Элемента.L

– Избранные, - словно вздохнуло Дерево, но Агата разобрала.

– Избранные? – переспросила девушка и на всякий случай оглянулась по сторонам, убеждаясь, что как прежде здесь никого нет, но Дерево не ответило.

Агата не поняла, что это значит. Такими благами своей цивилизации, как Лулу, Лысым Сестрам тоже пользоваться запрещалось, хотя в её распоряжении была огромная библиотека, но пока она не могла отлучиться со своего поста и не хотела. Эти несколько минут, а может часов, пока никто больше не зашел в пустой зал – принадлежали ей. Только она одна знала сейчас, что Дерево ожило, Души Великой Судьбы проснулись и буквы L, M, N и T горят и обещают перемены. Но какие перемены? И что они значат? Цвет дыма в каждом из светящихся шаров соответствовал четырем родам алисангов: красный – был цветом мемо, желтый – кер, зеленый – венетов и голубой – азуров. И густой этот дым внутри шаров колыхался, когда шары катились, переливаясь разными оттенками, но теперь, когда шары застыли в неподвижности – на время застыл и он, и светился матово и неярко. Ничего особенного не отличало эти шары от многих тысяч таких же, что были видны за стеклянными стенами этого зала. Все Залы Судьбы были заполнены такими же хрустальными шарами, только меньших размеров. По неизвестным законам, в непонятном порядке эти шары находились в постоянном движении по бесконечным стеклянным лабиринтам. Зрелище это если и завораживало, то лишь новоиспеченных школьников, да и тех, лишь первые несколько минут – потом в глазах начинало рябить и следить за размеренным движением шаров становилось скучно. Надоедало даже тем, кто пытался увидеть среди четырех повторяющихся цветов шар необычного цвета «на удачу», как ищут лист клевера с четырьмя пластинками вместо обычных трех, как ищут цветок сирени с пятью лепестками вместо обычных четырех. Говорили, что раньше попадались шары других цветов, но так давно, что никто и не помнит - какого цвета они были. Однажды Сестра Агата простояла весь день у стеклянной стены, но всё что она видела – были лишь оттенки всё тех же четырех постоянных цветов, которые появляются от того, что шары постоянно двигаются. Агата не думала раньше, какого цвета могут быть эти Большие Шары, но сейчас вдруг поймала себя на мысли, что слегка разочарована, но совсем слегка.

На этой её мысли в Зал вошла Старшая Настоятельница и, увидев свечение из стеклянного куба, начала причитать уже с порога.

– Боги Всемогущие! – воскликнула она, и так же как до неё Агата, кинулась шарить руками по стеклу – Боги Всемогущие! Боги Всемогущие!

Агата отошла в сторонку, давая возможность этой упитанной немолодой женщине в черной рясе обойти дерево по кругу. Та же под впечатлением эмоций кинула ей с упреком:

– Что же ты молчишь-то, когда тут такое? – махнула в сердцах рукой, и тяжело переваливаясь с ноги на ногу, как смогла быстро пошла сообщать всем новость. И долго еще Агата слышала звук её голоса, разносящийся по коридору, - Боги всемогущие! Боги всемогущие!

Дерево Великой Судьбы проснулось, и с этого дня магическое слово «ЭЛЕМЕНТА» сразу стало у всех на устах. И Зал, который до этого посещали только Лысые Сестры, группы школьников, да единицы из сотен жителей Замка Кер, теперь практически никогда не пустовал. Посетители приходили и по одному, и парами и даже целыми группами. И хоть разговаривать Сестра Агата не могла, и никто не обращал на неё внимания, она многое узнавала из разговоров посетителей. Больше, чем за все ее предыдущие несколько десятков лет заточения. И это наказание неожиданно стало ей в радость.

Люди, приходившие в Зал Великой Судьбы, были самыми разными. Но особенно ей запомнилась одна пара, которая пришла с госпиталя. Молодая красивая темноволосая женщина и горбун с остатками рыжеватых волос на большой с залысинами голове в странном старомодном чепце. Возраст горбуна определить было сложно - неопределенно средний. Не старый, но и не молодой, с гладким лицом и невероятно цепким проницательным взглядом, он постоянно говорил что-то вслух, совершенно не заботясь о том, слышит его при этом кто-нибудь или нет. Агата сразу вспомнила его. Однажды он уже приходил. И в отличие от остальных посетителей, обычно праздно шатающихся по огромному и неинтересному залу со скучающим видом, он живо интересовался деревом и даже отщипнул несколько кусочков коры. Прямо в зале он потер древесину пальцем, понюхал, попробовал на вкус, и остался доволен, о чем незамедлительно и высказался вслух. После его ухода Агата зачем-то тоже пожевала кусочек коры, но она была невероятно горькой и Агата долго потом не могла избавиться от противного вкуса во рту. Сегодня он разговаривал с женщиной, которая очень понравилась Агате. Она единственная с ней поздоровалась. Не просто кивнула, как иногда делают, проходя мимо безмолвной Сестры, а именно отыскала ее взглядом, осматривая пристально зал, точно зная, что она где-то есть, потом дождалась, когда Агата поднимет на неё глаза, и только потом, встретив ее взгляд, выразительно поклонилась, улыбнувшись тепло и искренне. Агата тоже улыбнулась ей в ответ, и между ними сразу возникло какое-то молчаливое понимание. Две женщины с одинаково непростой участью и изолированные обществом, интуитивно сразу стали близки друг другу - темноволосая женщина была больничной одежде, на спине которой был пришит белый крест, означающий, что она душевнобольная. Горбун посмотрел на Агату как на пустое место, но он был слишком занят деревом, светящимися буквами, и переливающимися шарами, чтобы обращать внимание на что-то еще. Он говорил и на латыни, и на немецком, но чаще просто на странной смеси бранных слов из разных языков. И он ни разу не обратился к своей спутнице по имени, но она ему всегда отвечала. Осторожно подойдя ближе, Агате удалось услышать только небольшую часть их непонятного разговора.

– Двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь и двадцать девять, - сказал он, показывая на шары пальцем, - Da mihi veniam. Все начинается с выбора, - добавил он, - Какой бы выбрала ты?

– Не знаю. Может, желтый, - пожав плечами, сказала женщина.

– Ни за что! Этот меднобородый бабник никогда не имел права быть первым!
– вспылил горбун, употребив, вместо слова «бабник» его более крепкий жаргонный аналог.

– Значит, красный? – миролюбиво предположила женщина.

Горбун недовольно фыркнул в ответ:

– Неужели зеленый, которого здесь вообще не должно быть? – удивилась она.

– Electa una via, datur recursus ad alteram. Избравшему один путь, не разрешается пойти по другому. Увидим, когда это дерево зацветет.
– сказал он.

– Уверен, что оно зацветет? – спросила женщина, рассматривая едва набухшие почки, когда горбун уже отщипнул несколько и по своему обыкновению, понюхал и даже попробовал одну на вкус, и снова остался весьма доволен.

– О, да! И даже даст плоды.

– Что же на нем вырастет? Синие яблоки? – пошутила она.

– Qui vivra verra. Время покажет– сказал ее спутник задумчиво, – Время покажет!

И не оглядываясь, пошел к выходу, всеми своими словами и поступками, оправдывая белый крест умалишенного на сгорбленной спине.

Агата запомнила этот разговор еще и по той причине, что они тоже остались недовольны цветом шаров. Её это и удивило, и поразило.

«Electa una via... Избравшему один путь…» - повторила она за горбуном. «Избранные» – сказало ей дерево, и Агата понятия не имела, что это значит.

Глава 9. Феликс

 Утро выдалось напряженным. С самого утра на работе от Евы все чего-то хотели, причем срочно, сразу и сейчас. Она куда-то звонила, что-то искала, относила, забирала, снова искала и снова звонила. К одиннадцати часам она так устала, что хотелось все бросить и уйти. Или хотя бы выпить кофе. И таблетку от головной боли. Да, не надо было вчера брать с собой в ванную бутылку с вином, тогда бы пришлось ограничиться всего одним бокалом, а выпитая бутылка, хоть и не полная, но давала о себе сегодня знать. И надо было выключать телевизор после пятой просмотренной серии, а не досматривать сезон до конца, тогда бы с утра Ева не проспала и успела бы позавтракать. Но она не успела, а на работе ей с утра не дали даже присесть. Но утренний цейтнот миновал, таблетка проглочена, горячий кофе приятно дополнял посыпанное сахарной пудрой печенье, заботливо купленное офис-менеджером.

Можно было проглотить кофе и на своем рабочем месте, но в столовой это делать было приятнее. Небольшая уютная столовая была сердцем небольшой Евиной компании. Здесь отмечали праздники, рассказывали о семейных неурядицах, делились ценной и не очень информацией. Здесь была настоящая офисная жизнь. Сейчас кроме Евы здесь сидели еще две сотрудницы, судя по увесистым бутербродам, тоже не успевшие с утра позавтракать. Разговор, ожидаемо для понедельника, шел о проведенных выходных.

– А ты, Ева, чем занималась на выходных?
– обратилась к ней одна из них, та, что всегда спрашивала всех о проведенных выходных.

– Да, поди тусовалась с друзьями два дня, чем им молодым еще заниматься, - ответила та, что всегда отвечала за других.

Ева молча кивнула. И первая стала рассказывать какую-то очередную совершенно невероятную историю, произошедшую с ней в этот уик-энд. Ева молча слушала. Каждый понедельник эта молодая недовольная всем, и, своей жизнью, видимо, больше всего, женщина рассказывала истории одна невероятнее другой. И первое время все специально собирались на кухне её послушать. Удивлялись, восхищались, сочувствовали. Потом стали сомневаться в том, что все это правда. Потом начали возмущаться, что надоело эту лапшу с ушей снимать. Потом просто перестали реагировать и не обращали на рассказчицу никакого внимания. Ева слушала всегда. Иногда ей казалось, что она все это придумывает. Прямо сидит в выходные и придумывает, что она будет рассказывать в понедельник о своих выходных. Иногда Ева верила каждому ее слову, как сегодня, например. Рассказ был о том, как эта дама поехала в супермаркет и на переполненной автостоянке первая заняла освободившееся место. Прямо перед носом мужика на крутой тачке. Вышла и с гордым видом пошла за покупками. А когда вернулась, то нашла свою машину, залитую отбеливателем, и бутылку от него валяющуюся рядом. Потом она ходила в службу охраны, чтобы по камерам посмотреть, кто это сделал. Потом, когда ей отказали, вызванивала знакомого мента и пыталась посмотреть запись с его помощью. Потом ездила с ним в участок оформлять хулиганство. Потом ездила на мойку, где ей сказали, что отбеливатель разъел краску. А потом позвонил мент и сказал, что на записях с камер наблюдения супермаркета место, где она припарковалась не видно, и теперь надо искать свидетелей. Но она поехала и забрала заявление. В-общем, неприятная во всех отношениях история.

Ева допила свой кофе и вышла. Она представила себе этого мужика, молодого, но какого-то неопрятного, с заметным брюшком. Как он откручивает пробку и поливает крошечную машинку, как бросает бутылку и брезгливо вытирает руки мокрой салфеткой в своем бордовом джипе. Ева вернулась с полпути, и, открыв дверь в кухню, спросила с порога:

 - А что за машина была у мужика?

– Джип, кажется, темно-бордовый, - ответила рассказчица, - А что?

Но Ева уже закрыла дверь. Странно, но в том, что ответ будет именно таким, она ни секунды не сомневалась. Она даже не придала этому особого значения, ведь она словно видела все своими глазами. Противно было другое. Что мужик действительно сделал это. Из-за места на парковке. Зашел в супермаркет, купил отбеливатель, вылил и уехал, довольный собой. Отомстил. Куда катится этот мир! А они, дурочки, все мечтают о благородных принцах! А принцы нынче ездят на бордовых джипах, явно переедают, мелочны, желчны, неопрятны и по-бабски мстительны по пустякам.