Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:

Некоторые мотивы из «Моих похорон» можно разглядеть даже в «Беге иноходца» (1970): «Но не я — жокей на мне хрипит» = «…хрипло произнес / Речь про полнокровие» (АР-3-38); «Он вонзает шпоры в ребра мне» = «А если кто пронзит артерию, / Мне это сна грозит потерею. <…> Высунули жалы»: «Я дрожу боками у воды» = «Я от холода дрожу» /3; 317/.

А сравнительный оборот, отражающий беззащитность лирического героя: «Безопасный, как червяк, / Я лежу…», — напоминает песню «Про любовь в Средние века» (1969): «Я буду пищей для червей, / Тогда он женится на ней», — и концовку стихотворения «Казалось мне, я превозмог…» ^19>79): «И гены гетт живут во мне, / Как черви в трупе» (С5Т-4-204).

Помимо «Бега иноходца», в 1970 году была написана «Веселая покойницкая» («Едешь ли в поезде, в автомобиле…»), а «Мои похорона» Высоцкий часто объявлял на своих концертах так: «Веселая покойницкая песня»399.

Еще одно произведение, которое выступает в роли предшественника «Моих похорон», — это песня «Маски» (1970): «Меня хватают, вовлекают в пляску. <…> Я в хоровод вступаю, хохоча» = «И пошли они

водить / Хороводы-пляски» (АР-13-37).

В первом случае упоминаются «крючки носов и до ушей оскал», а во втором речь идет о вампирах, и в частности — о вурдалаке, который «желтый клык высовывал». Поэтому вариант названия «Моих похорон» — «Страшный сон очень смелого человека» [2051] [2052] [2053] [2054] — напоминает характеристику участников маскарада в черновиках «Масок»: «И парики напудрены и страшны» (АР-9-87).

2051

Москва, ВНИИстройдормаш, 12.11.1970.

2052

Москва, трест «Стальконструкция», 16.02.1972.

2053

Например: Москва, НИИ общей патологии, 06.04.1974; Москва, больница № 60, апрель 1974; Москва, издательство «Мысль», 08.07.1974; Ленинград, НИИ Гипрошахт, октябрь 1974; Ленинград, ЛГУ, октябрь 1974 (1-е выступление); Подольск, пос. Дубровицы, ДК Всесоюзного института животноводства, 28.03.1976.

2054

Москва, для В.А. Гусева, октябрь 1971; Москва, ЦСУ, 17.11.1971; Москва, трест «Стальконструкция», 16.02.1972; Москва, ВНИИ телевидения и радиовещания, 29.02.1972 и др.

Сходство подчеркивает и следующая деталь: если в «Масках» лирический герой не просит участников маскарада снять маски, опасаясь, что за ними окажутся «всё те же полумаски-полулица», то в «Моих похоронах» он не хочет просыпаться, поскольку боится, что перед ним окажутся те же вампиры, которых он видит во сне…

В свою очередь, предшественником «Масок» является стихотворение «Посмотришь — сразу скажешь: “Это кит…”» (1969): «Вот череп на износ» (АР-2-22) = «…и черепов оск<ал>» (АР-9-87); «Видел я носы, бритых и усы <…> Зубы, как клыки» (АР-2-22) = «Смеюсь навзрыд — вокруг меня усы. <…> Крюки носов, ртов до ушей оскал» (АР-9-87) («носы… усы» = «усы… носов»; «зубы, как клыки» = «оскал»); «Не верь, что кто-то там на вид — тюлень, / Взгляни в глаза — в них, может быть, касатка» (АР-2-20) = «Уговорю их маску снять, а там / Их подлинные подленькие лица» (АР-9-83).

Интересно, что источником стихотворения «Посмотришь…» является ранний текст «Приходи ко мне скорей…», написанный еще в Школе-студии МХАТ: «Уши, рот и нос, и глаз — / Символы сплошные. / Отгадай-ка сам сейчас: / Что они такие?» [2055] = «Там — ухо, рот и нос <…> Не знает гид: лицо-то состоит / Из глаз и незначительных нюансов» (АР-2-20).

А у кого же лирический герой видит «зубы, как клыки»? Очевидно, у тех же вампиров и вурдалаков, о самом главном из которых сказано в «Моих похоронах»: «И желтый клык высовывал». Поэтому в песне «Проложите, проложите…» (1972) герой обратится к вампирам-власти с приглашением к сотрудничеству, но при одном условии: «Проложите, проложите / Хоть тоннель по дну реки, / Но не забудьте — затупите / Ваши острые клыки!». Эти же клыки в качестве атрибута вурдалака фигурировали в «Сказке о том, как лесная нечисть приехала в город» (1967): «Тот малость покрякал, / Клыки свои спрятал, / Красавчиком стал — хоть крести». Упоминаются вампиры и в песне «Нат Пинкертон — вот с детства мой кумир…» (1968): «Тот — негодяй, тот — жулик, тот — вампир. / Кошмар — как Пушкин говорил: “Чего же боле?”» (АР-11-106) (кошмар — это тот же «страшный сон очень смелого человека»).

2055

Выысцкий. Исследдвааны и мааериалы: в 4 т. Т. 3, кн. 11 ч. 2. Молоддсть. М.: ГЮДМ В.С. Высдщсо-го, 2013. С. 147.

В стихотворении «Посмотришь — сразу скажешь: “Это кит…”» лирический герой говорит, что «видел <.. > зубы, как клыки, / И ни одного прямого взгляда», — поскольку, как будет сказано в «Масках»: «Все в масках, в париках — все как один».

Отметим заодно похожие конструкции в стихотворении «Посмотришь…» и еще нескольких произведениях: «Видел я носы. / Бритых и усы. / Щеки, губы, шеи — всё как надо. / Нёба, языки. / Зубы, как клыки. / И ни одного прямого взгляда» = «Сколько я, сколько я видел на свете их — / Странных людей, равнодушных, слепых!» (1972), «Я видел всякое, но тут я онемел» («Бывало, Пушкина читал всю ночь до зорь я…», 1967), «Жил-был человек, который очень много видел / И бывал бог знает где и с кем…» (1972). В свете сказанного нетрудно догадаться, что в последней цитате автор вновь говорит о себе, но уже в третьем лице.

Впрочем, клыки могут употребляться и в положительном контексте, когда они являются атрибутом лирического героя и лирического мы, выступающих в образе волков и противопоставляющих себя егерям и стрелкам: «Да попомнят стрелки наши волчьи клыки / И собаки заплатят с лихвою» («Конец охоты на волков»; черновик /5; 534/), «Я верчусь, как прыгун на манеже… / Я напрасно готовил клыки» («Охота на волков»; черновик /2; 423/).

Как ни странно, но положение лирического героя в «Моих похоронах» имеет своим источником и песню «Не заманишь меня на эстрадный концерт…» (декабрь 1970),

где он также находится в преддверии смерти, хотя и выступает, казалось бы, в роли болельщика, случайно оказавшегося на поле во время футбольного матча: «Я болею давно, а сегодня помру» = «Да где уж мне ледащему, болящему, / Бить не во сне — по-настоящему» («Мои похорона»: АР-3-40), — хотя во второй песне он еще пытается сопротивляться: «Буду я помирать — вы снесите меня…» — «Я же слышу всё вокруг, — / Значит, я не помер» (АР-13-39); «Не проснусь, как Джульетта на сцене!» = «Потому что кто не напрягается, / Тот никогда не просыпается» (об этом же говорится в стихотворении «Дурацкий сон, как кистенем…», 1971: «И сам себе я мерзок был, / Но не проснулся»); «Да, лежу я в центральном кругу на лугу» = «Так почему же я лежу…»; «Словно раньше по телу мурашки» = «Вот мурашки по спине / Смертные крадутся» (в первом случае по нему «все футболисты бегут», а во втором — на него набросились вампиры); «Так прошу: не будите меня поутру» = «.Лучше я еще посплю»; «Вижу всё и теперь не кричу, как дурак» (АР-7-190) = «Почему же я лежу, / Дурака валяю? / Слышать — я всё слышу, но / Ничего не делаю» (АР-13-39) («вижу всё» = «всё слышу»; «как дурак» = «дурака валяю»; «не кричу» = «ничего не делаю»; кстати, не кричит он и во второй песне: «Ямолчу, а вурдалак…»; АР-3-38).

Что же касается «м. урашек по спине», то они будут фигурировать и в стихотворении «Живу я в лучшем из миров…» (1976), которое в некоторых отношениях продолжает тему песни «Не заманишь меня…»: «Я болею давно, а сегодня помру…» = «Когда подохну, лягу в ров» (АР-6-174); «Так прошу: не будите меня поутру» = «Приятель, заходи, / Да только не буди, / Гляди, не разбуди» (АР-6-174); «Словно раньше по телу мурашки. <…> Глубже, чем на полметра не ройте» = «Мне стены — лес, могила — ров. / Мурашки по спине».

Теперь обратимся более подробно к мотиву кровопийства властей: «Ветры кровь мою пьют» («Баллада о брошенном корабле», 1970), «В миг кровиночка моя / Потечет в бокалы!» («Заживайте, раны мои…», 1969), «И кровиночка моя / Полилась в бокалы» («Мои похорона», 1971), «Вдруг в желтый дом меня запрут / И выпьют кровь по капле?» («Ошибка вышла», 1976; черновик — АР-11-52), «Комары, слепни да осы — / Донимали, кровососы, / да не доняли!» («Две судьбы, 1977) (источником последней цитаты является черновой вариант стихотворения «Хоть нас в наш век ничем не удивить…», 1968: «А комары, клопы и блохи — / Вот с ними шутки будут плохи»; АР-14-22; позднее в этом лирический герой убедится также в «Гербарии»: «Блоха сболтнула, гнида»; поэтому «мы с нашей территории / Клопов сначала выгнали»).

Вообще выражение «пить кровь» метафорически означает «мотать душу» — именно так поэт характеризовал отношение к нему чиновников и КГБ. Приведем фрагмент из воспоминаний писателя Аркадия Львова о концерте Высоцкого в Квинс-колледже (Нью-Йорк) 19 января 1979 года: «В Квинсе после концерта он увел меня в сторону и сказал: “Здесь полно сексотов. Знаешь, Феликса сняли. Падлы!”. Феликс Дашков — капитан черноморского лайнера — наш общий друг. В 75-ом году, летом, я получил телеграмму от обоих. Из Касабланки: “Любим. Обнимаем. До встречи”. Встречи не было: я подал на выезд. Я уехал через год, но тогда я не знал, что понадобится год, даже больше года. В Квинс-колледже я дал ему книжку своих одесских рассказов “Большое солнце Одессы” и спросил, как надписать: Одесса, Москва, Нью-Йорк? Он сказал: Нью-Йорк. И добавил: “У меня два дома — в Москве и в Париже. Книга будет у Марины”. Я невольно оглянулся. Он поморщился: “Плевать мне на них. Но как они душу мотают, как они душу мотают мне!”. Я сказал: из Нью-Йорка на Советский Союз будет передача по радио о его концерте. Он взял меня под локоть и воскликнул: “Тут уже с этим балаганным объявлением подсобили! Да что они, не понимают, что живешь там, как на углях. Ради Бога, скажи на “Свободе”, чтобы никаких передач обо мне, а “Голос” передаст пару песен — и баста! Ох, суки… — он добавил еще неприличное слово, — как они там, в Москве, мотают душу мне!» [2056] .

2056

ЛьвовА. Плач о Владдмире Высоцккм // Новая ггзета. Нью-Йорк. 1988. 2–8 ааг. Цит. по: ССТ^ 273 — 274.

Этот мотив часто бывает представлен в виде избиения или ранений: «Заживайте, раны мои, / Вам два года с гаком! / Колотые, рваные, / Дам лизать собакам» /2; 597/, «Так любуйтесь на язвы и раны мои! <.. > Вот рубцы от тарана…» /2; 270 — 271/, «Я раны, как собака, / лизал, а не лечил» /3; 265/, «Пошел лизать я раны в лизолятор, / Не зализал — и вот они, рубцы» /5; 172/ (заметим, что в изоляторе герой уже оказывался в стихотворении «Я лежу в изоляторе», 1969).

Образ ран, несомненно, метафоричен, что подчеркивает следующий образ в «Балладе о брошенном корабле»: «Гвозди в душу мою / Забивают ветра», «Ветры кровь мою пьют». Сюда примыкает мотив влезания в душу, представленный во многих произведениях: «Влезли ко мне в душу, рвут ее на части» («Серебряные струны», 1962), «Тут не пройдут и пять минут, / Как душу вынут, изомнут, / Всю испоганят, изорвут, / Ужмут и прополощут» («Ошибка вышла», 1976), «Мне в душу ступит кто-то посторонний, / А может, даже плюнет, — что ему?!» (1970).

По аналогии с тем, что в «Побеге на рывок» власть пытает людей и на этом, и на том свете («Зря пугают тем светом — / Оба света с кнутом: / Врежут там — я на этом, / Врежут здесь — я на том»; АР-4-10), в стихотворении «Я прожил целый день в миру / Потусторонним…» загробным миром заправляют те же вампиры, что и в «Моих похоронах»: «Так снова предлагаю вам, / Пока не поздно: / Хотите ли ко всем чертям, / Где кровь венозна / И льет из вены, как река, / А не водица? / Тем, у кого она жидка, / Там не годится». А в черновиках, помимо мотива кровопийства, встречается и мотив людоедства: «И мяса вдоволь — пруд пруди — / Любой скоромен, — / Хоть ешь от ног, хоть от груди… / Кого схороним?» /5; 354/. Сравним с «Песенкой про Кука» и стихотворением «Много во мне маминого…»: «Переживают, что съели Кука!», «Малость зазеваешься — / Уже тебя едят!».

Поделиться с друзьями: