Элеонора Дузе

Алерамо свой отказ, она писала: «Хочу познакомить вас с некоторы¬

ми цифрами, которые объяснят вам мое финансовое и моральное со¬

стояние: расходы на реквизит и костюмы для «Женщины с моря» —

98 ООО; расходы на постановку «Закрытой двери» — 27 ООО; на «Да

будет так» — 32 ООО; кроме того, на реквизит и костюмы для поста¬

новок, которые не пошли, еще 35 ООО. Таким образом, всего получа¬

ется 192 000 лир. По-вашему, это маленькие расходы для одного

человека? И если я говорю, что нет необходимости в Поэте, чтобы сде¬

лать перевод «Исступления», то, уверяю вас, что не нужен даже пере¬

водчик. Небольшой театр должен обходиться своими силами! Но не¬

обходимо, чтобы многие знали некоторые маленькие истины. Нам

нужны не переводчики, а художественный театр, который бы прини¬

мал и ставил настоящие произведения искусства. Я вот тут сейчас ба¬

рахтаюсь, растрачиваю душевные силы, деньги и желания, а кончу

тем, что (по словам Бодлера 197) стану «1е soufflet et la joue» *.

В январе 1923 года, приехав в Неаполь, чтобы выступить в трех

спектаклях, Дузе тяжело заболела. Содержание труппы стоило ей ты¬

сячу лир в день. Она уже заняла денег и не знала, сможет ли достать

еще. Она не в силах была предпринять далекое путешествие и отка¬

залась от предполагаемой ранее поездки в Мадрид.

Сальваторе JIaypo с огромным воодушевлением говорил о «Госу¬

дарственном театре», о будущем «Голиардическом театре». Как аванс

за спектакль, который Дузе должна была дать на Гарда, ей был вру¬

чен чек на 30 ООО лир. Разговора об этом спектакле больше не было.

Ко всем бедам Дузе прибавилось сомнение насчет происхождения

этого чека. В самом ли деле это аванс за будущую работу, за спек¬

такль на Гарда, за организацию и создание «Государственного

театра»?..

После спектаклей Дузе в Венеции Джино Дамерини 198 опублико¬

вал взволнованное и полное тоски «Прощание с Элеонорой Дузе».

«...Эти восторженные крики, почести, эти триумфы «несравнен¬

ной», эти скитания по Италии, которые ожидали ее всегда, всю

жизнь,— этого ли она искала, этого ли хотела? Неужели она, любя¬

щая жизнь и живущая искусством, одинокая среди леса рукоплещу¬

щих рук, устав от бесконечных страданий и в жизни и в искусстве,

ушла со сцены лишь затем, чтобы отдохнуть? Неужели не хотелось

ей, чтобы святой огонь, всегда горевший в ее душе, все новое, что она

создала, обернулось бы славой или хотя бы уважением к нашему

драматическому театру? Нет, она мечтала быть нужной, быть неким

символом, знаменем. После своего возвращения на сцену, после той

жертвы, которую она принесла, уединившись, она надеялась на со¬

трудничество тех многих, кто обещал ей это сотрудничество, пока

она была вдали от сцены, надеялась, что к ней примкнут те, кто уве-

* Пощечина и щека (франц.) — то есть тем, кто получает пощечины от

самого себя.

рял, что ждут только ее призыва, рассчитывала на поддержку орга¬

низаций, способных на это больше всего, на поддержку государства,

постоянно владеющего реальными возможностями, на сотрудничест¬

во молодежи — молодых писателей, актеров, художников,—на созда¬

ние серьезного, постоянного, полезного театра, в котором нашли бы

свое воплощение ее самые сокровенные мечты, театра национального

в самом полном и благородном смысле этого слова».

3 марта 1923 года Дарио Никкодеми 199 опубликовал в римской га¬

зете «Эпока» взволнованное открытое письмо к Элеоноре Дузе; в

письме содержался призыв, с которым актрисе надлежало обратиться

к королю. «Не просить, а требовать,— говорилось в письме,— чтобы

был создан «Дом итальянского театра», который должен быть и шко¬

лой и театром». Однако Элеонора Дузе не стала ни просить, ни тре¬

бовать. «Чтобы не умереть, нужно жить»,— написала она в одном из

писем и приняла приглашение сыграть в Лондоне 7 июня. На деньги,

полученные по контракту в качестве аванса, она, делая по дороге не¬

большие остановки, прибыла в Лондон. Там на ее долю выпал триум¬

фальный успех, явившийся для нее большим утешением. Он побудил

ее принять предложение выступить в Вене и отважно согласиться на

последнее турне по Америке, на котором настаивал известный критик

Старк Янг, отмечавший впоследствии огромное влияние, которое при¬

езд Дузе в Соединенные Штаты оказал на американский театр.

В Уши, неподалеку от Лозанны, она на несколько дней останови¬

лась, чтобы отдохнуть. Время развеяло пережитую ею боль, страда¬

ния смягчили ее душу, и под влиянием нового, материнского чувства

она послала Д’Апнунцио письмо, полное нежности, которое как бы

продолжало никогда не прерывавшийся между ними разговор о вер¬

ности и искусстве.

«Лозанна — Уши, Савой Отель.

10 августа 23 года

Годовщина Окна Гардопе приближается *.

Сын мой, желаю здоровья и успехов. Жить стоит, во всяком слу¬

чае, жить лучше, чем умереть.

Я здесь, чтобы набраться сил.

В июне я снова принялась за работу, прерванную долгой бо¬

лезнью, и в Лондоне все было хорошо.

Я здесь, чтобы набраться сил, чтобы собрать всю свою волю, что¬

бы подготовить себя к путешествию: через несколько недель из Фран¬

ции я отправлюсь в Ныо-Йорк.

* Дузе вспоминает здесь, как Д’ Аннунцио упал из окна. Когда ее об этом

известили, она находилась с труппой в Триесте; между двумя спектаклями

она пыталась хоть на миг увидеть его, сохраняя строжайшее инкогнито

(прим. автора).

Я здесь, потому что у меня нет ни сил, ни мужества вернуться в