Эмили. Отчаянная

* * *

Мысль о том, что о дальнейшем общении со своей невестой рассказывать Эмили не стоит, мгновенно отрезвила мужчину. Он будто очнулся. И с удивлением понял, что девушка сидит на его коленях, уткнувшись носом ему в изгиб шеи, и тихо дышит. Когда только успела перекочевать? И как же всё-таки приятно ощущать её близость. И осознавать, что она всё еще здесь, не оттолкнула, не сбежала.

Наверное, молчание продлилось долго. Эмили обрабатывала полученную информацию. И мужчина ждал чего угодно, — вердикта, новых вопросов, даже жалости, — но не того, что последовало:

— Давно ты играл в снежки?

Подумал, что ослышался. Поэтому не пошевелился.

Зато девушка проворно оторвалась, явив огромные и невероятно сверкающие возбуждением глаза.

— Уверена, если покопаться, можно найти пару вещей Амалии. Я могу переодеться. И мы слепим снеговика. У тебя есть морковка?..

Вплоть до того момента, как его, обескураженного и не до конца верящего в происходящее, вытащили в заснеженный двор, Марсель не верил, что она говорит серьезно. Но когда ему в нос прилетел снежок… О, это ударило по достоинству.

Этот дом, бывший тихой узницей отчаявшегося затворника, никогда не слышал столько смеха и радостных возгласов. Казалось, даже внешние стены содрогаются от зычного мужского хохота, когда они с миниатюрной девушкой оскверняли каждый сугроб, валя друг друга с ног по очереди и всенепременно подписывая соглашение о краткосрочном перемирии чувственными поцелуями. Снеговика они «родили» лишь спустя полтора часа. Морковка таки нашлась. А к ней — подходящий шарф, пара темных пуговиц и даже маленькое ведро. Всё в лучших традициях снеговикопроизводства.

А потом улыбающаяся Эмили с красным носом и алеющими щеками побежала за своим телефоном. И сделала несколько селфи с этим чудом, утверждая, что останется прекрасная память о таком дне…

И вот это действие мгновенно привело Марселя в чувство. Снова кольнуло за грудиной. Горло сдавило. И он напрягся.

Господи, как это всё разрулить правильно?..

* * *

Кузница не отапливалась. Посредине стоял пышущий адским жаром горн. Но его тепла не хватало на всё помещение. Марсель был облачен лишь в футболку. Внутри тоже разрасталось пламя, которое по градусу смогло бы соперничать с внешней температурой, исходящей от печи.

Под удары молота и лязг металла мужчина думал. Анализировал то, что происходит, искал наилучший выход. Путался в лабиринтах, по которым вели умозаключения. Злился еще сильнее. И тогда бил интенсивнее, выплескивая на железо всё своё негодование.

Эмили взялась за готовку ужина сразу после несанкционированного детского порыва. Сейчас свежие воспоминания о нем ошарашивали. Волна куража схлынула, и Марсель поразился тому, что творил. Здоровенный бугай лепил снеговика. Его рот скривился в усмешке, когда он подумал о том, что бы сказали близкие, если бы им довелось на это зрелище посмотреть.

На его кухне. Вновь. Готовила потрясающей…неземной красоты девушка. Та, рядом с которой он смеялся и улыбался чаще за прошедшие месяцы, чем за последние десять лет. Живая, искренняя и любящая его. Та, которой больно. Но она это скрывает, пытаясь насладиться последними отведенными им днями. Эмили на двенадцать лет младше. А ощущение, что владеет собой круче многих «взрослых», включая его самого. И при том, что у самой есть какие-то внутренние демоны, которыми, кстати, она вовсе не спешит делиться.

Марсель злился. Как он мог уступить её попыткам соблазна? Как обрек Эмили на вот эти терзания? Где была его сила воли? И как теперь выпутаться из этих терний? Как посмел…осквернить её собой…

Дверь открылась.

Он сжал челюсть в испепеляющей вспышке ярости. А ведь пришел сюда, чтобы спустить пар и успокоиться.

Её долго не хватило на это демонстративное молчание.

Эмили подошла почти вплотную и завороженно произнесла:

— «Мужчина, обладающий большими достоинствами и умом, никогда не бывает безобразен».* Ты не представляешь, насколько красив, Марсель. Пожалуйста, больше никогда не называй себя уродом.

Он остолбенел. С трудом заставил себя отложить молот и взглянуть на неё.

Слов нет. Внутри пожар. Эта кроха профессионально поджигает огонь, грозящий сжечь его.

Драгоценный металл её глаз лукаво блестит, когда она добавляет:

— А у тебя такой умище…и все достоинства…большие.

И отпрыгивает назад, шаловливо оглядываясь по сторонам.

У него замирает сердце, когда девушка подлетает непозволительно близко к горну. В какой-то момент кажется, что она непременно получит ожог, игнорируя элементарную технику безопасности. Взметнувшись к ней, мужчина схватил Эмили за руку и грубо отдернул от опасного агрегата. Дышал тяжело, потеряв способность говорить. А хотелось орать на эту дурочку. И спросить очередной раз…

Что. Ты. Творишь.

А она вновь улыбается. Буравит его нежным, слишком нежным, будто шелковое прикосновение, взором.

Поднимается на цыпочки и целует. Гребаное дежавю. И оно злит еще больше.

Марсель отстраняет её, собираясь строго отчитать. И, вообще, здесь холодно, не следует находиться долго в неотапливаемом помещении…

А она вдруг прерывисто произносит:

— Я, наверное, очень испорченная, далеко не порядочная девушка. Но вид любимого мужчины, колдующего над железом… Твоя сила, мощь, аура… Это всё…меня возбуждает.

Бл*дь! Твою мать!

И смотрит так…просяще…

А он парализован этим откровением.

Пользуясь его замешательством, Эмили вновь тянется к жестким губам и уже совсем не невинно приникает к ним.

Злость и желание…это очень странная взрывоопасная смесь. Она порождает похоть. Острую жгучую потребность выплеснуть всё… А когда тебя ещё и подначивают…с таким старанием…

Марсель потерял контроль.

Со стола рядом с наковальней, заставленного всевозможными вспомогательными приспособлениями, мгновенно всё полетело на пол, рождая какофонию, в обычной жизни вызвавшую бы неприятный шум в ушах. Но не в данной ситуации, где двое ослеплены вспышкой вожделения, которой отдались с таким рвением, будто от этого зависит их жизнь.

Ничего не воспринимая — ни холода, ни созданного беспорядка, они, будто озверев, пытались через слои одежды добраться друг до друга. Эмили стала очень смелой. Ласки были откровеннее…даже грубее… Она кусалась, прижималась теснее, царапала его поясницу своими острыми ногтями. Будто тоже выплескивала какое-то негодование.

Что ж…

В ответ он дразнил её, зеркаля эти выпады покусываниями бархатной кожи уже обнаженных плеч, ключиц, поцелуями орошая грудь и бесстыдными прикосновениями доводя девушку до криков, приобретших какие-то новые оттенки.