Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

В «Революция в Тюмени» герои «освобождают» нефть, томящуюся в земной «утробе», а в «Марше шахтеров» — отнимают у чертей уголь. Понятно, что оба эти образа метафоричны — их можно истолковать как энергию, которой не хватает людям. Собственно, об этом прямым текстом говорится в «Революции в Тюмени», где «нефть из скважин бьет фонтаном мысли, / Становится энергиею масс / В прямом и тоже в переносном смысле». Да и сам Высоцкий был носителем именно такой сверхмощной энергии, которой щедро делился с людьми. Причем пробуждение природы в его творчестве зачастую является аллегорией пробуждения людей от спячки: «И ожила земля…» («Тюменская нефть», 1972) = «Запела вода, пробуждаясь от сна» («Проделав брешь в затишье…», 1972).

Если в стихотворении «Упрямо я стремлюсь ко дну…» лирический герой говорит: «.. Давленье мне хребет ломает, / Вода выталкивает вон, / И глубина не принимает», — то и в «Революции в Тюмени» читаем: «Но есть сопротивление пластов» (подобное же сопротивление имело место в «Марше шахтеров»: «Вгрызаясь вглубь веков хоть на виток…»). Во всех этих случаях представлено погружение героев вглубь — за тайнами бытия и за «солью земли» (нефтью или углем).

Более того, нефть в «Революции в Тюмени» и «Тюменской нефти» является еще и аллегорией самих людей, поскольку ее описание полностью соответствует поведению героев «Баллады о ненависти» и «Баллады о времени», написанных для фильма «Стрелы Робин Гуда» (1975): «Но близок час великих перемен» = «Занят замок отрядами вольных стрелков, / Ну а с ними придут перемены» /5; 313/; «Сквозила нефтью из открытых пор» = «Ненависть потом сквозь кожу сочится»; «Становится энергиею масс» = «Головы наши палит»; «Болит кора земли, и пульс возрос» = «Но ненависть глухо бурлила в ручьях» /5; 316/; «Боль нестерпима, силы на исходе» = «Мы в плену у бессилия бьемся сейчас» (АР-2-202); «И нефть в утробе призывает “SOS”» = «Ненависть требует выхода, ждет»; «Вся исходя тоскою по свободе» [1466] = «Но не злоба нас будет из плена вести»; «А это — человечьи пот и слезы» = «Свежий ветер нам высушит слезы у глаз»; «И что за революция — без жертв, / К тому же здесь еще — без человечьих?» = «Ненависть жаждет и хочет напиться / Черною кровью врагов» (между тем, в первом случае сначала говорилось об отсутствии врагов: «Нет классовой борьбы, живых врагов»; АР-2-82).

1466

Таккежесттемленнек своббдд присутсттует в целом ррдд произведднни: ««айте жемне свообдд!» («Дайте собакам мяса…»), «Но нас свобода вылечит» («Гербарий»; черновик — АР-3-14), «И темница одна, и свобода нужна, / И всегда на нее уповаем» («Баллада о оиемееи»), «Я жив, и мне свобода дорога» («Олегу Ефремову»; черновик /5; 595/) и т. д.

Итак, нефть является как символом энергии, так и аллегорией людей, изнывающих от рабства, ненавидящих своих палачей и стремящихся на свободу (аналогичный прием использовал Маяковский в поэме «Владимир Ильич Ленин», 1924: «…но уже горение рабочей лавы / по кратеру партии рвется из-под земель»). Поэтому концовка «Революции в Тюмени» повторяет заключительный фрагмент «Дельфинов и психов», где дельфины и киты освобождают узников психиатрической больницы: «…они распахнули настежь все входы и выходы, они идут к нам и какими-то чудными голосами что-то читают. Про нас. Мы свободны!» = «Но нефть свободна! Не могу не петь / Про эту революцию в Тюмени».

Что же касается образа шахтеров, то за несколько лет до «Марша шахтеров» он уже встречался в «Случае на шахте» (1967), где главный герой представал в образе добытчика угля: «И вот он прямо с корабля / Пришел стране давать угля» (сравним в «Марше шахтеров»: «И шуточку “Даешь стране угля\" / Мы чувствуем на собственных ладонях»).

Если в этой песне героя завалило («У нас стахановец, гагановец, загладовец, — и надо ведь, / Чтоб завалило именно его!»), то в «Марше шахтеров» сказано: «Не бойся заблудиться в темноте / И захлебнуться пылью — не один ты!». О возможности быть заваленным говорилось также в песне «Ты идешь по кромке ледника…» (1969): «.. Предостерегая всякий раз / Камнепадом и оскалом трещин». А в черновиках песни «Летела жизнь» (1978) лирический герой будет вспоминать об этом как о своем лагерном опыте: «А вот гора, с которой осыпало / Камнями нас… Стою, как ротозей. / Отсюда разбрелись, куда попало, / Учившие меня любить друзей» 15; 493/.

В целом же ситуация, когда друзья и коллеги бросают лирического героя на погибель («Вот раскопаем — он опять / Начнет три нормы выполнять, / Начнет стране угля давать — и нам хана!»), будет разрабатываться в «Человеке за бортом» и в «Балладе о брошенном корабле».

А мотив притворного сочувствия погибшему герою: «Служил он в Таллине, при Сталине, / Теперь лежит заваленный — / Нам жаль по-человечески его», — встретится в песне «Штормит весь вечер, и пока…» (1973), где лирический герой будет говорить уже от своего лица: «Мне посочувствуют слегка, / Погибшему, но издалека».

Он в прошлом младший офицер…

В такой же маске выступит герой в стихотворении «Попытка самоубийства» (1978): «И вот легли на спусковой крючок / Бескровные фаланги офицера. <…> О! Как недолог путь от кобуры / До выбритого начисто виска!». Сравним с песней белых офицеров (1965): «Всё разбилось, поломалось, / Нам осталась только малость — / Только выстрелить в висок иль во врага». Вспомним в этой связи и самоубийство белогвардейского поручика Брусенцова в фильме «Служили два товарища», съемки которого как раз проходили в 1967 году, когда был написан «Случай на шахте».

Его нам ставили в пример…

«Примером» был назван лирический герой и в одном из стихотворений 1968 года: «А ко мне тут пристают: / Почему, мол, ты-то тут, — / Ты ведь был для нас статут /и пример!» («А меня тут узнают…» /2; 571/). И о своей «всегдашней готовности» («Он был, как юный пионер, — всегда готов!») лирический герой также будет говорить неоднократно — например, в «Романсе» (1969): «Спешу навстречу новым поединкам / И, как всегда, намерен побеждать!».

Дополнительными доказательствами автобиографичности образа «стахановца, гагановца, загладовца» могут служить и следующие цитаты: «Так много сил, что все перетаскаю, — / Таскал в России — грыжа подтвердит» /5; 210/, «Да, я осилить мог бы тонны груза! / Но, видимо, не стоило таскать» /5; 128/.

Кроме того, про «стахановца, гагановца, загладовца» сказано: «И вот он прямо с корабля / Пришел стране давать угля, / А вот сегодня наломал, как видно, дров», — что вызывает в памяти набросок к песне «Лечь на дно» (1965), где лирический герой уже использовал этот фразеологизм применительно к самому себе: «Ох, как мне худо, ох, нашумел я, / Ох, натворил я, дров наломал!» /1; 442/. А «дров наломал» он также в «Путешествии в прошлое» (1967): «Выбил окна и дверь / И балкон уронил».

Если в «Случае на шахте» герой добывает уголь, то в «Песне Рябого» (1968), вошедшей в фильм «Хозяин тайги», он занимается золотодобычей, как в более поздней песне «Про речку Вачу и попутчицу Валю» (1976). А вторая редакция «Песни Рябого», предположительно написанная для фильма «Мой папа — капитан» (1969), содержит такую концовку: «Как-то перед зорькою, / Когда все пили горькую, / В головы ударили пары, — / Ведомый пьяной мордою, / Бульдозер ткнулся в твердую / Глыбу весом в тонны полторы. / Как увидел яму-то — / Так и ахнул прямо там, — / Втихаря хотел — да не с руки: / Вот уж вспомнил маму-то, / Кликнул всех — вот сраму-то! — / Сразу замелькали кулаки. / Как вступили в спор чины — / Все дела испорчены: / “Ты, юнец, — Фернандо де Кортец!”. / Через час все скорчены, / Челюсти попорчены, / Бюсты переломаны вконец» /2; 413/.

В строках «Как-то перед зорькою, / Когда все пили горькую» явно повторяется ситуация из «Случая на шахте»: «Сидели-пили вразнобой / “Мадеру”, “Старку”, “Зверобой”», — после чего героев «всех зовут в забой до одного», так как завалило «стахановца, гагановца, загладовца», а в «Песне Рябого» уже сам этот «стахановец», попав в беду, зовет своих коллег: «Кликнул всех — вот сраму-то!».

Таким образом, в «Песне Рябого» герой, который «вкалывал до зари», — это тот же «стахановец, гагановец, загладовец», который «три нормы выполнял» (а в черновиках «Песни Рябого» тоже говорится о том, что он выполнял несколько норм в день; АР-10-10). Как сказал однажды Высоцкий режиссеру Алексею Герману: «Работать хочется, вкалывать…»^п7 Поэтому и в его произведениях этот мотив постоянен: «Уж лучше где-нибудь ишачь, / Чтоб потом с кровью пропотеть» /4; 158/, «Как вербованный, ишачу, / Не ханыжу, не торчу» /5; 162/, «А он работает с утра, / Всегда с утра работает» /1; 149/, «Сивка — на работу: до седьмого поту / За обоих вкалывал, конь конем!» /1; 61/, «Вкалывал он больше года» /2; 196/, «Вкалывал он до зари, / Считал, что черви — козыри, / Из грунта выколачивал рубли» /2; 412/. А 26 августа 1967 года Высоцкий пожаловался Золотухину: «Куда деньги идут? Почему я должен вкалывать на дядю? Детей не вижу»¹²75.

Да и в целом ситуация, когда «бульдозер ткнулся в твердую / Глыбу весом в тонны полторы», повторяется неоднократно: «Пусть врежемся мы в столб на всем ходу…» /5; 556/, «Возьму да <и> врежусь, пусть он не гудит» (АР-3-210), «“А ну, без истерик! Мы врежемся в берег”, - / Сказал капитан» /2; 45/ (кстати, хладнокровие капитана: «А ну, без истерик.», — перейдет в песню «Еще не вечер», 1968: «Но нам сказал спокойно капитан: / “Еще не вечер, еще не вечер!”»).