Энциклопедия русской пустоты

Замотанный и совершенно отчаявшийся, Сёма доехал остаток пути до Анадыри с каким-то алтайцем, который всю дорогу молчал и пялился в раздирающую глаз полярную черноту (только мутный снег и видать).

В Анадыри Сёма собрал последние копейки и сел на самолёт обратно в Москву (денег осталось ровно триста рублей). Последний аэроэкспресс давно уехал (да и всё равно пятьсот рублей стоит), так что он просто вышел во Внуково, нашёл «Продукты 24», купил формовой хлеб и сел жрать его на морозной лавочке, под фонарём, – и так курить захотелось… Сёма возвращается в магазин, тянет деньги, – а в ответ равнодушное лицо продавщицы:

– Паспорт.

– Какой ещё паспорт?

– Паспорт, – продавщица повторяет.

А Сёма по карманам хлопает, смотрит – ничего. Только что был же!.. Без него бы в самолёт не пустили!

Объясняет продавщице ситуацию: тяжёлый день, жизнь под откос, не могли бы вы в порядке исключения… – а та качает головой сочувственно, качает, и повторяет: паспорт. Ну Сёма открыл звякающую дверь – и на улицу: дальше кусать сухомяточный хлеб, пялиться в ночь.

Вдруг – какой-то дымок засвербел, прямо рядышком с носом. Сёма поднял глаза: в тулупе из овчины, клетчатой рубахе, вязаной шапке и косолапой бороде – стоял и курил какой-то человек. Вид у него был порядочно драный, неумытый, но как-то себе на уме.

– Издалека? – спросил он дружелюбно.

– С Чукотки, – ответил Сёма.

– Холодно там?

– Холодно.

– Эх-ёть! – сказал тот и цокнул.

Сёма откровенно пялился на бреющий уголёк. Человек молча протянул пачку.

– Да я… – оробел Сёма, – я вообще сам купить хотел, но без паспорта не продали.

Без лишнего трёпа, человек затушил недокуренную сигарету и протянул размашистую ладонь. Сёма смутился, но догадался и положил в неё двести рублей – тот кивнул:

– Ща. – И отпахнул звякающую дверь.

Прождал Сёма самое большее минуты полторы, как этот человек – себе на уме – вернулся, протянул ему чек, пачку «Явы», пятьдесят рублей бумажкой и ещё двадцать мелочью. Сёма взял пачку и пятидесятку, а от монеток отмахнулся:

– Да вы оставьте себе!

Человек хмуро перекинул сигарету из уголка рта в другой:

– Нет, брат. Мне чужого не надо.

Тогда Сёма принял – с благодарностью – монеты и бросил их в карман. Распечатывая золотистую пачку, он краем глаза заметил, что человек с бородой смотрит на забытые на ладони пятьдесят копеек.

– Полтина… – сказал он задумчиво. – Как раз с двухсот десятина получается, хэ! – Подкинул монетку и сунул в карман.

Минуты четыре они стояли и молча курили – как бы обо всём уже поговорив. Курили и смотрели, как снежные искры валятся и мечутся друг с дружкой внутри фонарного луча. Потом человек себе на уме аккуратно затушил сигаретку о мусорку, пожал руку, подмигнул:

– Будь здоров!

И скрылся за магазином.

Сёма докурил тоже, оторвал ещё хлеба, шмыгнул… А потом раскрыл рот и понял: русский мужик. Он бросил хлеб и побежал следом, – но тот уже исчез в снегах земли русской.

Восток/Запад

Дело было в Новосибирской/Омской/Оренбургской/Челябинской/–Саратовской области: дикий юг, выжженные чёртом прерии, стёршиеся до гравийки дороги, курды, рыси, контрабандисты – граница Россия/Казахстан.

По бескрайней пустыне, в костюме «дольче габана», в туфлях, исполненных песка, – идёт курд/казах/узбек: у него на поясе семь/восемь килограмм чёрного опиума.

В дождливой деревне – усталый/понурый/тоскливый – сгорбился над толстой книжкой русский анархист: с грустным чаем, пережёвывая морковку.

На погранпосте, в ковбойской/соломенной шляпе стоит пограничник с биноклем (человек без национальности). Настроение у него великолепное/у

дивительное/превосходное/невообразимое/восхитительное/чудесное/невероятное/изумительное/блистательное/исключительное/шикарное/предвкушающее – завтра он выходит в отпуск.

Курд/казах/узбек/иранец/индус/афганец/а-впрочем-чёрт-его-знает-кто – по имени Абдухаил – элегантно заносит/перекидывает/опускает свою ногу и рвёт о колючую проволоку штанину (русская сторона). Он оправляется и шлёпает по песку дальше.

Русский Сергей/Степан/Михаил/Андрей/Пётр/Жора/Артём/– Ваня (по фамилии Устал) чай допивает/закрывает словарь Даля и отправляется на место встречи – в здешний салун/таверну/сельпо.

Пограничник Антон/Артём/Александр/Асаф/Азамад/Абай/Антипа/Аве

ссалом/Агей/Антиох– Вася заканчивает смену и в пыльном УАЗе-буханке едет домой. Тут/вдруг ему приходит эсэмэс от жены с просьбой зайти в «Эпицентр», купить молока/сливок, а то не с чем пить кофе. Вася хмурит лоб.

Весь в клубах пыли, Абдухаил парадной/измождённой походкой – мимо перекати-поля из проволоки – входит в село. Наклонившись/зачерпнув

/хлебнув воды из колонки, на тюркском/пакистанском варианте русского он спрашивает девочку, где кафе «Эпицентр». Она показывает и садится на велосипед. Абдухаил вешает пиджак на руку и остаётся в жилетке.

В галошах/кальсонах/майке, Ваня идёт подпитой походкой, но это только видимость – Ваня летит, ведь он трезвенник/стретейджер/веган/– сыроед (как пишет академик Уголь: «Аппендикс содержит микрофлору, позволяющую питаться солнцем и левитировать – именно поэтому его целенаправленно вырезают»). Летит, а кругом – развезло дождь, сельские сопли, коровы породы «Освенцим», кривозубые/разъехавшиеся домики, ямы по подбородок, битые бутылки, гнилые скамейки – (словом, русская действительность) и –

«ЭПИЦЕНТР»

баня/банкеты/поминки

Вася в УАЗике трясётся/созерцает жёлтое ничто: кручёные вязы, вздыбившаяся пыль, жадно-голубое, нескончаемое, неохватное небо, – и степь-степь-степь. Можно поехать на юг/запад/восток – и будет степь-степь-степь, полынь/можжевельник/бурьян/ожирелые-комары/два-недобитых-монгола-в-кожаных-латах/немного-русской-нефти-продаваемой-казахам-задаром (в Уральске заправиться дешевле чем в Озинках) – и степь-степь-степь, степь-степь-степь, и удивительно даже, как это Вася до сих пор не застрелился из табельного пистолета. Но тише, тише – степь-степь-степь-степь-степь, степь-степь-степь-степь-степь…

А над селом – жирная туча кружит…

Толкнув/ударившись о дверь/надпись «на себя», – Абдухаил вошёл в «Эпицентр». Колокольчиком/шпорами он не звенел, револьвером не крутил, а все местные резко обернулись – как бы: и чё?

– Мо-ожно во-оды по-о-ожа-алуйста? – попросил Абдухаил, растягивая гласные на манер суфийских песнопений.

Продавщица Руки-В-Боки сказала, как скептик:

– Деньги есть?

– Се-е-ейчас бу-удут. Жарко!

Толкнув/врезавшись в дверь/надпись «на себя» – вошёл Ваня. Местные – Пенсионер/Малой-В-Сланцах/Бедный-Браконьер/Пивной-Мужик/Старуха – посмотрели на него с тем же «и чё?» (здесь на всех так смотрят, даже на мух: а чё? – работы нет, телека нет, интернета нет, все кости друг другу давно перемыли – и чё?). Молча/подозрительно/озираясь, Ваня проследовал к Абдухаилу, руку пожал/осмотрелся. Все пялились на эту парочку как на оброненную пятитысячную купюру.