Эльфийский король
Шрифт:
Я еще раз пробежался глазами по строкам, идеально выведенным рукой королевы Н’аэлора. Ирен ответит на все мои вопросы, расскажет, зачем ей нужна была девочка и о чем они договорились со святошами Трех Орденов, или я…
А что я могу?
Развернуться и уйти в свою долину? Короткий взгляд на пламя, которое нашептывало мне волю Нильф, дал мне однозначный ответ. Величайший колдун Третьей был ее самым безнадежным рабом. То, что я прожил тысячу лет лишь прихоть Темной Богини, я прекрасно понимал, что лишь моя забавляющая ее скупость оставляет меня в живых. Я должен делать то, что мне велено. Отказаться помогать Н’аэлору сейчас, даже если его обитатели
Если же я ослушаюсь Нильф, то она просто вырвет мою душу, как она и должна была поступить еще многие сотни лет назад.
Был один способ получить достаточную власть, чтобы эльфам пришлось считаться со мной.
Способ, которого я давно избегал.
Способ, по причине существования которого я сбежал в горную долину и не видел Ирен семь сотен лет.
Способ, который уничтожит королеву Вечного Леса, едва утихнет звон стали, орда землекожих будет отброшена от границ Н’аэлора, а Мордок и его последователи-бунтари — повержены и преданы забвению.
Молодые люди говорят, что где-то в лесу еще шумят деревья, из которых будет сложен их погребальный костер или сколочен деревянный гроб.
Я же знал, что где-то в недрах покоев королевы Ирен уже давным-давно пошит для меня тот самый костюм цвета вороного крыла. Не жреческие одежды, не величественный доспех. Черная, словно сама ночь, самая дорогая ткань праздничного одеяния, а рядом ждёт своего часа мантия, вышитая золотой нитью и окрашенная в пурпур, совсем как та, которой я укрыл плечи Ирен в день ее коронации и восшествия на престол.
Мой погребальный костер давно сложен и промаслен. Осталось лишь высечь искру, дабы пламя поглотило мои древние кости.
Еще один бесполезный титул, еще одно бесполезное звание того, чье имя даже не произносят вслух, дабы не гневить не только богов, но и не возмущать саму суть этого мира.
Титул, который Ирен давно была готова возложить на мои плечи, словно цепями, укрыть меня пурпурной мантией и, гордо вздернув подбородок, бросить вызов устоям Н’аэлора и собственному народу. И она могла это сделать, ведь что есть воля пусть и долгоживущих, но смертных существ, по сравнению с покровительством самой Нильф? Я знал, что в тот момент мантию на меня будут надевать не одна, а сразу две пары ладоней.
Первая — будет принадлежать женщине, с которой хотел бы провести вечность.
Вторая — той, с кем я на самом деле останусь даже после своей смерти.
До отъезда в столицу еще есть время, как есть время до праздника окончания зимы и церемонии подношений Нильф.
Сбросив оцепенение, из-за которого я до сих пор незряче пялился на лист бумаги в руках, я отправился в камеру.
У меня еще были дела здесь, в приграничье. Если подумать, мы успеем провести последнюю вылазку, после которой сразу же отправимся в столицу. Только на сей раз, я пойду вместе со своими эльфами в бой лично. Нужно показать оркам зубы, дабы в мое отсутствие эти кровожадные твари вели себя тише воды ниже травы.
Подземелье крепости Минтхалла встретило меня мертвенной тишиной. Один-единственный заключенный,
пусть это был и орк, вел себя настолько тихо, что незнающий человек или эльф вовсе мог подумать, что нога живого существа не ступала по этим ступеням уже очень и очень давно. Не было постоянно горящих факелов или ламп на стенах, не было возни сторожей в маленькой комнатке охраны на самом входе.Привычно подхватив тяжелый фонарь, я зажег фитиль и, прикрыв створку тонкого стекла, проследовал по узким коридорам.
Камера, где содержался пленник, выглядела неизменно. Чуть поморщившись от вони испражнений, которая шла из прикрытого крышкой отхожего ведра, я ступил внутрь комнаты.
— Колдун… — протянул орк, злобно блеснув на меня бусинками глаз.
Для представителя своей расы он был довольно говорлив и умен. Рана на груди совершенно затянулась, и я уже трижды успел пустить ему кровь для своих заклинаний. Землекожий обычно молчал и терпел. Мой ритуальный нож был столь мал, больше похожий на перочинный, что пленник отчетливо понимал — его жизни ничего не угрожает. Проще забить его голыми руками или тем самым вонючим отхожим ведром, разбив вдребезги крепкую конструкцию из просмоленной древесины, нежели пытаться зарезать его этим недоразумением, именуемым по недомыслию ножом, которым я мог лишь немного поцарапать его вены сквозь крепкую шкуру.
— Не дергайся, — скомандовал я, поднося ножик к правому предплечью орка, удерживая во второй руке склянку.
Орк только утробно рыкнул — так он смеялся — после чего с готовностью подставил руку.
— Ты проявляешь удивительное рвение, — заметил я, разрезая шкуру землекожего и пуская ему кровь, которую тут же начал собирать в тонкую алхимическую посуду.
— Старый колдун с юга… — протянул орк, дерзко глядя мне при этом в глаза. — Ты дал слово, что я умру в бою, так зачем мне сопротивляться?
— Для вида мог бы попытаться сбежать. Я человек, мои кости тонки и хрупки… — начал я.
— Ты сказал, что служишь заумной Нильф, а не бесчестному Фангоросу, — опять рассмеялся орк. — Ты слабак, колдун, это факт, но я не хочу быть разорванным твоими демонами.
Землекожий бросил взгляд на мою ладонь, которая сейчас аккуратно сжимала склянку у его предплечья.
— Если убьешь меня мгновенно, то и демонов я вызвать не успею, — флегматично ответил я, продолжая свою работу. — Твоя кровь поможет мне убить сотни твоих собратьев, орк.
— Ты бы мог взять больше, если бы подвесил меня за ноги вскрыл горло, как молодого теленка на бойне, — возразил воин кочевников. — Но ты сам связал себя уговором.
— Я не давал клятвы именем Нильф, — ответил я.
— Но боги всегда нас слышат. И ты не слуга Первого, ты слуга Третьей. Ты не посмеешь предать собственное слово, как я не посмею наложить на себя руки в попытке тебя убить.
— Рано или поздно ты выйдешь против меня, — ответил я.
— Ты обещал мне смерть в бою, как того требует мой бог, а не казнь, — тут же напрягся пленник.
Орк чуть дернул плечом, звякнули тяжелые цепи, продетые в зачарованные кольца в стене.
Я на это даже не покосился — спокойно собрал столько крови, сколько мне требовалось, заткнул узкое горлышко склянки пробкой, после чего положил кусочек ветоши на рану. Не потому что я боялся, что у пленника начнется инфекция и гангрена — эту тварь не взял даже рубящий удар в грудь, мелкий порез ему нипочем. Это была просто привычка, внутреннее требование делать все правильно, с толком.
После чего я поднялся на ноги и посмотрел на пленника.