Эликсир князя Собакина

— Ну, и как нам поможет твой друг Диктатор? — перешел к делу Савицкий, когда на гулкой лестнице стихли шаги радуги.

— Мы сейчас соберемся с мыслями и придумаем, за что художники должны ненавидеть Тяпова, — пояснил Живой, усаживаясь на подоконник. — Тут дело серьезное, нельзя импровизировать.

— А почему бы правду не сказать? Что нас ограбили и нам нужна помощь? — удивился Петр Алексеевич.

— Больно им надо помогать одному бизнесмену разбираться с другим бизнесменом. Для Диктатора и ты, и Тяпов, и даже я — представители иного, чуждого вида.

— А ты-то почему?

— А я хуже всех. Я в душе — художник, но человек слабый, люблю пожрать, дунуть, путешествовать люблю. И потому вступил в финансово-экономические отношения с капиталистическими свиньями. Продаю свой талант за жратву.

— Ты себе льстишь, студент, — заметил Бабст. — Был бы у тебя талант — его бы, небось, заметили.

— Весьма распространенное мнение, не имеющее отношения к реальному положению вещей. Замечают того, кому повезло, а не того, у кого талант. Кстати, я, кажется, придумал, как мы поступим. Ты, Костя, технарь-самородок. Изготовил без единого гвоздя чудо-машинку. Такое... произведение техногенного искусства. Стимпанк-икону практически.

— Паша, говори по-русски, — поморщился Петр Алексеевич.

— Так я и говорю. А сволочуга Тяпов присвоил себе плод труда нашего концептуального друга. И это так оставить нельзя. Вперед, вольные художники!

Словно в ответ на его призыв дверь отворилась, и в помещение просочился человек в белом балахоне. Не замечая остальных, он направился прямиком к Живому, и, будто продолжая разговор, прерванный несколькими минутами ранее, плаксивым, почти бабьим голосом затянул:

— Притесняют! Все меня, художника, притесняют. На днях в осквернении символа обвинили, на выставку не пускают...

— Здорово, чувачок. А что ты натворил-то? — поинтересовался Паша.

Художник вопросу явно обрадовался:

— Этим бюрократам зашуганным не понравилась моя последняя работа — елочная игрушка «Многокрылая птица власти». Я вырезал из фанеры 12 двуглавых орлов, покрасил бронзовой краской, склеил вместе так, что все 24 головы смотрят в разные стороны, и получилось такое многоголовое и многокрылое чудовище. А они говорят — оскверняешь.

— А если бы ты не орла, а что-нибудь нейтральное сделал? — спросил Живой.

— Но в этом же самый смысл! И потом — назови мне еще один симметричный символ.

— Да пожалуйста — чебурашка! Многоухий покемон счастья.

— Да кому он нужен, этот твой покемон? А про меня даже на всех новостных порталах прописали, в экстремизме обвиняют. Ну-ка, давай зазырим, что там мне еще шьют. Давай, давай! У тебя же есть девайс, а я свой ноут еще весной продал.

Художник грозно наступал на Живого, пока тот не уткнулся спиной в стену и не достал из кармана смартфон, чтобы убедиться — да, действительно, обвиняют и притесняют, да, несправедливо. Только после этого несправедливо притесняемый талант покинул помещение.

— Что-то мне кажется, что помощи нам тут ждать не от кого, — глядя ему вслед, грустно сказал Савицкий.

— Есть от кого, — успокоил его Живой. — Люди все разные, ну и художники тож. Погоди, я сейчас только почту проверю, мне тут пишут что-то... О, май гад! Май гад! Май гаджет! Ой, что у меня есть! Что есть у меня! Кажется, нашему другу Тяпову рано радоваться!

— Что, взорвался его завод? — спросил Бабст.

Живой молча подошел к друзьям и показал им фотографию. На фото — Петр Алексеевич сразу его узнал — был запечатлен знаменитый собакинский штоф, только без пробки. Фотография была цветная, и штоф на ней был главной и единственной деталью. Паша увеличил изображение, так что стало возможно различить рецепт.

— Смотрите! — воскликнул Савицкий. — Этого у нас не было.

И в самом деле.

Бабушкин рецепт заканчивался фразой «Полоумь-травы Вакховой 3 зол.».Здесь же — увеличив изображение вдвое — можно было прочитать окончание рецепта:

Отъ всего этаго заплачЪтъ Петръ.

И тогда готово.

— Петр, признавайся, когда нас Тяпов кинул — ты хотел заплакать? — тут же спросил Живой.

— Ну, было в какой-то момент...

— Ну так плачь! От всего этого ты заплачешь — и тогда готово.

— Что готово? — спросил Бабст. — Может, мне тоже заплакать? И тебе заодно? И будет такой арт-объект.

— Перформанс, — машинально поправил Живой.

— Сделал, значит, липу в фотошопе и решил над нами посмеяться? — не унимался Костя. — Спасибо. Нас уже дурили. Мы ученые уже! Ты, Петя, думаешь, это у него в Интернете волшебным образом фотография нашлась? Веришь ему?

— В самом деле, Паша, откуда у тебя это?

— Он настоящий! Бобом Марли клянусь! Сейчас расскажу, только, чур, не драться. Академик, это я тебе говорю.

— Н-ну? — рыкнул Бабст. — Говори!

— Короче, у меня есть ЖЖ. Вот. Я туда пишу. Мне надо, я иначе не могу. И вот, значит, я туда написал...

— Написал он, писатель, — прервал его Костя. — То-то я смотрю, тут все в курсе уже, что ты Бонзайцево опыляешь и Краснопырьевск поднимаешь. Сам все разболтал, а на Верушу свалил, поганец.

— Да я про это под замком писал. Только для самых близких друзей. Что же я, не понимаю?

— Ну и сколько у тебя этих близких друзей? — недоверчиво спросил Савицкий.

— Да немного. Чуть-чуть.

— Так сколько?

— Ну, 483 человека.

— Так. Дальше, — ровным тоном произнес руководитель экспедиции.

— Дальше хотите? Пожалуйста. Когда ты, начальник, заставил меня Вакхову траву по гуглу пробивать — ну, помнишь, на кухне у тебя, — я воспользовался всеми ресурсами и в ЖЖ тоже написал. Мол, народ, никто не в курсе, что такое Вакхова трава и где она растет? Никто не ответил. А я и без них сам все нашел, а пост стирать не стал, потому что там в комментах хороший, годный флуд случился. И тут, когда мы уже в Питере были, мне пришел ответ от одного френда. Он сейчас во Франции живет.

При упоминании Франции Бабст тяжело вздохнул.

— Вот. И написал он мне знаете что? Ровно то, что у нас на флаконе нашкрябано. «Полоумь-травы Вакховой 3 зол.» А я уже и без него знал про этот «зол». Ну, офигел, конечно, написал ему в личку — мол, а ты откуда знаешь? Мало ли, может, все в курсе уже, рецепт в каждом французском кулинарном журнале отпечатан, а мы, как белорусские партизаны, будем по лесам бегать.

— Что же ты нам ничего не сказал? — возмутился Савицкий.

— А вдруг это лажа какая-то? Или, что еще хуже — а вдруг правда? И приключениям конец. И травы Вакховой не увидим. Я дурак, что ли, сам себе? И потом я решил — а что, если наша княжна, которая никакая, конечно, не княжна, — агент французских фармацевтов? Ну, не доверял я ей с самого начала. Если женщина не испытывает ко мне симпатии — с ней наверняка что-то не так.