Эмигрань такая

– Подождите, я не помню, – засуетилась я и трясущимися от смущения руками стала искать в загруженной подарочными конфетами и духами из дьюти-фри сумке адрес своего последнего пункта назначения.

Машина тронулась.

Чужая земля, чужой дом, не свои люди. Голосовые связки требовали кофе, ноги – тапочек, тело – домашнего халата, а голова – признания меня своей в чужом мире.

«Добро пожаловать». Желтая дверь открылась. Я стояла в прихожей, выпучив уставшие глаза на цветную надпись, которая гирляндой из флажков свисала от одной стены к другой. Женщина с седыми волосами, коротко подстриженная, в темно-синих отглаженных брюках стояла на пороге. Это была моя свекровь. Мой муж радостными глазами смотрел на Смокина и трясущимися руками обнимал меня. На бледном и похудевшем его лице глаза сверкали первый раз за долгое время. Свекровь меня обняла, умело показывая всеми своими морщинами радость (которая мне тогда казалась по-настоящему искренней) от моего прибытия на постоянное место жительство в Великобританию, и поцеловала.

– Мама приготовила курицу в белом соусе, ты когда хочешь сесть за стол? – спросил меня муж. – Я голодный, – констатировал он факт, не оставляя мне выбора.

– Тогда сейчас. Только сначала кофе.

– С молоком или без? – не унимался муж в своем желании сделать меня счастливой в несчастливом доме и затянулся из астматического баллончика.

– Какая разница, с чем его пить.

Мне действительно было безразлично, а ему нужны были точные инструкции, дабы не навлечь суматоху в и без того имеющуюся неразбериху в его смышленой голове.

Круглый стол, застеленный белой глаженой скатертью с вкрапленными в нее зверюшками, был накрыт тарелками, вилками, ножами и куриными ляжками в белом винном соусе. Соус свекровь покупала в консервной банке, затем разливала его по тарелкам, и он стекал с куриных бедер. За столом все ели молча, и только мои слова нарушали тишину. И еще где-то там, глубоко, на другом, на непонятном уровне сознания трапезу нарушало какое-то беспокоящее меня чувство. Это было чувство раздражения, которое мне не хотелось осознавать, но я его ощущала, и оно начало тихонечко негодовать (вне моего участия).

Смокин скромно сидел в коридоре. Аппетита у него не было. Он рассматривал и обнюхивал прихожую, украшенную флажками из бумажных букв. Словесные знаки были отпечатаны на тонкой прозрачной бумаге, при малейшем выдохе они колыхались, и казалось, что вот-вот растают, превратившись в цветное месиво из красок и чувств.

Желто-красно-зеленые буквы, выстроенные в «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ», были просто бумажными буквами. От них не пахло домом, и они не светились уютом.

СВЕКРОВКИН ДОМ

Лиза, свекровь моя, была (хотя она и сейчас, может быть, есть) женщина быстрых движений. Ее тапочки слышно стучали по настеленным коврам, и громкое дыхание будоражило задумавшиеся головы. При каждом движении тела, наклоне вправо-вверх-вниз-влево она на вдохе молчала, а выдох сопровождала жалобно трепещущими звуками и словами. «О боже» не входило в ее лексикон, несмотря на то что женщина она была крещеная, вот только не верующая. В свои английские 70 лет она делала мелкую химию на седые волосы – на дому, с вызовом мастера, и коротко подстригалась. Дама она была тихая, говорила мало. Говорили ее тело, вздохи «ахи-охи» и лицо. От нее пахло хлоркой, злостью, лавандой и постоянными обидами.

«Опять этот скверный дождь», – ворчала она, передвигая тапками по коридору, волоча их с умышленным намерением. «Да, опять дождь», – поддакивала я и, не прибавляя прилагательных, уходила в отведенную нам комнату.

Дом Лизы представлял из себя бунгало из четырех комнат плюс ухоженный сад и гараж. Большую часть своего времени свекровь проводила в комнате с раздвижными дверями, выходящую на веранду, устеленную деревянными досками. На стекле двери заглавными буквами было написано: «ОСТОРОЖНО СКОЛЬЗКО». При частых дождях приподнятая площадка наполнялась водой. Откачать воду было невозможно, если только разобрать веранду и построить заново. Поэтому оставалось надеяться на солнечные дни. Но зачем ей надо было оставлять для себя напоминающую записку – для меня было загадкой. Спросить ее я не осмеливалась, да, наверное, мне это было не так уж интересно. Хотя это было забавно.

Свой сад Лиза любила. Кустики, цветочки, помидоры, кукуруза, смородина, малина и горох доставляли ей истинное наслаждение. Она раздвигала тяжелые зеленые шторы и любовалась своим творчеством. Она обрезала кустики, собирала урожай и, не предложив нам, ходила по ближайшим домам и угощала соседей «душевной заботой» и «добротой».

Свою машину «хонду» свекровь парковала на отведенной асфальтированной площадке при въезде в дом, оставляя гараж свободным для садовой утвари. Так нежно она была этой утвари предана.

Из четырех комнат нам отводилась одна. Стены ее были окрашены в цвет топленого молока. Окна выходили на косой забор соседского двора.

Запах замученной лаванды царил по всему дому. Он был везде: во встроенных шифоньерах, в ванной комнате и обязательно присутствовал в туалете. Мои ноздри безвыборочно вдыхали его и выдыхали уже бог знает что. Хотелось легкого комфорта и уюта. И было бы замечательно, если бы можно было удобно расположиться так, чтобы мозг смог распластаться в плоскость, где нейроны свободно циркулируют, не переча друг другу. Я мечтала о своей королевской постели. Но наша проклепанная велюровая кровать не входила по размерам в отведенную нам комнату и поэтому стояла разобранная в гараже. Взамен ночному супружескому благополучию свекровь Лиза выделила кровать размером меньше, чем «кинг сайз», с матрасом, который укладывался на доски.

В этой отведенной нам скромной по размеру и занимающей очень небольшое пространство по отношению ко всему дому комнате должна была поместиться вся наша жизнь.

Жизнь не хотела размещаться во встроенном шифоньере с двумя отведенными для нас полками и, наслушавшись манипуляционных вздохов, запротестовала.

СМОКИН И МОЯ СВЕКРОВЬ

Серый кот Смокин был нелюбопытен, труслив и плохо воспитан, несмотря на то, что в его семье была мама (которую потом заменила я), папа (которого потом заменил Алекс, мой супруг), два брата (их никто не заменил) и терьер Виски. Писал наш кот в песок, а вот какать ему доводилось не всегда в песок. Родился он в Дубае от нагулянной черной кошки, которая родилась от его бабушки (персидской породы) и лондонского уличного кота (его дедушки). Так что рос он и воспитывался по всем правилам семейного очага, в доме. Первый год он спал на подушке между моим супругом и мной. Позже он разваливался на любом полюбившемся ему месте: в сумках, на диване, на креслах, на столах и под столами.

Свекровь и Англию Смокин встретил настороженно, шерсть его распушилась, а когти «выпустились». Из всех четырех имеющихся комнат он отсиживался только в одной, нашей, остальные площади пришлись не по его кошачьей душе. Свекровь Лиза стала задаривать его колбасками и мышками. Купить его любовь было сложно. Периодически он выходил поесть, покакать, пописать и укусить ее проходящие икры. Кусать он ее не боялся (в отличие от нас).

АЛЕКС И МОЯ СВЕКРОВЬ (ЕГО МАМА)

Супруг мой переехал в Англию годом раньше меня. Строительство в Дубае было приостановлено, и работа претерпела временные изменения. Поскитавшись по стройкам арабской страны в поисках хороших заработков, мы совместно приняли решение покинуть арабскую сказку и оставить сказки Шахрезаде. Итак, ночь Алекс провел в аэрокомпании «Эмиратс», а утро встретил в загруженном, неуютном аэропорту Хитроу.

Мама Алекса встретила его комнатой, кроватью и курицей в белом соусе. Алекс после переезда в свой дом подсел на астматический баллончик, желудочные таблетки и парацетамол. Его физическое состояние дало сбой, но он по-прежнему утверждал, что его мама – самая заботливая мама на свете (по-другому и думать запрещалось, а если у Алекса возникали сомнения, то в ход шли молчаливые слезливые манипуляции для окончательной автоматической выработки комплекса вины).