Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
В «Песне Рябого» сказано, что бульдозер был «ведом пьяной мордою». То есть герой напился, сел в бульдозер, врезался в здоровенную глыбу и разбил машину. Такие же истории будут происходить и с самим Высоцким. Вот, например, случай, описанный Эдуардом Володарским: «Однажды были у него. Зашел Даль, выпивали-выпивали, вдруг Высоцкого осенило, что сегодня 14 июля — День падения Бастилии: “Едем во французское посольство, там водка на халяву!”. Когда с горем пополам добрались, он никак не мог вписаться в посольские ворота. Бабах! — одной дверцей дол-банулся, дал задний ход. Снова попробовал — бабах! — вторую помял. Перепуганные менты стоят и не знают, что делать. Подбежал знакомый француз, завел машину во двор. Мы ввалились на прием чуть ли не на четвереньках. Основательно добавили, возвращаемся, спотыкаясь, Володя увидел свое авто и с изумлением говорит: “Ё-моё! Кто ж мне машину так изуродовал? Ой, ё, сколько тут чинить!”» [1467] [1468] [1469] .
1467
Графова
1468
Золотухин В. Таганский дневник: В 2-х кн. Кн. 1. М.: ОЛМА-ПРЕСС: Авантитул, 2002. С. 43.
1469
Володарский Э. «А я всё помню, я был не пьяный» / Расспрашивала Т. Романова // Огонек. М., 1999. 6 сент. № 25. С. 35.
Про бульдозериста, врезавшегося в глыбу и увидевшего яму, сказано также: «Вот уж вспомнил маму-то…». А три года спустя эти слова повторит лирический герой: «Покурить, например?.. / Но нельзя прерывать, / И мелькает в уме / Моя бедная “мать”» («“Не бросать!”, “Не топтать!”…», 1971). Да и в «Нейтральной полосе» про капитана, являющегося авторской маской, сказано: «И по-русски крикнув: “…мать!”, рухнул капитан». Приведем еще несколько цитат, в которых лирический герой употребляет это выражение: «Вот бы вас к такой-то маме — на Камчатку нары б дали! / Пожалели бы вы Ларина Мишатку, порыдали б» /1; 372/, «В запале я крикнул им: мать вашу, мол!» /1; 222/, «А теперь достань его — осталось материться» /3; 65/. Об использовании поэтом ненормативной лексики уже говорилось в этой главе (с. 80 — 88).
Далее. Если главный герой «Песни Рябого» — «весь в комбинезоне и в пыли <.. > Не ангелы мы — сплавщики», то в таком же образе предстанет и лирическое мы в «Марше шахтеров»: «Да, сами мы — как дьяволы, в пыли». Вот еще несколько общих мотивов в этих песнях: «И весело хожу по штабелям» = «Вот вагонетки, душу веселя…»; «Из грунта выколачивал рубли» = «Терзаем чрево матушки-Земли. <…> Да, мы бываем в крупном барыше» (а «грунт» упоминается и в «Марше шахтеров»: «Не космос — метры грунта надо мной»).
Кроме того, в «Песне Рябого» герой «считал, что черви — козыри», и это — тоже авторская позиция. Данного мотива мы уже касались неоднократно: «Но козырь — черва и сейчас» /5; 245/, «Зря пошел я в пику, а не в черву» /1; 126/, «О, да, я выпил целый штоф / И сразу вышел червой» /2; 101/, «Я говорю себе, что выйду червой» /2; 279/, «У профессиональных игроков / Любая масть ложится перед червой» /5; 124/. Вспомним и «Песню Сашки Червня» (1980).
Неслучайна также следующая параллель.
Герои «Песни Рябого» и «.Дельфинов и психов» (также — 1968) одинаково относятся к религиозным постулатам: «Мне ты не подставь щеки: / Не ангелы мы — сплавщики, / Недоступны заповеди нам» = «А все другое — насчет возлюбления ближнего, подставления щек под удары оных, а также “не забижай, не смотри, не слушай, не дыши, когда не просят” и прочая чушь — все это добавили из устного народного творчества» /6; 25/. Такое же отношение демонстрировали герои «Марша космических негодяев»: «Нам все встречи с ближним нипочем!» (сравним: «насчет возлюбления ближнего… чушь»). А что касается отрицательного отношения поэта к подставлению щек под удары, то здесь можно процитировать и прозаический набросок «Парус» (1971): «Но уже, я слышал, есть корабли с мотором, — они не подставляют щеки своих парусов под удары, ветров. Они возьмут меня на буксир» /6; 165/.
Кроме того, автохарактеристика героя «Песни Рябого» — «А упорная моя кость» — перейдет в роман «Черная свеча» (конец 1970-х), прототипом главного героя которого послужит Вадим Туманов. Этот герой будет носить фамилию Упоров. Здесь перед нами возникает характерный для Высоцкого прием, когда он наделяет друзей своими собственными чертами, поскольку это ведь сам Высоцкий был «упорным», то бишь упрямым [1470] : «Упирался я, кричал: “Сволочи! Паскуды!”» («Серебряные струны», 1962), «Что, мол, упрямо лезу в вышину» («Я бодрствую…», 1973), «Становлюсь я упрямей, прямее» («Старательская. Письмо друга», 1969), «Упрямо себя заставлял — повтори» («Песня попугая», 1973), «Снова я упрямо повторял» («Рядовой Борисов!..», 1969), «Упрямо я стремлюсь ко дну…» (1977), «И не согнут, и скулы торчат» («Памятник», 1973; черновик /4; 261 Г). Этот же мотив встречается в исполнявшемся Высоцким стихотворении Семена Гудзенко «Мое поколение» (1945): «Все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы».
1470
Как говорит Михаил Шееыкки, «он бьы ддстаттоно упрямым в высоокм смысле» (Шемяяин М.: «Я уговаиивие его не умирать…» / Беседовал В. Перевозчиков // Работница. М., 1989. № 8. С. 28).
Отметим также идентичность ситуации во второй редакции
«Песни Рябого» и в стихотворении «На острове необитаемом…» (оба — 1968): «Бульдозер ткнулся в твердую / Глыбу весом в тонны полторы» = «Корвет вблизи от берега / На рифы налетел»; «Вот уж вспомнил маму-то\.. Кликнул всех — вот сраму-то!» = «И попугая спящего, / Ужасно говорящего, / Усталого, ледащего, / Тряхнуло между дел».Если герой «Песни Рябого» кликнул всех, то и попугай в концовке стихотворения кричал: «А ну-ка — все за мной\». А сам этот призыв повторится в «Чужой колее», где лирический герой будет говорить уже от своего лица: «Эй. вы, задние! Делай, как я! / Это значит — не надо за мной\», — и чуть позже — в «Странных скачках: «Эй. вы. синегубые! Эй, холодноносые! <…> Начинаем скачки». Сравним еще призыв «А ну-ка — все за мной\» с «Гербарием»: «За мною — прочь со шпилечек, / Сограждане-жуки!», — и с черновиком «Конца охоты на волков»: «Я кричу обезумевшим братьям моим, / Чтобы к лесу бежали за мною» (АР-3-35).
А тот факт, что у попугая «слова все были зычные — сугубо неприличные» также напоминает целый ряд произведений, в которых поэт говорит о себе: «Ни приличий не знал, ни манер» /3; 426/, «Смеюсь до неприличия» /5; 260/, «Разомлею я до неприличности» /2; 133/, «Я отвечал ему бойко, / Может, чуть-чуть неприлично» /2; 365/, «Но что-то весьма неприличное / На язык ко мне просится» /1; 236/. И даже про свой любовный роман лирический герой говорит: «Я влюблен был, как мальчик, — / С тихим трепетом тайным / Я листал наш романчик / С неприличным названьем» /1; 146/. Сюда примыкают вышеприведенные цитаты со словом «мать» и еще некоторые произведения: «И склоняю, как школьник плохой: / Колею — в колее, с колеей…»/3; 241/, «Лепоты полон рот, и ругательства трудно сказать» /5; 176/ и др.
В стихотворении «На острове необитаемом…» попугай является предводителем пиратского корабля. И в том же 1968 году была написана песня «Еще не вечер», где коллектив Театра на Таганке (вновь в образе пиратов) сражался с советской властью (вражеской эскадрой): «Четыре года рыскал в море наш корсар. / В боях и штормах не поблекло наше знамя» — «Корвет вблизи от берега / На рифы налетел. <.. > Погибли кости с черепом». Эти же «кости с черепом» упоминаются в «Пиратской» (1969): «Удача — миф. Но эту веру сами / Мы создали, поднявши черный флаг» — и в стихотворении «Я не успел» (1973): «Мой черный флаг в безветрии поник. <…> Мои контрабандистские фелюги / Худые ребра сушат на мели».
В данной связи большой интерес представляют многочисленные сходства между песнями «Еще не вечер» (1968) и «Был развеселый розовый восход…» (1973): «Из худших выбирались передряг» = «И плыл корабль навстречу передрягам»; «Четыре года рыскал в море наш корсар» = «Под флибустьерским черепастым флагом»; «Неравный бой. Корабль кренится наш» = «Накренившись к воде, парусами шурша»; «На море штиль, и не избегнуть встречи» = «Встречался — с кем судьба его сводила»; «Но крикнул капитан: “На абордаж!”» = «Когда до абордажа доходило»; «Ответный залп — на глаз и наугад» = «И наносил ответные удары»; «Вдали пожар и смерть — удача с нами!» = «Мы — джентльмены, если есть удача» /4; 387/.
Отметим и два небольших различия. В ранней песне герои говорят о своих врагах: «Вот развернулся боком флагманский фрегат», — а в поздней разворачиваются сами герои: «Бриг двухмачтовый лег в развороте». И второе различие связано с действиями капитана. Если в первом случае он ободряет команду: «Но нам сказал спокойно капитан: / “Еще не вечер, еще не вечер!”», — то во втором уже молчит: «И видел он, что капитан молчал, / Не пробуя сдержать кровавой свары».
Теперь рассмотрим еще одну морскую песню — «Одна научная загадка, или Почему аборигены съели Кука» (редакции с 1971 по 1978 год), где используется характерный для Высоцкого прием: речь идет о событии, произошедшем много лет назад, но в произведение вкладывается современный подтекст.
Несмотря на то, что Джеймс Кук закончил свою жизнь на Гавайях, Высоцкий на своих концертах местом его гибели упорно называл Новую Гвинею: «Он плавал в районе Австралии, открыл Новую Зеландию, а потом его съели где-то в Новой Гвинее аборигены. Хотя они его очень любили» [1471] ; «И где-то его… в общем, я не помню — не то на островах Новой Гвинеи, не то в Гвиане — его аборигены съели» [1472] [1473] . А один раз — даже так: «Он открыл там много всего. А потом его где-то на Гвинее, что ли, или даже в Австралии — я сейчас точно и не помню — где-то его съели»|28°.
1471
Зарафшан, Летний кинотеатр, 22 — 23.07.1979; 5-е выступление.
1472
Навои, ДК «Фархад», 27.07.1979.
1473
Москва, НИИ прикладной механики, 03.05.1979.