Элеонора Дузе

организационной работе Люнье-По, окончательно посвятившего себя

театру после того, как он увидел Дузе на сцене. Он старался, чтобы

она всегда ездила в отдельном купе; после семи дней выступлений он

устраивал ей три или четыре дня отдыха, в течение которых она

почти не вставала с постели в комфортабельных номерах больших

гостиниц, где всегда были к ее услугам врачи.

«Небо большое... а я буду работать, работать, работать, много,

много, много, и поеду на край света, и буду стараться не страдать

от этого, дабы не терять силы, и вернуться, чтобы заработать на кло¬

чок земли на солнечном берегу Арно. И чтобы доказать тем, кого я

люблю, что я люблю жизнь»,— писала она Адольфо Орвьето, перед

тем как начать гастроли в Румынии в марте 1907 года, а потом доволь¬

но неохотно продолжать их в Южной Америке.

В начале июня в сопровождении все того же Люнье-По она ступи¬

ла на американскую землю. Несмотря на восторженный прием «Рос-

мерсхольма» в Рио-де-Жанейро, несмотря на то, что в вестибюле те¬

атра была укреплена мемориальная доска («В знак признательности

гению Дузе и Ибсена»), Дузе не могла справиться с состоянием де¬

прессии и раздражительности. Это сказалось особенно в Сан-Паулу,

где царила ужасная неблагоустроенность в театре и в гостинице.

После турне по Бразилии Люнье-По вынужден был оставить заботы

о Дузе и отправиться назад в Европу, чтобы помочь в делах своей

жене, актрисе Сюзан Депре173. Что касается Дузе, то она двинулась

дальше, в Буэнос-Айрес, в сопровождении нового импрессарио, пор¬

тугальца Фаустино да Роза, компаньона одного итальянца, не вну¬

шавшего ни малейшего доверия.

Вернувшись в Европу, Дузе с большими перерывами дала несколь¬

ко спектаклей в Германии и Австрии, после чего уединилась в не¬

большой скромной вилле в Фосса дель Абате, неподалеку от Виаред-

жо, в надежде немного поправить вконец расшатанное здоровье.

В конце 1907 года, после одиниадцатилетнего перерыва, Дузе в

четвертый и последний раз приехала в Россию. В свой репертуар она

включила «Гедду Габлер», «Джоконду» и «Монну Ванну». За то время,

что она не была в России, в русском театре произошли огромные из¬

менения 174. В 1898 году Станиславский и Немирович-Данченко осно¬

вали Художественный театр, открыв эпоху психологического реализ¬

ма пьесами Чехова, Горького, Ибсена. Наряду с драматургом большую

роль стал играть режиссер, подлинный создатель спектакля. На фоне

разнообразных эстетических течений, возникших в это время в рус¬

ском театре, особое место заняла деятельность Мейерхольда, утвер¬

ждавшего в своих спектаклях новую тенденцию, новую «театраль¬

ность».

Долгая разлука с Дузе не поколебала верности русской публики

великой итальянской актрисе. «Время пощадило благословенную...

Реализм, который исповедует она, есть реализм Достоевского и Толс¬

того, возвышенно-простой и смиренно-мудрый... Для нас настоящий

приезд Дузе — большое событие»,— писал петербургский критик

Юрий Беляев175 («Новое время», 10 января 1908 года).

В одном из интервью, данном Дузе в Москве, она сказала о своем

восхищении Толстым, Тургеневым, Достоевским. «Ваши Горький,

Чехов, Андреев,— добавила она,— сказали или хотели сказать что-то

новое, какое-то новое слово... Я была бы счастлива, если бы кто-ни¬

будь указал мне русскую драму... В ее постановку я бы вложила всю

свою душу». Подобное желание она высказывала в свое время и

Сергею Волконскому. Однако тогда никто не вызвался ей помочь,

так же как никто не поддержал ее желания сыграть в «Трех сест¬

рах» Чехова.

В этот приезд в Москву ей представился случай увидеть на сцене

Художественного театра ибсеновского «Бранда». Спектакль произвел

на нее глубокое впечатление своей одухотворенной интерпретацией

Ибсена. Еще в 1906 году в Берлине она имела возможность видеть

Художественный театр и восхищаться труппой Станиславского. Как

всегда, она готова была оказать поддержку молодому коллективу, но

должна была очень скоро уехать из Германии, так что смогла лишь

высказать свое восхищение в следующей телеграмме, отправленной

из Кап Мартина Станиславскому и Немировичу-Данченко: «Ради

полнейшей победы, которой достойна ваша великолепная труппа, про¬

шу вас, когда вы в Париже будете заключать контракт с театром

Сары, отнеситесь с полнейшим доверием к знатоку и покровителю

нашего прекрасного искусства господину Люнье-По. Он лучше, чем

кто бы то пи было, сумеет помочь вам в вопросах, касающихся нашего

искусства, и обеспечит триумф вашей труппе. Он предлагает вам

свое безвозмездное содействие, чтобы иметь честь познакомить Париж

с этой великолепной формой искусства. Верьте слову восхищенного

друга и товарища. Элеонора Дузе»

А когда в 1923 году их труппы встретятся в Нью-Йорке, она ска¬

жет русским актерам: «Какие вел счастливые, что можете работать

под руководством Станиславского. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в

том, сколь благосклонной оказалась к вам фортуна».

Интересно отметить, что Станиславский пронес воспоминание об

игре Дузе через несколько десятилетий. В одной из своих поздних

работ он, вспоминая первую гастроль Дузе в России, рассказывает о

сцене из «Дамы с камелиями», в которой Маргерит очень долго пи¬

шет письмо Арману. Хотя с тех пор, как он видел этот спектакль, под¬

черкивает он, прошло более сорока лет, он отчетливо помнит всю

сцену не только «вообще», но и во всех ее составных моментах. Время