Эльфийский бык
Шрифт:
Разом.
Леший моргнул. Просто моргнул, потому что и без того вечность пялился. А тут вот… и главное, он же только моргнул, а волшебство развеялось.
Женщина вдруг будто споткнулась.
Замерла на мгновенье.
Вытянула руку, явно пытаясь поймать опору…
Чтоб тебя!
— Мама… — Данька, сидевшая тихо-тихо, дернулась. — Мама!
Женщина лежала на траве, раскинув руки.
И вот… вот… чтоб вас всех!
Леший молча поднялся.
— Твоя зверюга нас не тронет? — поинтересовался он на всякий случай, ибо корова перестала
Совсем.
— Нет. Она… мама…
— Так, успокойся. Мама тут. Я тоже. Разберемся. Тебе задание. Отведи куда свою… корову… в стороночку. Я коров побаиваюсь.
— Ты? — в Данькиных глазах мелькнуло удивление. — Она хорошая. Очень.
— Верю.
Леший распрямился. Ну не бросать же эту бедолжаную тут. Ладно, если обморок. Полежит и встанет. Но вдруг инсульт там или еще чего? Он, конечно, не великий целитель, но первую помощь оказать способен. Да и аптечка имеется.
Главное, чтоб дышала…
Дышала.
Леший опустился на колени и прижал пальцы к шее. Сердце билось. Как-то слишком уж быстро… и что ей колоть? И можно ли? Или…
Он взял за руку. Тонкая какая. Мало толще Данькиной. Кожа бледная, прозрачная почти. Под ней — синими лентами сосуды. Сама холодная, влажноватая.
Но стоило коснуться, и пальцы дернулись.
Это хорошо.
Наверное.
С Центром связаться? Помощи запросить? Они, конечно, потом впаяют за нарушение режима… ну и хрен с ним. Переживет. Даже если уволят, все одно переживет.
— Эй, вы меня слышите? — Леший прижался ухом к груди, потому как пульс стал совсем слабым. Сердце билось и опять же, неправильно. — Сейчас… к дому… там врача…
Ресницы дрогнули.
Ну и глазищи у нее! Синющие, яркие, как… как не понять, что именно. Леший таких ярких не видывал.
— Вы… кто… — она очнулась как-то сразу и вдруг, и попыталась отпрянуть, но рухнула на траву.
— Леха… можно, Леший, — сказал Леший и придержал, а то еще бежать решит. Куда ей в таком состоянии бегать-то? — Не бойтесь, я не причиню вреда. Честно. Силой клянусь.
— Силой? — она сглотнула и…
Вот он бестолочь!
Ну конечно!
— Силой, — Леший отпустил женщину и вытянул обе руки. Выпустил каплю силы. — У меня огонь. Сгодится?
Кивок.
И взгляд все одно настороженный. Ей и хочется взять, и страшно. Хотя, конечно, видок у него еще тот…
— У тебя истощение? Много потратила?
Снова кивок.
— Бери.
— Я…
Рука её поднялась. И дрожит-то как…
— Бери, не стесняйся. Чего-чего, а силы у меня много, — Леший раздул огоньки. — Не жалко…
— Не… жалко?
Ну хоть что-то говорит.
— Мама? — Данька упала на траву рядом с женщиной и обняла. — Это Леший. Он хороший. Он…
— Даня…
— Бери уже, а то до заката тут проторчим, — проворчал Леший, и она все же решилась. Вот о чем думала-то? Сила уходила в тощее это тело, что вода в песок. И главное, стоило коснуться кожи, как сама потекла. А
у Лешего ж огонь. Дикий. Он с ним порой и сам с трудом справляется. Тут же ж… и текла, и текла. И когда женщина попыталась руку убрать, Леший пальцы её перехватил.— Не дури, — сказал он строго. — Я через час-другой восстановлюсь. А ты вон досуха себя выжала. Как на ногах-то держишься.
Вздох.
И пальцы в руке дрожат-дрожат. А синева в глазах тает. Только Леший теперь знает, что она есть, такая вот, яркая и ни на что не похожая.
— Я… могу… и до дна, — предупредила женщина.
— Подавишься, — хмыкнул Леший. — Ты вообще чем думала? У тебя ж истощение и давнее. Я, может, не целитель, но и не дурак. Чую… вижу. Ну, ты поняла.
Кивок. И взгляд отвела.
На бледной коже чуть румянец проступил. А Данька хмурится, губу жует.
— Мама?
— Так… надо.
Сила по-прежнему уходит легко. И неприятных ощущений никаких, хотя обычно, когда приходилось делиться, оно прям наизнанку выворачивало.
Огонь же ж…
Огонь капризный. И злой. А тут вот…
— Кому надо?
— Весняна я, — белая кожа не теряла прозрачности, но женщине явно становилось лучше.
— Ну а я — Леха. Говорил уже. Будем считать, что познакомились. А теперь рассказывай.
— Что?
— Все.
Глянула… не зло, скорее задумчиво.
— Это из-за коровы, — подсказала Данька. — Если не прятать, то заберут… давно хотят.
— Кто?
— Не важно, — Весняна губы поджала и руку потянула. Но Леший не отпустил. Тоже глянул. С укором, как хотелось бы думать. И Весняна вздохнула, плечи опустила.
— Должны мы много, — сказала она. — Еще когда муж болел, брали. А теперь отдавать надо. И нечем…
— Ага.
— Они сказали, чтоб Красавицу отдавали. А мама сказала, что её нету… что сбежала в лес и медведи сожрали.
Леший обернулся, убеждаясь, что корова на месте и, судя по размаху рогов и размерам Красавицы, опасаться следовало как раз медведям.
— Раньше еще как-то получалось, а теперь и вовсе… премии урезают. Штрафуют. И долг копится, — призналась она.
— Большой?
— Пятнадцать тысяч.
— Сколько?!
— Проценты набежали, — она сжалась и Леший тотчас пожалел о своей несдержанности. — Там… большие… я в одном банке брала. Потом во втором… дом сгорел еще. И… и вот.
— И теперь ты прячешь корову в лесу?
Пятнадцать тысяч… это ж квартира по сути. Пусть не в центре столицы, но на окраине, а если поискать, даже не однокомнатная.
Кивок.
Так, Леха, спокойнее.
— А зимой как? Или она зимовать тут будет?
— Отдам…
— Кому?
— Тетке.
Уже хорошо. Стало быть, еще и тетка имеется.
— Она и Даньку возьмет.
Данька насупилась и засопела.
— А тебя?
— Мне нельзя.
— Почему?
Чего-то в этой жизни Леха не понимал. Если есть место корове и ребенку, неужели не найдется и для матери этого ребенка? Она вон тощая, много не съест.