Эльф из Преисподней. Том 3
Шрифт:
Алые точки в глазницах лорда Бауса засияли ярче.
— Тебе не терпится предать нынешних хозяев? Как предал меня?
Абсурдное заявление.
— У меня нет и не было хозяев. Да и ты никогда не был важен для меня.
— Но ты называл себя моим другом.
Мы улыбнулись одновременно. То есть ледяная статуя, понятное дело, не имела для этого губ, но я уловил настроение.
— Никогда не считал тебя настолько глупым, чтобы думать, будто ты поверил мне.
— Подыгрывать тебе было одно удовольствие… Пока ты не полез к моей вещи.
Мы оба знали. Высший демон с лёгкостью
Наверное.
И если бы не абсолют кружки, парившей над нашими головами, мы бы нашли общий язык. Перед лицом общего врага практически все распри сходят на нет.
Кроме тех, что касались вещей.
Отношение к вещам — единственный незыблемый столп нашей переменчивой природы. И за эту чудесную устойчивость там, где в иных вопросах царила относительность, стоило убивать, не считаясь ни с чем.
— Надеюсь, ты записывал свои исследования.
— Самое важное хранится в дворцовой библиотеке, однако у тебя не получится ни расшифровать данные, ни заполнить лакуны в них.
Забавно. То, что Карниван вёл записи, указывало на то, что на каком-то этапе он собирался прибегнуть к подмоге гончих (или даже задействовал их). Иных причин, кроме очевидной нелепости (он думал, что я убью его и продолжу начатое им дело) я не видел.
За благотворительностью Карниван замечен не был.
Ледяная статуя склонила голову к плечу, словно прислушивалась к далёким звукам. Ушей у неё не имелось, потому я заподозрил, что это привычка лорда Бауса — или же Карниван усыплял мою бдительность ненужными движениями, чтобы неожиданно ударить, когда расслаблюсь.
Если второе, то я отлично подготовился к сюрпризам. И хотя Нани надрывно выл в уголке сознания, это не портило мне настроения.
— Ведут, — сказал Карниван, не отрыва от меня взгляда, — Ну и набрал ты себе инструментов… Суккуба, пикси, эльфийка… Где-то откопал мёртвую богиню. А эльфийка приходится родственницей твоей оболочке? Эльфийка. Эльфийка.
Пламя в его глазницах слегка потускнело. В голосе зазвучало лёгкое недоумение:
— Ты что, слепил из неё квазивещь? Малдерит, ты всегда слыл чудаком, но такое… Сильная уязвимость. Твоя самоуверенность пробивает облака.
Я был уверен, что ни единым мускулом не выдал привязанности к Лютиэне. Однако Карниван был высшим демоном до мозга костей и к тому же на протяжении жизни калечил себе разум не так сильно, как я. Видимо, что-то откликнулось во мне, раз он отдельно повторил про эльфийку. Мизерный рефлекс, лёгкая смена позы, незначительный прищур…
Бороться с его всезнанием было невозможно. Я был для него открытой книгой; но, в общем-то, от меня требовалось развоплотить его, а не играть с ним шахматы.
Я обнажил Волю Небес, взмахнул ей — и обнаружил себя в непроглядной черноте. Перемена обстановки произошла так быстро, что невозможно было понять, как этого добился Карниван. Телепортация, воздействие на сознание — или же проклятая сволочь попросту изменила реальность.
Из мрака донёсся задумчивый голос Карнивана:
— Знаешь, я всего два раза наблюдал за мучениями демона, квазивещь которого
уничтожили. Как считаешь, стоит зрелище третьей попытки?Я лихорадочно прощупывал окружение, в том числе истинным зрением. И никак не мог понять, как ему удалось слепить такую ловушку. Куда меня занесло? Казалось, что здесь нет даже нитей реальности…
Или же они сплетены так плотно, что видятся монолитом.
А жив я только потому…
…что Карниван раздумывал, как со мной поступить. В такой среде хрупкое смертное тело, оставшееся без поддержки, немедленно развалилось бы на составляющие.
Ярость и осознание, что Лютиэне грозит опасность, подтолкнули Волю Небес. В неё влилась энергия паразита.
Если клинок и засиял, то я этого не увидел. В этом месте для моего бытия оставалось катастрофически мало пространства.
Никакой грубой силы. Аккуратный, точечный перехват контроля. Не время для ударов, сносящих всё на своём пути…
В последний момент Карниван что-то почувствовал. Понял, что рыба ускользает из сетей, и поспешно захлопнул ловушку, сжал её так, чтобы раздавить меня.
Но я уже проделал в монолитном сплетении маленький разрыв. Его хватило, чтобы ускользнуть.
Я так и не понял, было ли что-то материальное в этой западне или же она относилась только в моей сущности. Вполне допустимо, что Карниван не заморачивался и перенёс лишь мою проекцию вместе с оттиском Тхуан.
Я вырвался — но не целиком. Ловушка откусила изрядную часть моей сути. Меня пронзила невыносимая, чудовищная боль. Туман, составлявший мою суть, начал распадаться. Безумным усилием я отсрочил развоплощение — и вновь встретился лицом к лицу с Карниваном. Не выдержав, рухнул на колени. Моё естество дрожало в жестокой муке.
Ледяная статуя с любопытством рассматривала Волю Небес. Я не бросил накачивать её силой Иешуа и резервами паразита. А нелепое, глупое устремление смертного тела, которое было виновно в существовании понятия любви, формировало из сырой энергии истинное оружие.
И если честно, одно это усилие в прямом смысле убивало меня.
— Так вот чем боги боролись с владыками измерений в их родных планах… Занятно. Совершенно нечитаемая безделушка. Да, ты не так глуп. Активация при определённых условиях?
Крыши и стен башни больше не существовало. Их будто снесло ураганом, оставившим после себя одни руины. Письмена, которые обитали на уничтоженных участках, сползлись на пол, превратившись в нечитаемую кашу.
Дул ледяной ветер, который мгновенно выпил из тела всё тепло. В воздухе вихрились крупинки снега, покусывали кожу, быстро терявшую чувствительность.
Карнивана погода не терзала. Преимущества голема.
Статуя сцепила ладони за спиной и недовольно произнесла:
— Слишком крепкая привязка. Любая деформация ведёт к разгрому. Восстановись.
Свирепо взвыла вьюга, но повелителя плана недовольство ветра не взволновало. Подчиняясь его приказу, из пола проросли кристаллы новых стен, устремились вверх… Или же это были старые стены? Он где-то спрятал их ядро? Или мощь владыки были настолько велика? Волю он не задействовал.
Взгляд Карнивана упал на меня.
— Ты опаснее, чем я предполагал. Возиться с тобой нерационально. Умри.
Из уст кого угодно простое слово «умри» прозвучало бы пустым желанием. Надеждой, за которой не стояла сила.