Эльф из Преисподней. Том 2
Шрифт:
Святоши обвешались артефактами, которые усиливали их. По-другому такая скорость была обычному человеку недоступна.
На меня обрушились выпады: один, другой, третий. Я уходил в сторону, пятился, кое-как избегая подворачивавшейся под ноги мебели.
С голыми руками против вооружённых не повоюешь.
Я, впрочем, попытался. Швырнул ближайший стул в одного церковника, плюнул в глаза другому. Тот на мгновение застыл, и я врезал ему по челюсти, отчего его повело.
Увы, из боя он не вышел. Эльфы не славились силой, способной вырубить раздутого от артефактов бойца.
Как
Внезапно проснувшаяся в пикси преданность удивляла, но я быстро сообразил, что боролась она скорее за Лютиэну, чем за меня.
Сестра же пряталась за моей спиной и что-то торопливо колдовала. Её отчаяние подбадривало меня, однако на сей раз, ради разнообразия, я бы предпочёл, чтобы в эльфийке было побольше уверенности в себе.
Она ведь была нашим ключевым шансом на победу.
Вдруг девушка, похожая на клинок, вздрогнула. От неё дохнуло страхом.
— Остановите её! Негатор не…
В следующий миг произошло сразу несколько событий.
Мне в висок прилетел удар посоха. Мир мгновенно окрасился в тёмные тона, от боли закружилась голова.
Лютиэна выпалила последние слова заклятья, и изо всех деревяшек (многие из которых совместными усилиями меня и инквизиторов превратились в щепы) в клириков устремились тонкие древесные нити. Или правильнее назвать их стрелами? Во всяком случае, парочка клириков мгновенно превратилась в истекающих кровью ежей.
Маг, что управлял молнией, воздел руки, готовясь обрушить на нас трескучую смерть.
Из коридора прямо в гущу битвы влетел Пётр Белавин. Он сшиб с ног предводительницу инквизиторов. Эффект был примерно как от груженой повозки, которую столкнули с холма на идущего внизу человека.
Девушку отбросило на мага, тот потерял контроль над молнией, и она упала на него, угодив в плечо. Оно мгновенно исчезло, словно его слизнули.
Запахло палёным мясом.
Маг заорал — дико, визгливо, захлёбываясь.
На ногах остались два инквизитора, и о них можно было сказать так лишь номинально. Одному древесная стрела пробила живот, пришпилив к стене, и он пускал кровавые пузыри. Последний счастливчик почти не пострадал от эльфийской магии, но Лютиэна подхватила посох, который выронил один из его товарищей, и вбила его кованое окончание человеку в зубы.
Тот подарка не оценил, сложился пополам, опираясь на своё оружие.
Из-за дверной рамы в комнату заглянула Кана. Охватила последствия схватки, позеленела и спряталась обратно.
Покачиваясь на волнах сотрясения, я приблизился к инквизитору. Схватил за шею и рванул вверх, вынуждая разогнуться.
О, теперь этот придурок растерял львиную долю куража, подстёгиваемого ненавистью. Её вытеснил страх за свою жалкую жизнь — сладкий, сладкий страх. В его глазах я увидел своё отражение.
Я схватил его за горло и треснул о стену. Сжал пальцы, отчего клирик захрипел, заскрёб пальцами по моему запястью.
Эта плесень покусилась на меня и мою вещь.
Будет только честно, если она умрёт, подарив немного радости своими страданиями.На плечо легла рука, стиснула его.
— Родион, не надо, — прогудели неуверенно откуда-то сверху.
Я поднял голову и поймал взгляд Петра. От соседа по комнате — теперь уже, вероятно, бывшего — тянулась тонкая нить неуверенности.
Он не знал, как вести себя с новой, остроухой версией Родиона. Но, похоже, мысль о том, что я на его глазах убью беззащитного человека, ему претила.
Я посмотрел на Лютиэну. Та была бледна и облизывала пересохшие губы: за воззвание к эльфийской магии пришлось заплатить.
Я вспомнил наш разговор у поместья Нагиба. Как нащупать ту тонкую грань, где я мог развлекаться и при этом продолжать удерживать вещь у себя без необходимости держать её в цепях?
Оковы не подошли бы сестре — да и меня тюремная эстетика не прельщала. Все эти сырые подземелья, чьи камни впитали в себя крики бесчисленных заключённых… не для меня. Я предпочитал простор, открытое небо над головой.
Я встряхнул головой и отпустил инквизитора. Тот сполз по стене мешковатым кулем. О чём я вообще думаю? Неужели от удара мозги эльфа вконец скисли, и это как-то повлияло на мышление? Полная чушь.
Следовало признать, что бессилие заострило меня. Не потому ли, что я попал под вселенское правило, которое заставляет униженных и оскорблённых искать кого-то униженнее, чем они сами?
Настроение наказывать мужчину исчезло, и на смену ему явилось исконно малдеритское милосердие. Я похлопал Петра по ладони, намекая, что пора бы разжать её. Серьёзно, на плечо будто пару приличных каменюк положили — размерами Белавин-младший уходил от людей в сторону полуогров.
Сестра тем временем забрала у предводительницы отряда брошку и, повозившись немного, разломала её надвое. Бросила обломки к ногам девушки, к моему удивлению, оставшейся в живых.
— Сколько веков прошло, а блокировать нас ваши негаторы так и не научились, — сказала сестра и вдруг пнула её под рёбра. Девушка громко всхипнула, и её вырвало. От былой величественности не осталось и следа. Она свернулась комочком, дрожа, по её лицу бежали слёзы. В общем, она представляла собой жалкое зрелище.
Всё это было притворством.
О, страх присутствовал. Любой бы боялся, оказавшись на её месте. Но она владела собой куда лучше, чем стремилась показать. Я не видел её мыслей, но готов был поклясться, что она просчитывает шансы на спасение, прикидывает, как бы вырваться.
Эльфийку Пётр останавливать не стал, лишь бросил укоризненный взгляд, который та проигнорировала. Он-то не испытывал того, что испытала она — ощущения смыкающейся западни, которая возвещает скорую гибель.
Нельзя держать месть в себе, особенно если отомстить можно без особых усилий.
Инквизиторша ещё легко отделалась, утратив лишь гордость и ужин. Пётр связал её вместе с условно выжившим товарищем, лишившимся почти всех зубов.
Лютиэна протянула мне кольцо перевоплощения, надела своё, и мы вновь натянули людские образы.