Энциклопедия русской пустоты

Кызылджон Нурсултанович взирал на ночной Питер с кайфом, – но, о, Аллах! Этот ветер под воротник! Этот снег, липнущий на перчатки!.. Ну зачем, зачем он бросил солнце Средней Азии и ринулся в этот снежный кошмар, к этим болезненно-симметричным пышным фасадам, оставшимся от какой-то туманной, древней, неведомой цивилизации?..

Кызылджон был узбекский вольный каменщик – или дворник – или доставщик еды: как придётся. Восхождение по табели о рангах он начал со стройки на Парнасе, но тут явилась проверка, регистрация оказалась липовая – и прощай сорок тысяч, посылаемые семье, прощай койка в узбекской гостишке, где так уютно можно посидеть на лестнице, выпить ширчаю с молоком и позвонить родным.

Одинок, неприкаян – пленник мигрантския неволи – Кызылджон ходил по этим перспективным, – но не для него – улицам и протягивал всем свои рабочие руки: только не было в них нужды. О, Аллах, почему он не родился кыргызом? Те-то сразу устроят – достаточно найти своих (да в этой их Москве и потеплее будет).

Бесновато мечется снег: переулки, стелы, дворцы, усыпальницы – вынырнут – скроются. Красный лицом, Кызылджон иногда замечал на домах, на усадьбах, соборах (Казанский, Исакий?) – один и тот же знак: циркуль, линейка и какой-то слишком уж любопытный глаз…

Он как-то спросил таджика с коробкой доставки за спиной (брали шаверму у вокзала и разговорились: у обоих родня в Андижане) – знает ли он что-нибудь об этом глазе.

– Хо-о! Мны адын рассхазывал пра масоноф.

– И что масоны?

– Дома стройют, баллльщая стройкха у них: пхирамид прогрэссса стройют, разумны щтёбы всё.

– А много получают там?

– А ето ни зняю… Зняю, что тот, на кхого пхащут вси, – Великхи Прараб у них завёца… Лядно, брат, опхаздывай я. Салям алейкум!

– Алейкум ас-салам!

Уставясь в асфальт (метёт и метёт), Кызылджон шёл по снегопаду и думал про эту сияющую – в лучах – пирамиду: на такой стройке, поди, и на квартиру заработать можно…

Ночевать он отправился (который раз) в круглосуточный KFC у пышно-синего Измайловского собора (и купол в звёздах ночных). Только он собрался прикорнуть на газете, как вдруг увидел объявление:

Требуется ночной сторож в Репинскую академию художеств

Университетская набережная 17

Вознеся молитву Всевышнему, он тут же отправился через мозглые каналы, беззубый ноябрь и разведённые мосты прямо на Васильевский. Пришёл до рассвета – и ещё часа два ждал. К сфинксам сходил: лежат, упёрлись друг другу в глаза, а за ними – бесстрастный лёд Невы, фиолетовая ночь, гирлянда берега иного… Кызылджон заглянул в инопланетные их лица и тихонечко сел на мраморной скамье. Традиционная поза на корточках – в России обычно ставящая вровень с прохожими ботинками (где-то рядом с плевком на асфальте), – незапно восхитила его на ступень невесходну, с неохватными етими сфинксами великосердно – причаща Кызылджона воздреманною некою тайной, кою трое и в тишине наблюдали они…

А на работу его взяли в тот же день.

Исполнял обязанности Кызылджон честно, с усердием: совершал все обходы, следил за порядком, исправно всё записывал в формуляр; спал он там же, в каморке, полученные деньги слал домой, на досуге смотрел советские комедии и читал Коран. Но всего больше любил он после смены, морозным синим утром – до зари – выйти и отереть с морды сфинксов снежную маску, достать саквояж с кальянчиком (купил с первой зарплаты) и в белой тишине воскурить, слушая метлу дворника, сметающего время…

Раз в два или три дня, он встречал Первого студента – всегда в перегаре, шатающегося походкой, с бородкой и хвостиком – в кепке троцкиста: он приходил до открытия училища и курил, стоя возле сфинксов.

– Архитекторы – самая неблагодарная профессия на свете! – бросил этот студент Кызылджону, куря сигарету столбиком кверху.

– Наверное, – сказал Кызылджон и улыбнулся с азиатским смирением. – Все профессии…

– Ты вообще видел эти проспекты? – резко перебил студент. – Вот мы ходим по ним, – а они из головы взяты. Буквально – мы ходим по мозгам архитекторов!..

– Хм… А в Питере мы, получается, ходим по мозгам Петра I?

Студент даже улыбнулся:

– Именно! Питер – это его усыпальница!

С бессонно-красными глазами, он кивнул на сфинксов – столбик сигареты упал. Бросив бычок, он закурил нервную следующую, молча пожал руку и потопал восвояси. Кызылджон заметил, что, пожимая руку, студент как-то дважды нажал большим пальцем: он хотел было спросить, но… посмотрел на сфинксов, позевал, потоптался. Отправился спать.

Кроме предрассветных этих прогулок Кызылджону ничего и не было нужно (в такие моменты он чувствовал себя дома даже больше, чем в монотонных созвонах), но одной метелистой ночью – ему ударила вдруг идея: посмотреть на Питер с высоты.

Через чердак (оккупированный голубями) он выбрался на гремящую, прогибающуюся жесть: держась за поручень – чуть не улетая вместе с сугробом, – он съехал к кирпичной трубе (чем эти северные люди так провинились перед Аллахом?) – и засмотрел во все глаза: Петрополис раскинулся театральной декорацией на дальней стороне: с высокородными дворцами, с штангенциркулем всевластным – длина, ширина, высота; а крыши гильотиной срезаны – дабы не разнствовали – лишь шпили возвышаются да купола… Держась покрепче за кирпич, Кызылджон, сквозь буйный снег и ветр, смотрел на електрическую сказку: казалось, там даже и не люди, а призраки плывучие, с своим особенным, таинственным укладом… В восторге, потихоньку, вдыхал он носом трескучий этот воздух, как вдруг – ростом по крышу, в несметном КАМЗОЛЕ зелёного цвета, ТРЕУГОЛКЕ не менее чем яхта и УСАХ размером с человека – ПОКАЗАЛСЯ ПЁТР I.

Кызылджон чуть не рухнул – ГЛАЗ застыл буквально перед ним, на расстоянии испуганной руки: но страшен был не сам по себе гигантский рост ПЕТРА, а этот его ласковый и властный ВЗГЛЯД (такой же Кызылджон видел на портретах Сталина в учебнике).

– ИДИ-КА СЮДА! – с грохотом УЛЫБНУЛСЯ исполин в УСЫ.

И ДЛАНЬ ПОТЯНУЛАСЬ (скрип кожаной перчатки на морозе) – Кызылджон попытался увернуться, но чуть не свалился с крыши – раз! – и его уже СЖАЛ этот огромный КУЛАК и РАССМАТРИВАЮТ эти стальные ГЛАЗА (и как бы шестерёнки носятся в зрачках). Кызылджон оглянулся: под козырьком Репинской академии красовался тот же самый – с циркулем и линейкой – масонский знак.

– ЭХ, ЕЖЛИ Б ВСЕ ТАКИМИ КАМЕНЩИКАМИ БЫЛИ! – Оглушило Кызылджона мощным баритоном. – ТЫ СВОЙ ОРДЕН ВЕРНО ЗАСЛУЖИЛ, КЫЗЫЛДЖОН!

Тут явился ОРДЕН с булавкой, походившей скорее на шпагу. Кызылджон глянул вниз: ЕЖОВАЯ РУКАВИЦА ДЕРЖАЛА его на уровне четвёртого этажа (или пятого?..) – неистово задышав, Кызылджон нагнал пару, ПЕРЧАТКА сделалась скользкой – и он вывалился из КУЛАКА в несметный сугроб (Кызылджон благословил дворника и его работу). Пока ПЁТР ПРЯТАЛ ОРДЕН со шпагой в КАРМАН – Кызылджон съехал по горке и побежал в сторону сфинксов: но те не играли уже в гляделки, ОНИ повернули свои каменные ГОЛОВЫ – и смотрели на Кызылджона с страшным безразличием.

– КУДА ЖЕ ТЫ??

ГОЛОС был настолько сердобольный, что душа в пятки забилась: поскальзываясь на ступеньках, Кызылджон бросился прямо на лёд Невы.

То ли на счастье, то ли на погибель – поднялась хлёсткая вьюга и буран: почти сразу же, Репинская академия исчезла за спиной, но и другой берег исчез тоже. Вжав подбородок в плечи, нащуря глаза, Кызылджон наугад шёл в эту снежную невидаль.

Вилась-кружилась вязью вьюга (и бездна зияет со всех сторон) – проваливаясь в снежные барханы по колено, Кызылджон шёл туда, где вроде бы, кажется, должны были быть огни центра. А снега летели – лепили прямо по лицу: сбивая дыхание, закручиваясь в белые смерчи.