Елки-моталки

– Уже решили об этом.

– Да я так просто... Там низовой?

– Низовой.

– Беглый?

– Нет, стеной идет. Капитальный пожар.

– Ладно.

– Бригада Неелова уж в городе, а твои черти подъедут, я их сразу же туда.

– Идет. Как со взрывчаткой?

– Скинул я ее Бирюзову. Можно и еще захватить.

– Платоныч, а что это у него случилось?

– Тунеядец один отравился.

– Консервой?

– Да нет. Сам.

– Как сам?

– Да так.

– Тьфу!
– сплюнул Родион.
– Жив?

– Живой. А что ты сегодня такой улыбчивый?

– Да так...

Они стояли в дверях склада, подпирая косяки, тихо разговаривали, а на дворе сидели и лежали вразброс чужаки. Странно, они не собирались вместе, а каждый был сам по себе.

– Не могу привыкнуть, Платоныч!
– сказал Родион.

– Что же поделаешь? Мы тут много про них без тебя говорили. Надо...

– Понятно. Как ты, Платоныч, думаешь - откуда такое добро?

– Вообще?
– глянул на него Гуцких.
– Пережитки капитализма...

– Может, и так...

– А может, и не так?

– Может, и не так.

– Что ты имеешь в виду?

– Как бы это сказать?
– заволновался Родион.
– Понимаешь, если есть возможность жить и не работать - такие будут долго еще.

– А от кого это зависит?

– Не знаю, - помедлив, проговорил Родион.
– Наверно, от каждого из нас. Ты вот. Платоныч, допустишь, чтоб твои сыновья стали такими? А есть папы, что держат детей в достатке да в безделье, от которого подохнуть можно, не только что. А другой - совсем другой, но видит красивую жизнь и тоже тянется, на все идет...

– Это правда, Родион, они разные. Даже из рабочих один есть. Пьяница запойный, и через это попал. С тобой просится, изнылся весь.

– Знаю.

– И еще один говорит, что будет работать честно.

– А почему он там не работал?

– У него другое. Он к нам на поселение. Срок отбыл.

– За что?

– От армии уклонялся.

– То есть?

– По религиозным соображениям.

– Ну и!
– сказал Родион, мотнув головой, и тут же радостно воскликнул: - А вот и она!

Он махнул рукой, Пина заулыбалась и пошла к складу. Чужаки лениво подымали головы, когда она проходила мимо. Вот подсвистнул кто-то. Пина быстро оглянулась и показала язык, а Родион и Гуцких засмеялись.

– Паспорт принесла!
– доложила Пина, чему-то радуясь.

Гуцких пошел с ней в здание конторы, а у склада замаячил Евксентьевский. Он с любопытством заглянул в дверь, громыхнул лопатой.

– Весит!

Родион промолчал.

– Клевая?
– спросил Евксентьевский, подмигнув.

– Что-что?

– Девочка была тут сейчас. Клевая?

– Как это?

– Не понимаешь?

– И понимать не хочу, - внятно произнес Родион, тяжело посмотрев ему в глаза.

Ничто, однако, не могло испортить Родиону этого хорошего дня. Не обращая внимания на Евксентьевского, он загремел посудой. Отсчитал чашки-ложки, потом выбрал палатку поцелей и пошел в контору: надо было выписать капсюли и бикфордов шнур.

К обеду они с Пиной уехали на такси в город. Радость, что жила в Родионе с самого утра, передалась Пине, а может, ей и не надо было занимать этого - она сама с кем хочешь готова была поделиться своей беспричинной радостью. Когда машина с моста плавно взяла в гору, Пина склонилась к Родиону и негромко, чтоб не слышал таксист, проговорила:

– Знаешь, будто я не по дороге еду, а по земному шару...

Обедали в главном городском ресторане, и Пина улыбалась все время, и Родион тоже, хотя ничего смешного не видел в том, что это не ресторан, а настоящая обдираловка, что прислуживают в нем молодые неслышные парни, которые делают все с хамской вежливостью.

– За версту чуют, - сказал Родион.

– Что?

– Что мы не ресторанная парочка... А знаешь, Санька Бирюзов одного такого в прошлом году допек.

– Как?

– На углу у нас в галантерейной палатке торговал. Здоровый лоб, ему бы землю пахать! А Санька всякий раз, как проходит мимо, останавливается и спрашивает: "Почем соски?" Допек - куда-то делся этот торгаш...

– А ну их!
– махнула рукой Пина.
– Давай и сегодня не пойдем в кино?

– Давай!
– охотно согласился Родион.

– Знаешь, мне еще надо чемодан сдать.

– Куда?

– На вокзал, в камеру хранения.

– Зачем?

– А куда я его дену?

– Ко мне.

– Нехорошо, - задумалась Пина.

– Почему?
– удивился Родион.

– Так.

– Ерунда. Сейчас прямо и отвезем. А потом погуляем.

– Пойдем к реке, - предложила Пина.
– Вечером она густая и черная.

– А ты откуда знаешь?

– Ты вчера ушел, а я не хотела спать. Схватила свитер и на речку.

– Дурак я, - сказал Родион.

Пина рассмеялась, а Родион совсем забыл то мучительное состояние, когда не шли слова и он отворачивал щеку в пороховых конопушках, засовывал поглубже в карман беспалую руку, чувствуя себя перед Пиной тупицей и уродом.

Народу на улицах гуляло еще больше, чем вчера. На" бережная отделялась от реки старинной чугунной решеткой с горбатыми лупоглазыми орлами, совсем не грозными, а скорей смешными в своей немощности. Родиону с Пиной сегодня все казалось смешным. Они то и дело переглядывались, улыбаясь, и совсем не смотрели на толпу.

В приречных скверах было тепло и сухо, а от реки тянуло сыростью. Вода внизу и вправду чернела с каждой минутой, уже не отражала ни парковых лиственниц по берегам, ни темных громоздких зданий, ни медленных заводских дымов, застилающих закат. За рекой было тихо, а с этой стороны городские шумы пригашивал сквер. Все готовилось к ночи, к покою, а Родион снова вдруг представил себе Саньку в этот поздний час, и отлаженная неторопливая жизнь этого старого сибирского города показалась Родиону совсем другим миром. Как-то не верилось, что не так далеко, в двух часах лету отсюда, ревет в продымленной тайге огонь, обагряя небо, гулко трескаются в этом содоме дерева, а Санька заканчивает площадку. Костер, должно быть, развел, чтоб посветлей, рубит молодняк, растаскивает коряги.

– Опять о чем-то задумался?
– Пина потянула его к скамейке, что стояла у самой решетки.
– Может, расскажешь?

– Да что рассказывать-то?
– встряхнулся Родион.
– Все о том же. Скорей бы отсюда.

– Ночь пройдет быстро, - протянула Пина, и Родион уловил чистый запах ее легких волос.
– А ты на вертолете летал?

– На вертолете хорошо-о-о!
– успокоил ее Родион.
– Только нам век бы его не видать.

– Почему?

– На этой трещалке всегда беда летит.