Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика

чтобы основой изложения оставалась логическая связь.

Может казаться, что есть даже слишком много поводов и

побуждений, заставляющих меня высказаться о внешнем, отношении моей

философии к умственным и лишенным мысли веяниям современного

просвещения, а это можно сделать лишь экзотерически, например

в предисловии. Ибо, хотя эти веяния и считают необходимым занять

определенную позицию по отношению к философии, в них нет ни следа

научного философствования; в данном случае, следовательно, вовсе

не философствуют, а подходят к философии со стороны, так и оставаясь

вне ее. Неприятно и даже рискованно становиться на такую чуждую

науке почву, ибо подобные заявления и объяснения не способствуют

тому пониманию, которое единственно только и может быть целью

истинного познания. Однако коснуться некоторых явлений все же,

пожалуй, полезно и даже необходимо.

Единственное, к чему я вообще стремился и стремлюсь в своих

философских изысканиях, — это научное дознание истины. Такое

346

ПРЕДИСЛОВИЕ

познание является наиболее трудным путем, но только этот путь может

представлять собою интерес и ценность для духа, после того как

последний, однажды вступив на путь мысли, не соблазнился

представлением о тщете ее усилий, а сохранил неустрашимую волю к истине.

Он вскоре находит, что единственно лишь метод в состоянии

обуздывать мысль, вести ее к предмету и удерживать в нем. Впоследствии

обнаруживается, что такой методический путь сам есть не что иное,

как воспроизведение того абсолютного содержания, от которого мысль

сначала порывалась уйти и уходила; но это — воспроизведение в

глубочайшей, свободнейшей стихии духа.

Еще не так давно миновало то счастливое, по видимости, состояние

немудрствования, когда философия шла рука об руку с науками и

образованием, когда умеренное рассудочное просвещение уживалось

одновременно и с потребностью самостоятельного разумения, и с

религией, когда естественное право жило в мире с государством и

политикой, а опытная физика носила название естественной философии. Но

это согласие было довольно поверхностным, самостоятельное

разумение на деле стояло во внутреннем противоречии с религией, и так же

глубоко естественное право противоречило государству. После этого

мнимого мира произошло разделение, противоречие получило

дальнейшее развитие; но в философии дух празднует примирение с самим

собою, так что эта наука стоит в противоречии лишь с

вышеуказанным противоречием эпохи просвещения и с его затушевыванием.

Мнение, будто философия находится в антагонизме с осмысленным

опытным знанием, разумной действительностью права и немудрствующими

религией и благочестием, — это мнение является скверным

предрассудком. Философия признает эти формы и даже дает им оправдание.

Мыслящий ум не только не отвращается от их содержания, а

углубляется в него, учится и укрепляется на них, как и на созерцании

великих явлений природы, истории и искусства, ибо это богатое

содержание, поскольку оно мыслится, и есть сама спекулятивная идея.

Коллизия между ним и философией наступает только тогда, когда философия

теряет свойственный ей характер, облекает свое содержание в

категории и делает содержание зависимым от последних, не доводя их до

понятия и не завершая их в идею.

Важный отрицательный вывод, к которому пришла рассудочная

ступень всеобщего научного развития, что на пути конечного

понятия невозможно опосредствование с истиной, приводит обыкновенно

к последствию, противоположному тому, которое в нем непосред-

347

ственно содержится. Вместо того, чтобы привести к удалению

конечных отношений из области познания, это убеждение имело своим

последствием исчезновение интереса к исследованию категорий,

отсутствие внимательности, осторожности при их применении. Как бы в

состоянии отчаяния, их вновь стали применять тем откровеннее,

бессознательнее и некритичнее. Из основанной на недоразумении посылки,

будто недостаточность конечных категорий для познания истины

приводит к невозможности объективного познания, выводится

заключение, что мы вправе судить и рядить, исходя из чувства и

субъективного мнения; доказательства заменяются заверениями и сообщениями

о том, какие факты встречаются в сознании, признаваемом тем более

чистым, чем оно менее критично. На такой скудной категории, как

непосредственность, и без дальнейшего ее исследования, согласно

этому взгляду, должны быть утверждены возвышеннейшие

потребности духа, и эта скудная категория должна творить над ними свой

суд. При этом, — в особенности, когда рассматриваются

религиозные вопросы, — часто можно встретить, что философствование

совершенно отклоняется, как будто этим изгоняется всякое зло и

достигается обеспечение от заблуждения и иллюзии. Тогда предпринимают

исследование истины, исходя из неизвестно откуда

заимствованных и где–то установленных предпосылок, выводят из них

заключения путем рассуждений, т. е. применяют обычные определения

мысли о сущности и явлении, основании и следствии, причине и

действии и т. д., руководясь этими и другими отношениями сферы

конечности. «От злого избавились, но зло осталось», и зло в девять раз

хуже прежнего, так как ему вверяются без всякого подозрения и

критики. И разве то зло, которое стараются отстранить, разве философия

есть что–либо иное, чем исследование истины, но исследование с

сознанием природы и ценности отношений мысли, связывающих и

определяющих всякое содержание?

Наихудшую участь испытывает философия в руках