Элемента.L

– Сеня!
– крикнул он, оглядываясь, - Сеня, иди сюда!

Недовольный задержкой Арсений появился в дверях уже в ботинках, куртке и даже шапке.

– Сеня, это рожь! Я почему-то думал, что это пшеница, а это рожь!
– возбужденно пояснял ему Дэн.

Сеня подошел, посмотрел на открытую репродукцию, посмотрел на Дэна.

– Я, хоть ничего и не понял, но бесконечно рад за тебя, брат, - сказал он и похлопал его по плечу.- Теперь мы можем ехать?

Дэн хотел было взять с собой свое драгоценное открытие, причем он порывался нести его открытым на вожделенной странице, прижимая к груди. Семен отобрал у него книгу:

– Брат, поверь мне, это всего лишь фотография! Если тебе она так дорога, я могу подарить тебе копию, но для этого мы должны ехать. Е-еха-ать!

– повторил он прямо в ухо Дэну нараспев.

И повинуясь загадочной магии этого "Е-еха-ать" Дэн нехотя побрел в прихожую. Сеня, еще несколько минут назад, сам казавшийся невменяемым, на фоне слегка помешавшегося Дэна, уже совсем пришел в себя. Он помогал потерявшемуся другу надевать ботинки на правильные ноги и застегивать куртку. Пока спускались в лифте, Дэн вполне пришел в себя. Натянул на голову капюшон, отобрал у Арсения ключи от машины.

– Я понял, понял, - верещал уворачивающийся от тычков друга в узком пространстве лифта Семен, - Я никогда не буду брать твою машину!

Дверь открылась, они как ни в чем не бывало, чинно прошли мимо поднимающейся им навстречу пожилой женщины и выскочили на улицу. Сугроб на том месте, где Дэн припарковался, красноречиво давал понять, что поездка еще немного откладывается. Пока машина прогревалась, друзья по очереди сметали с нее снег. Дворники прилипли, их пришлось оттаивать, обстукивать. Наконец, налив на стекло достаточное количество омывателя, чтобы все мелкие льдинки растворились, и обзору водителя уже ничего не мешало, они не без труда выехали со двора.

– Фу, Дэни, из всех ядов на свете ты выбрал «синявку» чтобы меня отравить?
– закрывая нос от ядовитого запаха, проникающего снаружи, выдавил Семен.

– Обижаешь, разве я могу предложить даме синявку! Это - спирт! Чистый спирт!
– в тон ему ответил Дэн.

– Ты наливаешь в омыватель спирт?
– убирая руку с лица и принюхиваясь, недоверчиво переспросил Сеня.

– А ты думаешь, я бы стал травиться той гадостью, что продают в автомагазинах?

– Ну, у отца в машине как-то вкусненькая была, помню, яблоками пахла. Его водитель как пышкнет, так мне всегда яблочного сока сразу хотелось.

– Я, брат, не об ароматах забочусь, а о здоровье! Чего и тебе советую! Выпить тебе, я вижу, не захотелось?
– он повернулся к Арсению.

– Смотри-ка ты лучше на дорогу, - ответил он и отвернулся к боковому окну.

– Да, чувствую, ехать мы будем долго. Что-то для ноября как-то многовато снега,- через неопределенное количество времени медленного движения по городским заснеженным дорогам Дэн решил продолжить разговор.

– Плевать!
– махнул рукой в сторону толи виднеющейся впереди бесконечной вереницы машин, толи в сторону летящих густых белых хлопьев, сказал друг.
– Скажи мне лучше, что за затык у тебя с этой... ээээ, картиной?
– спросил Семен, помня странное состояние товарища, он побоялся произносить слово "рожь".

Дэн заржал.

– Аааа, это! Я же эту картину уже несколько месяцев вижу в голове одной моей подопытной бабки, - и он начал рассказывать ему о своей работе, о Шейне, о Доме Престарелых. Единственное, о чем он умолчал, конечно, так об истинных причинах Шейна.

Временами Арсений что-то уточнял, переспрашивал, и проявлял вполне живой интерес, в заключение он сказал:

– Я все понял, брат! Только скажи мне каким образом ты, мемо, смог войти в картину как чистокровный венет? Еще и побегать там. Еще и не раз!

– Так я же не знал, что это картина! Для меня она - воспоминание, вполне себе рельефное, то есть проникабельное. Я так понял, что и бабка воспринимала его не как картину, а именно как поле на котором она стоит в детстве. Может она видела ее в детстве, может она даже в доме у нее висела, вот и запомнила. И стала думать себе в старости, что это воспоминание из ее детства, что была она там на самом деле. Я ж объяснял тебе, память человеческая - странная штука. Оно и так было понятно, что воспоминание это не истинное, потому что, во-первых, сколько бы я не шел по этой дороге, что в одну, что в другую сторону, я никого ни разу не встретил. По идее оно должно было быть закольцовано, то есть куда бы я ни шел, должен был вернуться по этой же дороге назад.

– А сколько ты шел?

– Самое большее около часа в одну строну.

– Здоровое, однако, кольцо!
– подытожил Сеня.
– А во-вторых?

– Во-вторых, и я понял это только сегодня, когда уже ехал к тебе. Там пахло хлебом! Не сеном, которое мы с Шейном решили принести бабке, чтобы как-то оживить ее воспоминания. А именно хлебом! Я еще думал, что возможно, где-то рядом с полем пекарня, и этот запах тянет оттуда. И именно из-за запаха думал, что это поле пшеничное. Так пахнет наш обычный магазинный белый хлеб. Слушай!
– почти заорал он. Семен посмотрел на него с подозрением, но промолчал.

– Сеня, у этой бабки есть привычка нюхать хлеб! Вот откуда там пахнет хлебом!

– А курить хлеб у нее привычки нет?
– на всякий случай уточнил попутчик.

– Я тебе о серьезных вещах сейчас, между прочим, говорю, а ты со своими шуточками, - типа обиделся Дэн.

– Ты вообще сам то понимаешь, как это звучит? Вот эти твои типа "серьезные вещи"?
– осведомился Семен.

– Понимаю! Короче, Сеня, она столовский хлеб, перед тем как откусить всегда нюхает, ну ты, короче, понял.

– Ну, типа, короче, да, - подтвердил он. Потом помолчал и добавил:

– Еще пункты будут?

– Че?
– не понял Дэн

– Ну, во-первых, во-вторых... В-третьих будет?

– А, Семен Семеныч! Да, будет! В-третьих, за этой девочкой так ни разу никто и не пришел! И мне, дураку, надо было дождаться вечера! Вот я лопух!

– Согласен!
– поддержал его друг.

– Мне надо было просидеть там весь день до вечера, чтобы солнце село!

– А смысл? Тебе вроде и так было понятно, что это все не по-настоящему.

– А, ну да! Я просто пытался понять просто это бабкин пунктик или воспоминание сфабриковано и навязано ей. Хотя если ей его подсунули, пытаясь выдать за настоящее, то смену дня и ночи предусмотрели бы все равно, - говорил он вслух, но уже больше сам с собой.

– А пока ты там сидел с ней или ходил, чем девочка занималась? Так и стояла?

– Нет, она там играла, песенки какие-то пела, какие-то травки по дороге рвала, короче вела себя как любая нормальная маленькая девочка.

– Только никуда не уходила, - добавил Семен.