Электропрохладительный кислотный тест
Шрифт:
который намерен выступить по университетскому радио… корабль течи не даст, фантазия продумана до мелочей, вплоть до Ангелов Ада, несущих караульную службу возле радиостудии. Разве что, как только подключают все провода и поднимается галдеж, в зале появляется Кэсседи и объявляет в микрофон
а время – около четырех утра. Кизи, закрывшись в студии, вещает по самым длинным в истории Проказников проводам, протянутым в гимнастический зал через всю территорию колледжа. Вольный Фрэнк, Ангел Ада, чумовой от кислоты, вламывается в радиостудию и видит Кизи, сидящего на табуретке с электрогитарой в руках, ноги и шея его опутаны проводами, он бренчит на гитаре и надрывно выкрикивает в микрофон стихи, а помещение залито светом люминесцентных ламп и яркого сигнала «В ЭФИРЕ» – Бог ЛСД – Меня охватывает страх – Он весь запутан в проводах Тот Бог напоминает спутник, парящий где-то в небесах, – после чего Фрэнк крепко обнимает его, ощущая при этом сильнейший электрический импульс, садится на пол и принимается играть на губной гармонике, а Кизи все кричит к вящему удовольствию сотен людей, любующихся вихревым световым концертом в гимнастическом
«Он в ярости, потому что не сумел пленить мой разум, – думает Фрэнк. – А ведь он пленил уже не один миллион умов, и от этого на лице его нет места даже улыбке».
Однако в гимнастическом зале не было ни миллионов, ни даже сотен, потому что в столь поздний час там оставались лишь закоренелые торчки, многие из которых так растащились, что приспособились ко всевозможным временным и географическим искривлениям. Все существовало в действительности: Мани, чоханская майя мадам Блаватской, Кен Кизи, вещающий через систему усилителей… в конце концов Кизи выходит из своего убежища и шагает сквозь остатки толпы, но все уже обезумели, и он скрыт от взоров… в костюме Проказника из огненной паранойи…
И тем не менее!.. в среде торчков Хейт-Эшбери уже поползли слухи. Вернулся Кизи, Человек, тот самый Кастро, который завоевал для них все, что они сегодня имеют. Что посеешь…
…то и пожнешь… В крысином красноприливном Манильо Кизи и Проказники были настолько отрезаны от внешнего мира, что вести из Сан-Франциско до них почти не доходили. Они жили на самом настоящем Острове Дьявола. И имели весьма смутное представление о том, что творится в среде торчков в Хейт-Эшбери. И вот теперь, похоже, не надо даже ни о чем спрашивать. Все сразу бросается в глаза. Это же настоящий карнавал… Единственное, что надо сделать, это подняться в Хейт-Эшбери – и Кизи на свой страх и риск проделывает этот путь… Черт возьми, в Хейт-Эшбери мускулистый тип в ковбойских башмаках и ковбойской шляпе – с виду он… вполне здоров. Копы заняты тем, что пытаются раскусить этих новоявленных волосатиков, этих битников, – психи эти ведут себя куда более странно, чем битники, некогда населявшие НортБич. Они светятся голубизной, точно кинескоп телевизора. Чокнутые хиппи-дриппи… а эти их прически «под Иисуса», мужчины с волосами до плеч и бородой до пуза, все длинные, тощие и вялые, точно… чахоточные! Сержант, они сидят возле магазина на Хейт-стрит, неподалеку от той «Психоделической лавки», как будто кто-то шмякнул целую команду чахоточных о витрину и они сползли на тротуар, сидят и пялят на тебя свои огромные глазищи оборотней, пятя – и все. И еще у них полно всякого нелепого дерьма, индейского и индийского: вышитые бисером головные повязки, бусы и церковные колокольчики… есть и живые, так те разгуливают по Хейт-стрит, разодетые как на маскарад, к примеру, в мундире, вроде как у швейцара, с галунами и прочей дребеденью, но всегда в синих джинсах и модерновых башмаках… Копы! – ах, как все это сбивало их с толку!
Пьяниц и наркоманов копы знали как облупленных, слыхали они и про ЛСД, но вещь, что творилась там… Торчки могли дурачить копов как слепых котят, и копов это выводило из себя. Хейт-Эшбери всегда был уютным и живописным жилым районом на вершине холма, между въездом в город и парком «Золотые Ворота», где мирно соседствовали белые и негры. В Норт-Бич квартирная плата росла, и многие молодые семейные пары начали с богемным энтузиазмом переселяться в Хейт-Эшбери. Переехали туда и некоторые из старых битников. Они околачивались в имении, называвшемся «Голубой единорог». Но что действительно всколыхнуло весь район, так это восьмимесячной давности Фестиваль Полетов. Восемь месяцев! – и вдруг выяснилось, что Кислотные Тесты прижились и дали всходы в душах людей, превративших Тесты в целый образ жизни.
Сняли дом в Хейт-Эшбери и «Благодарные Мертвецы», и это уже было не прежнее общинное житье-бытье, когда все кому не лень набивались в один-единственный дом. Они жили в стиле Проказников, как группа с именем и собственной миссией, которая состояла в музыке и психоделическом видении мира… Да… Худой до прозрачности малый с обрамляющими лицо невероятно прикольными волосами и бородой Иисуса, в круглых очках в проволочной оправе, по имени Чет Хелмс, собрал группу под названием «Фамильный Пес». Они также жили в стиле Проказников, в гараже на Пейдж-стрит, 1090, и играли на рок-н-ролльных танцах в окружении индейской символики. Они участвовали в Фестивале Полетов. Хелмс был торчком, но торчком весьма деловым. От него не укрылось, что Фестиваль Полетов несет с собой новую волну. Он затеял постоянный, еженедельный Фестиваль Полетов, с продажей билетов, в танцевальном зале «Аваллон» на углу Ван-Несс и Саттер. Тем же занимался и импресарио первого Фестиваля Полетов Билл Грэхэм, заведовавший проведением Фестивалей в «Филмор аудиториум» – танцевальном зале на углу Филмор и Джири. Еще на первом Фестивале Полетов между Грэхэмом и Кизи вспыхнула ссора по поводу того, кому из них распоряжаться выручкой, и кончилось все паскудным и тягостным мгновением, когда Грэхэм решил пойти на мировую, а Кизи посмотрел на протянутую ему руку и удалился. Однако суть Кислотного Теста Грэхэм ухватил точно. Как в «Филморе», так и в «Аваллоне» Кислотные Тесты проводились по образцу Теста Проказников, со всеми средствами информации – рок-н-роллом, кинофильмами и таинственными амебно-межгалактическими световыми эффектами. В «Аваллоне» учитывались даже такие детали, как стробоскопы и места на танцплощадке, где можно было в лучах невидимого инфракрасного света возиться с краской дневного свечения. Короче, все, кроме… четвертого измерения… Космо… вещи, возникающей в три пополуночи… опыта восприятия, кайроса… «Они знают, где это находится, но не знают, что это такое…» И все же Тесты в обоих танцевальных залах были восприняты как важнейшие события, как парадный вход… в Жизнь.
Становились
частью общего пирога и вновь возникавшие общины. К примеру, «Диггеры», возглавляемые парнем по имени Эмметт Гроган, чьим кумиром был Кизи. Они занимались проказами. У них была «Система Координат» – огромная, высотой девять футов, рама, которую они ставили на улице, упрашивая прохожих прошагать сквозь нее… «чтобы все мы оказались в одной системе координат». Потом они организовали бесплатную раздачу пищи приезжим, торчкам, алкашам, словом, всем желающим – в четыре часа дня, в дальней части парка. Провизию они выклянчивали у оптовиков, после чего устраивали рекламную шумиху, ну и все такое прочее. Можно было вволю посмеяться, глядя, как они ежедневно раздают направо и налево тушенку из больших молочных бидонов… На углу Фултон и Скотт стоит громадный старый дом в псевдоготическом стиле, известный как «Русское посольство». Там живет новая группа под названием «Общество Каллиопы», возглавляемая актером Биллом Тара. Целое сборище ярких типов вроде Пола Хокена и Майкла Лейтона, который, всегда носит русскую каракулевую шапку, а также Везунчика Джека, смешливого седого ирландца с бородкой как у эрдельтерьера, в фуражке таксиста и мешковатых твидовых брюках, купленных в «Магазине грязноватой одежды»… все они сидят в огромной гостиной, пустой, но сохранившей следы былого великолепия в виде резного дерева и четырнадцатифутовых потолков. Везунчик рассказывает о своей подружке Сандре, молоденькой девочке, которая только что приехала из округа Бакс, штат Пенсильвания:– Я вхожу, – и он делает движение головой в сторону комнаты на верхнем этаже, – и, секите: у нее во рту косяк вот такого размера, настоящая сигара, старина!.. она балдеет под радио и попыхивает этой своей «Короной», балдеет себе и попыхивает – красотища! Как это напоминает былые времена!
Ну конечно же!.. тайная ностальгия по тем первым дням, когда было сделано открытие, когда марихуана впервые робко приотворила двери разума, а на этой стадии подобные вещи и делаются! – на этой стадии балдеют под радио – понятно? Красотища! В Хейт-Эшбери начинает съезжаться молодежь… в поисках Жизни… это же карнавал! Сад Эдема! Ла-Хонда, перенесенная в большой город! прямо под открытым небом! где все доступно. Деньги носятся в воздухе. Это не проблема. Черт возьми, за три часа попрошайничества можно набрать девять-десять монет. Господи, да стоит добропорядочным обывателям увидеть бородатого парнишку в бусах и цветах, с висящей на шее бляхой с надписью «У меня гордое сердце, но не гордый желудок», как у них мозги набекрень, и они тут же выкладывают мелочь, даже доллары. Нет, это уже перебор. Но ведь на худой конец всегда можно…
– Кто хочет честно заработать? – говорит девица по имени Джинни, которая тоже живет в Посольстве. Майкл Лейтон тут как тут, и выясняется, что Джинни по вечерам три или четыре часа подрабатывает Полуголой Чистильщицей Обуви в обувной лавчонке на Бродвее в Норт-Биче, и там требуется зазывала, который должен торчать на тротуаре и убалтывать клиентов. Майкл Лейтон соглашается на эту, ну да, честную работу и стоит там по вечерам в цилиндре и смокинге, коршуном налетая на тоскующих по полуголым девицам зубных врачей, которыми кишмя кишит Норт-Бич. Они заходят в лавчонку, усаживаются на место клиента, ставят ноги на подставку и полторы минуты, пока Джинни чистит им туфли, наблюдают, как трясутся и раскачиваются ее сиськи, а рядом стоит мрачноватый здоровенный негритос с рукой в непосредственной близости от свинцовой пивной бутылки, предназначенной для оглоушивания наглецов и сексуальных маньяков, а потом все выходят с одной и той же фразой: «Самое смешное, что она чертовски здорово чистит обувь!»
– …Ну, я и глотнул чуточку кислоты, так сказать, для остроты восприятия, – рассказывает Майкл Лейтон, – и тут подходят два морских пехотинца, один – здоровый такой сержант и с ним еще один, с нашивками на рукавах, вот до сих пор. Во мне к тому времени росту уже восемь футов, а они – муравьи да и только, так меня растащило, ну, я и ору прямо им в хари: «Если вы прекратите войну, ребята, то останетесь без работы!» А сержант как рявкнет: «Что-о-о-о?!» – и тут, старина, все вроде как переворачивается – теперь уже в них восемь футов росту, а я – муравей! и…
Ну чем не карнавал?… причем в его словах не было никакой политики, одна сплошная проказа, потому что политическая вещь, со всеми этими Новыми Левыми, в сан-францисской системе людей с понятием вроде как кончилась, кончилась она даже в Беркли, этой цитадели студенческой революции и всего такого прочего. В один прекрасный день появляется некий малый, на участке которого в демонстрации в защиту сборщиков винограда, а то и в таких опасных вещах, как борьба за права негров в штате Миссисипи, всегда можно было рассчитывать, – и все тотчас же видят, что он заделался торчком. Он отрастил длинные христовы волосы. На нем маскарадный костюм. Но самое главное – он стал терпимо, а значит, и пренебрежительно относиться к тем, кто все еще ведет активную политическую борьбу за гражданские права, против войны во Вьетнаме, против нищеты, за свободу народов. Он видит, что их силком затащили в старые «политические игры», что они невольно содействуют угнетателям, играя в их же игру и пользуясь их же тактикой, в то время как он с помощью психоделических препаратов исследует безграничные области человеческого сознания… Пол Хокен, тот, что живет в Посольстве, – в 1965 году он был знаменитым активистом – спортивный свитер, синие джинсы и пиджак с застежками из тесьмы, – участвовал в марше из Селмы, работал фотографом в Организации борцов за гражданские права в Миссисипи, рисковал жизнью, снимая на пленку условия труда негров, ну и так далее. Теперь же на нем огромный гусарский мундир с золотыми аксельбантами. Волосы его спадают на лоб и вьются вокруг шеи потрясающе черными миконосскими кудрями.
– Сдается мне, ты уже не так тесно связан с борьбой за гражданские права?
В ответ он только смеется.
– А как же все, чем ты занимался в прошлом году?
– Все переменилось. Жаль, ты не видел, как они направлялись в Сакраменто. – Речь идет о калифорнийских студентах, которые направлялись из Беркли в Сакраменто проводить демонстрацию.
– Ага, – вставляет Тара.
– Сплошь студенческая братия в спортивных рубахах, с короткой стрижкой, собственными автомобилями и разноцветными лозунгами навроде тех, что малюют художники-ре кламщики. В это дело вбухали кучу бабок.