Эльфийская ночь

– Просто думай о том, где желаешь очутиться после переноса, - очередной раз посоветовал подошедший мудрец.
– Воображай место, где сочтёшь себя наиболее дома. И крепче держись за меч. Возложи на него свои надежды о спасении.

Капитан только отмахнулся свободной рукой.

– Давай, Сена. Хорошо отрубишь - потом неделю можешь меня не бояться.

Тот уже достал свой здоровенный, ухоженный клинок и, ничего не уточняя и не переспрашивая, внешне бесстрастно примерялся к замаху.

Солдатский характер у парня. Тупой, но солдатский.

– Давай, - сказал капитан, ворочая горлом в тугом воротнике.
– До щелчка.

– Почему "до щелчка"?
– опешил Дурта, вставая сбоку, так, чтоб не попасть под удар.

– Потому что в армии всё делается до щелчка. Сена, твою ж!.. Руби давай - сколько мне тут раком-то торчать? над пропастью в лесу...

Свистнул клинок.

Мир погас.

Капитан раскрыл глаза и распрямился. Хотел было ощупать шею, но только усмехнулся и опустил дёрнувшуюся было руку.

Он стоял на пустом и, судя по истресканному асфальту, основательно заброшенном плацу. Единственный включённый фонарь светил слабо, неохотно, но и сумерки по-настоящему сгуститься ещё не успели. Трёхцветная тряпка флага бессильно подрагивала под редкими порывами тёплого юго-восточного шелонника. В хорошо знакомом двухэтажном здании управления горело единственное окно.

– Значит, "думай о доме", - произнёс капитан, понимая, что отмякать-то душой сейчас совсем не время.

Но мир вокруг был тих и печален, только где-то дальше, в посёлке лениво погавкивала собака, да, кажется, бубнил телевизор. У подъезда управления, в грязноватом "бобике" с армейскими номерами беспечно посапывал водила-ефрейтор, и капитан обошёл автомобиль сзади, почти не прячась.

Он быстро, держась в тени, заглянул в освещённое окно кабинета, усмехнулся и направился ко входу в управление.

Дверь с проржавелым доводчиком стояла полуоткрытой, вестибюль был тёмен и глух. Немец шёл по коридору всё с той же неловкой усмешкой, задыхаясь от воспоминаний. Здесь он не чувствовал ни малейшей угрозы, только почти физически невыносимую тоску по прошлой, настоящей жизни.

Он остановился в сантиметре от падавшей из открытой двери кабинета полосы тёплого жёлтого света, машинально не желая топтать её подошвами. Из комнаты доносилось редкое пощёлкивание кнопок клавиатуры.

Капитан поправил Пагди, - ремень так и норовил сползти с плеча, - и неслышно ступил вперёд.

– Здравия желаю, товарищ полковник, - тихо сказал Немец.

Человек за столом недоуменно поднял голову. Некоторое время он рассматривал нежданного посетителя сквозь тонкие очки для чтения, потом, дрогнув веками, стянул их пальцем за дужку и встал из-за стола навстречу капитану.

– Эдуард?!.
– спросил товарищ полковник, явно не веря своим глазам.

– Нет, - ответил Немец, улыбаясь новым лицом, - похож просто.

– Эдуард, сукин ты сын!
– сказал полковник, шагая к нему.

Мужчины крепко обнялись.

– Неужели действительно ты?
– спросил полковник, отстранясь, но не отнимая рук.

– Так точно, Юрий Николаевич. Кто ж ещё-то.

– А говорили, ты в Германию подался, к родителям.

– А Вы слушайте, что говорят, - рассмеялся капитан.

– Екатерина...

– Сперва у Шамана отсиживался, - перебил его Немец, привыкший некоторых тем избегать, - потом уйти пришлось. В ЮВО тогда плотно обложили. Сделал морду эту в... в одной больничке.

– Признать тебя, знаешь, всё равно можно, - сказал Юрий Николаевич, рассматривая капитана в упор.

– Чем богаты, - отмахнулся Немец, - да, в общем-то, и не стремился.

– Присаживайся, что ж мы стоим, - спохватился полковник, подводя гостя к обшарпанному дивану.
– А в Одинцово - это ты шумел, с неделю как?

Капитан молча улыбнулся. Столкновение в промзоне теперь казалось невероятно далёким и почти не реальным.

– Располагайтесь тоже, Юрий Николаевич. Разговоры будем разговорить.

Сослуживцы разговаривали.

Чая в термосе хватило, конечно, на полглотка каждому, а ничего другого под рукой не нашлось. Будить своего водителя, ефрейтора Колесникова, полковник по понятным причинам не хотел. Капитан тоже: здесь ему было хорошо и без чая.