Элеонора Дузе

во замысла от первой до последней реплики.

Вот отрывок из его заметок, в которых он с обычной для него не¬

навязчивой убедительностью высказывает свое мнение об игре Дузе.

«Нора в соррентийском костюме стоит у стола, возле которого в страш¬

ном волнении мечется ее муж. Она стоит неподвижно, ее глаза, при¬

стально смотрящие в одну точку, раскрываются все шире и шире,

делаются неестественно огромными, рот становится все меньше и

меньше, щеки вваливаются, скулы все больше выдаются вперед, буд¬

то она сгорает от любопытства. На губах у нее горькая улыбка, голова

поникает: внезапно постаревшее лицо выражает разочарование и вме¬

сте с тем торжество — опа потеряла и снова обрела себя. На сердце у

нее становится все холоднее, она как бы леденеет, зато дух ее прояс¬

няется, любовь уходит, се сменяет торжествующий над всем горький

жизненный опыт».

«Дюма будет всегда звучать на сцене, но... кто знает, может быть,

как раз Ибсен вольет в театр новую силу, если, конечно, он стремит¬

ся подарить нам душу, а не просто драму. Может быть, лет через

десять вообще весь театр станет таким? Какая жалость, что меня уже

не будет. Но в тридцать три года я уже не могу терять время на то,

чтобы быть «апостолом», к тому же надо освобождать место дру¬

гим...»,—писала Дузе руководителю «Торнео» Аванцини, попросив¬

шему у нее автограф для своего журнала.

Дузе давала три спектакля в неделю, и в те вечера, когда она игра¬

ла, публика почти поголовно игнорировала фестиваль княгини фон

Меттерних и аплодировала итальянской артистке. Среди самых вер¬

ных поклонников, не пропускавших ни одного спектакля с участием

Дузе, были и знаменитый историк Теодор Моммзен 115, и известный фи¬

зиолог Гельмгольц116, при всех утиравший слезы умиления, а также

и Франц Ленбах117, с которым Дузе была знакома и который впослед¬

ствии написал множество ее портретов и сделал бесчисленное коли¬

чество зарисовок.

Среди восторженных отзывов печати и восхищенной публики

прозвучало диссонансом, вызвавшим единодушный протест, суждение

Сарсэ: «Дузе не лишена темперамента, но у нее полностью отсутству¬

ет школа». Правда, критик признался, что совершенно не понимает

по-итальянски и по причине высокой стоимости билетов видел италь¬

янскую актрису всего один раз — в «Антонии и Клеопатре», в пьесе

не Сарду, а Шекспира, которая, по его словам, в итальянском пере¬

воде вышла немного «макаронической»*. (Кстати сказать, перевод

пьесы был сделан Арриго Бойто.)

В дополнение к заметке Сарсе французский корреспондент бель¬

гийской газеты «Индепанданс бельж» писал следующее: «Госпожа

Дузе — великолепная актриса, временами — просто первоклассная.

Невзирая на свою несколько преувеличенную простоту, она, несомнен¬

но, обладает большим практическим опытом и одарена талантом со¬

здавать на сцене те или иные эффекты, не готовя их заранее... У нее

не пропадает ничего — ни единого жеста, ни слова, ни интонации. Но

это — все. Кроме этого — ничего. Исключительна? Нет, совсем нет.

* Макаронический (от итал. maccheroni — макароны) — шуточный литера¬

турный стиль, пересыпанный иностранными словами или словами, составлен¬

ными на манер иностранных. Здесь: слишком по-итальянски (игра слов: ма¬

кароны — национальное итальянское блюдо).

Сегодня в Париже найдется по крайней мере дюжина актрис, кото¬

рые, без всякого сомнения, превзойдут Дузе в исполнении, скажем,

роли Клотильды в «Фернанде» или Маргерит в «Даме с камелиями»...

Все дело в том, что венская публика слепо следует за пришедшей

из-за Альп чародейкой всюду, куда той заблагорассудится ее повести,

Эта публика, иногда суровая, порой даже жестокая и непреклонная,

с закрытыми глазами приняла искусство Дузе. Эта публика гордится

только что родившейся здесь, в Вене, знаменитостью и, когда эту

актрису задевают, демонстрирует свою обиду, подобно ребенку, у ко¬

торого сломали любимую игрушку. Да, пожалуй, это самое подходя¬

щее слово. Дузе — это игрушка, которой венская публика забавляется

в сезон 1892 года...»

И все же бельгийской газете придется разделить всеобщее восхи¬

щение, когда спустя три года Элеонора Дузе покорит брюссельскую

публику.

Изменит свое мнение после парижских гастролей Дузе даже и

непреклонный Сарсе и между прочим заметит, что, «когда видишь и

слушаешь Дузе, кажется, будто ты чудесным образом знаешь италь¬

янский язык».

В октябре 1892 года, в то время, когда Дузе еще гастролировала в

Вене, вышел в свет седьмой том Полного собрания пьес Дюма-сына.

Свое предисловие к «Багдадской принцессе» автор закончил словами:

«В этом новом издании на 80-й странице в последней сцене есть ука¬

зание, которого читатель не найдет в предыдущих изданиях. После

своей реплики, обращенной к мужу: «Я невиновна. Клянусь тебе,

клянусь тебе!»—Лионетта, видя, что муж все-таки не верит ей, вста¬

ет, кладет руку на голову своему ребенку и повторяет в третий раз;

«Клянусь тебе»,—и этим жестом и интонацией убеждает его в том,

что говорит правду. Мадемуазель Круазетт118 (первая исполнительница

роли Лионетты) не произносила эту реплику в третий раз, так как я

не предлагал этого в пьесе. Однако надо, чтобы это «клянусь тебе»

прозвучало и в третий раз, без этого не обойтись, ибо одной интона¬

ции, хотя и убедительной, в данном случае совершенно недостаточно.

Находка эта принадлежит Дузе, когда она работала над ролью