Элемент Водоворота

– Я надеюсь, все улажено, Тсучикагэ-доно? – наконец отпустив уже алое личико Куротсучи, бирюзовые глаза Гаары обратились к насупленной физиономии Ооноки.

– Улажено, – буркнул старик. – Только не думай, что это что-то меняет. Мы отправляемся в Иву прямо сейчас!

– Что ж, буду рад снова видеть Вас в Суне, – юноша поднялся из кресла, протянув руку и ожидаемо не дождавшись ответного акта вежливости. – Счастливого пути!

Старик фыркнул и, демонстративно вздернув подбородок, направился к двери. Бросив на Кадзекагэ извиняющийся взгляд и кивнув на прощание, за ним последовал Китсучи, слегка подтолкнув к двери продолжавшую стоять, задумчиво рассматривая свои босые ноги, дочь. Девчонка нехотя поплелась за отцом, рассерженно скинув его руку со своего плеча.

Канкуро уже успел облегченно выдохнуть, проводив тяжелым взглядом семейство из Скрытого Камня, как вдруг из-за двери высунулась всклокоченная макушка Куротсучи.

– Классный кактус! – успела брякнуть она, указав пальчиком на стоявшее на столе Кадзекагэ растение, прежде чем твердая рука Китсучи утянула ее за собой, захлопнув дверь.

От дружной и масштабной делегации, пришедшей из Конохи в Деревню Скрытого Песка на Чуунин Шукен две с лишним недели назад, осталось всего несколько человек, ведь выбывшие из состязаний команды сразу же направлялись в Коноху. И хотя они покидали Песок с разным результатом, во всех прощальных взглядах, брошенных через плечо сразу после выхода из восточных ворот, Наруто видел тень сожаления. Несмотря на непривычную жару, отсутствие зелени, вездесущий песок и напряженку с водой, уходить из Суны не хотелось никому. И каждый уносил с собой светлые воспоминания о теплых звездных ночах, аромате пряностей, витающем в воздухе, и запахе раскаленного на солнце песка. Теперь их осталось всего пятеро, и сегодня на закате им также предстояло покинуть гостеприимную Суну.

Вечерняя прохлада подкрадывалась к Деревне Скрытого Песка, выползая из-за дюн, даря долгожданное освобождение от палящих лучей беспощадного солнца и изматывающей жары. Шиноби уже накинули дорожные плащи: пройдет совсем немного времени, солнце окончательно утонет в золотистом песке, пустыня остынет, и можно будет отправляться в путь. Сакура, Джирайя, Баки и Канкуро тихо беседовали, потягивая пряный чай из бумажных стаканчиков и бросая взгляды на окрашенные розовым светом закатного светила барханы. Какаши-сенсей, казалось, спал с открытыми глазами, прислонившись к нагретой за день песчаной крепостной стене и уткнувшись взглядом в песок под ногами.

Темари и Шикамару увлеченно разговаривали, расположившись на расстеленном на одном из барханов дорожном плаще Нары. Девушка что-то рассказывала, Шикамару внимательно слушал, прищуренным взглядом провожая красный диск солнца, иногда кивал, а временами даже что-то отвечал. Расслабленная поза ленивого гения и не покидавшая лица Темари легкая улыбка свидетельствовали о взаимном удовольствии от общения, что привлекло внимание даже Наруто, а уж для бросавшего на парочку сердитые взгляды Канкуро было абсолютно очевидным.

Из пустыни повеяло прохладой, Наруто зябко повел плечами, поднял повыше воротник плаща, оглянулся на оставшиеся за спиной покрытые хрустящим под ногами песчаным ковром улицы Суны и тоскливо вздохнул. Конечно, зеленая листва Конохи манила его, но и в Песке ему понравилось. Да и путешествие получилось в высшей степени удачным и интересным. Ему не только удалось-таки стать чуунином, но и завести новые знакомства. Блондин улыбнулся, вспомнив, как несколько часов назад здоровяк Акатсучи чуть не оторвал ему руку, пожимая ее на прощание, а худышка Куротсучи яростно махала ему рукой, растворяясь в плавящей пустынной дымке. Вспомнил и команду облачников с их странноватым сенсеем, рядом с которым Наруто чувствовал странную смесь беспокойства и уверенности, что откуда-то он совершенно точно его знает. И даже марионеточников, сначала принявших его за сумасшедшего, а в итоге оказавшихся компанейскими ребятами, с которыми блондин успел поесть рамен.

От грустных мыслей его отвлекло появление Гаары, который быстрым шагом вышел из ворот и сразу направился к Джирайе. Заверения во взаимной поддержке, благодарности за отличную организацию экзамена и договоренности держать связь быстро сменились рукопожатиями, теплыми словами прощания и удушающими объятиями, в которые Удзумаки не преминул заключить своего друга, отчаянно пообещав совсем скоро снова наведаться в гости.

Алое солнце исчезло за горизонтом, дав зеленый свет для отправления.

====== Глава 28. Ронин ======

Кабуто шел не разбирая дороги, не замечая смены времени суток. Плотнее запахнув темный плащ и надвинув на лицо капюшон, он не реагировал на внешние раздражители и позволил мозгу отключиться. Только временами сознание выталкивало его в реальность, заставляя недоуменно оборачиваться и подслеповато щурить глаза в попытке сориентироваться в пространстве. Его мысли, пожалуй, впервые в жизни пущенные на самотек, путались и переплетались, смешивая прошлое с настоящим и упорно не представляя будущего.

Чаще всего он мысленно возвращался в освещенную тусклым светом мигающих ламп лабораторию, куда зашел перед уходом. Медленно прошел вдоль столов, проведя ладонью по холодной металлической поверхности, скользнул невидящим взглядом по пробиркам и склянкам, бездумно перелистал несколько страниц журнала наблюдений. Он был даже благодарен Учихе, который выпустил всех заключенных, избавив его от необходимости решать их судьбу. Остановился в дверях на прощание, окинув последним взглядом помещение, которое было его родным домом на протяжении нескольких лет, прежде чем затопить лабораторию вместе с бесконечными запутанными коридорами убежища, оставив под слоем мутной воды воспоминания, достижения и цели. Похоронив в подземелье все, что осталось от Орочимару. И от своей прежней жизни.

Кабуто был идеальным вассалом и делом своей жизни считал служение Орочимару-сама. Подобравший его когда-то саннин стал его единственным ориентиром в жизни, точкой отсчета, эквивалентом стабильности. Непростая судьба Якуши с детства заставляла его подстраиваться под обстоятельства, под людей, под ситуацию. К моменту, когда его встретил Орочимару, Кабуто больше всего напоминал податливую глину, из которой можно было вылепить все, что душе угодно. Он был талантлив и легко обучаем, умел быстро ориентироваться, не боялся работы, не имел предубеждений, суждений и стереотипов. Он был чистым листом, на котором Орочимару принялся выводить замысловатые письмена, навязывая собственные представления и мироощущения, настойчиво присаживая идеи на благодатную почву, умело манипулируя неокрепшим разумом Якуши, его чувствами и привязанностями. И все время их успешного и плодотворного сотрудничества саннин был уверен, что Кабуто полностью с ним солидарен. Так же думал и сам Кабуто, однако, потеряв саннина, он вдруг особенно четко ощутил, насколько ошибочным было подобное заключение.

На самом деле Якуши не очень-то разделял высокие цели Орочимару, не был в восторге от его методов и никогда всерьез не испытывал ненависти к его врагам. Он просто делал все, что от него зависело, чтобы защитить своего сюзерена*, чтобы порадовать его, обеспечить комфорт и поддержку. Стремился быть опорой для него и непреодолимой преградой для его недоброжелателей. Готовый выполнить любой приказ, он служил саннину верой и правдой, руководствуясь прочитанным еще в детстве Бушидо**. Он никогда не оставлял своего господина, просчитывал ситуации на несколько шагов вперед, предугадывал, предвосхищал, исправно подстилал соломку, чтобы смягчать падения. Но все-таки не уберег. И стал ронином***. Без хозяина, без цели, без принципов. Без ориентиров. Снова чистый, как белый лист.

Некоторое время он просидел недалеко от затопленного убежища, бездумно разглядывая ровные стволы деревьев. Потерянный и безучастный. Он не помнил, как и почему, но он поднялся, ссутулил плечи и, перекинув через плечо дорожную сумку, отправился в путь.

Сначала ему казалось, что первые же встреченные им путники непременно его узнают и сообщат властям ближайшей Скрытой Деревни, благо выбор был велик: Орочимару успел чем-то насолить едва ли не каждому селению на континенте. Измученный отсутствием перспективы, Якуши почти хотел этого. Это бы внесло в его «безъякорную» жизнь хоть какую-то определенность. Через некоторое время он даже поднял голову и начал заглядывать встречным в глаза, провоцируя визуальный контакт, с замиранием сердца ожидая прочитать узнавание и испуг. Но никому не было до него дела. Увидев лихорадочный блеск в его глазах, путники крепче прижимали к себе сумки и ускоряли шаг, никто не хотел тратить время на разглядывание укутанного в плащ незнакомца.