ныне безраздельно властвуют пьянчуги и прочий сброд, – но Разноцветная Мощь!.. и цветной светящийся автобус с Проказниками подкатывает к зданию, и в цветном светящемся полумраке начинают собираться серьезные торчки вроде Телепата, который принимает невысказанные сообщения – нам нужны кровати, – а потом поднимается по приставной лестнице и начинает сооружать помосты на театральных подмостях… а в это время отовсюду съезжаются Проказники: Отшельник – после таинственных приключений в долине Напо; Стюарт Бранд и Лоис Дженнингс – вернувшиеся из юго-западных штатов; Пол Фостер – из Индии… все присоединяются к шайке бывалых мексиканцев Кэсседи, Бэббсу, Гретхен, Горянке, Фэй с детьми, Шомполу, Хейджену, Пейджу, Дорис Копуше, Чуме, Черной Марии…

Такова была подоплека подпольной встречи в верхах – встречи Кизи и Аузли. Более безумной обстановки не придумаешь. Начнем с того, что проходила встреча в квартире Марго Сент-Джеймс, и, судя по этой квартире, Марго однажды прочла исторический роман о древнеримском пиршестве. Встреча сразу же начала принимать форму дискуссии. Здесь сидел Аузли, Белый Кролик, а там сидел Кизи, Беглец. Аузли выглядел как торчок с окраины длинные волосы, дуэльная рубаха с пышными рукавами, куртка-безрукавка, узкие брюки и сапоги, а на груди бусы, амулеты и мандалы. На Кизи была его рубаха с начесом, узкие брюки из рыжего вельвета и красные башмаки Проказника, купленные в Гвадалахаре, – и он то и дело фыркал и глупо хихикал. Помимо Марго, вокруг стояли многие из Проказников, торчки Хейт-Эшбери, торчки Сан-Францисского университета, торчки Беркли и двое-трое Ангелов Ада, включая Терри Бродягу.

Кизи выкладывает свою теорию выхода за Пределы Кислоты. Под кислотой ты находишь то, что хотел найти, но пора начать делать это без кислоты; нет смысла открывать дверь, входить, а потом каждый раз выходить обратно. Мы должны подняться на следующую ступень… Само собой, подобная точка зрения не может не прикалывать Аузли. Он то и дело срывается на крик:

– Бред собачий, Кизи! Все это делают наркотики. Только наркотики, старина. Без наркотиков ничего бы не было… – и так далее.

Кизи наклоняет голову в сторону, хихикает на провинциальный манер и говорит:

– Нет, дело не в наркотиках. Более того, – фырканье, хихиканье, – я всем намерен сказать, чтобы они начинали делать это без наркотиков… – и так далее.

Собравшийся в комнате народ принимается следить за этой пикировкой, как за теннисным матчем, вертя головами то в одну сторону, то в другую. Один горемыка из Сан-Францисского университета на свою беду оказывается во власти этого наваждения, стоя всего в каком-нибудь футе от Терри Бродяги. Постепенно он, мотая головой, подбирается еще ближе, потом еще, пока не останавливается прямо перед Терри Бродягой, закрывая ему весь обзор, что уже весьма нехорошо, но потом ему приходит в голову вынуть сигарету и закурить, и все это фактически под носом у Терри Бродяги, а может, и в пределах двух футов, но для Терри разница невелика.