Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Можно еще добавить, что в своем стремлении выпить у лирического героя кровь власть опять смыкается с толпой. Об этом свидетельствует перекличка «Моих похорон» с «Песней автомобилиста» и стихотворением «Прощу прощения заране…»: «Назад — к моим нетленным пешеходам! / Да здравствуют, кто кровь мою алкал\» (АР-9-11) = «Толпа ждала меня у входа, / Сжимая веники в руках. <…> Толпа отмытая, алкая…» (АР-9-38). А в «Моих похоронах» власть будет непосредственно выступать в образе вампиров, которые «уже стоят, / Жала наготове! / Очень выпить норовят /По рюмашке крови» /3; 322/.

Теперь сопоставим пытки в «Моих похоронах» и в трилогии «История болезни», которые лирический герой сравнивает с дурным сном и плохим фильмом: «Сон мне снится — вот те на!..» = «И, словно в пошлом попурри, / Огромный лоб возник в двери»; «На мои похорона / Съехались вампиры» = «Вдруг словно кануло во мрак / Всё сборище врачей» (АР-11-54) (в последней цитате прослеживается явное сходство с поведением черта в песне «Про черта», где он тоже «канул во мрак»: «Но растворился черт, как будто в омуте..»; кроме того, здесь герой говорит: «Просыпаюсь — снова черт, — боюсь», — и точно так же он отреагирует на вампиров: «Что? Сказать, чего боюсь? / (А сновиденья тянутся). / Да того, что я проснусь, / А они останутся!»).

В ранней песне героя истязают вампиры, а в поздней упоминаются шабаш и чертовка, то есть та же нечисть, которая атакуют его так, чтобы он ее не видел: «Незаметно впился в бок» (АР-13-35) = «Ко мне заходят спины / И делают укол» (а «в бок» лирического героя ударили и в стихотворении «Я скачу позади на полслова…», 1973: «Копьем поддели, сбоку подскакав»).

В обоих случаях у героя течет кровь: «И кровиночка моя / Полилась в бокалы» = «И — горлом кровь, и не уймешь». К тому же его хотят отравить или «отключить»: «Яду капнули в вино» = «Вот сладкий газ в меня проник, / Как водка поутру», — и делают это с нетерпением: «Сейчас наверняка набросится» = «Спешат, рубаху рвут». Точно так же вел себя «какой-то зеленый сквалыга» в стихотворении «Копошатся — а мне невдомек…» (1975): «Нагло лезет в карман, торопыга, — / В тот карман, где запрятана фига, / О которой не знает никто» /5; 331/. Кстати, между этим стихотворением и «Моими похоронами» наблюдается еще ряд сходств: «Погодите, спрячьте крюк! / Да куда же, черт, вы?» = «То друзей моих пробуют на зуб, / То цепляют меня на крючок. <…> Послушай, брось, — куда, мол, лезешь-то?!» /5; 330/ (такая же ситуация была в «Разговоре в трамвае», где противник героя лез к нему в карман: «Бросьте вы, — тут не стойка вам!.. / Да очнитесь вы, ведь это мой карман!» /5; 498/) («спрячьте» = «брось» = «бросьте»; «крюк» = «крючок»; «куда же» = «куда»); «Мои любимые знакомые» /3; 322/ = «Ах! Приятель, сыграл бы в лото» (АР-2-204). Сравним опять же с «Разговором в трамвае»: «Ты, к примеру, друг» /5; 497/, «Это вымогательство, товарищ» /5; 498/. Здесь герой сетует: «Жаль, что не могу пошевелиться я», — а в «Моих похоронах» он скажет: «Мне бы взять пошевелиться, но / Глупостей не делаю». Более того, и в этой песне, и в «Разговоре в трамвае» герой одинаково нелицеприятно отзывается о своих врагах и угрожает им «рукоприкладством»: «Он припал к моей щеке / Втихаря, паршивец» (АР-13-35), «В кости, в клык и в хрящ ему! / Жаль, не по-настоящему..» /3; 319/ = «А не то я — вслух заявляю! — / Дал бы по лицу негодяю» /5; 498/.

В «Моих похоронах» лирический герой предчувствует скорое кровопийство: «Но я чую взглядов серию / На сонную мою артерию». Такое же «чутье» он демонстрирует в «Конце охоты на волков», выступая в образе вожака стаи: «Чуял волчие ямы подушками лап»; в набросках к песне «Диагноз»: «Задаю вопрос и чую…» (АР-11-54); в «Сентиментальном боксере»: «А он всё бьет — здоровый черт! / Я чую — быть беде» [2057] ^{[2058] [2059] [2060]} ; в «Конях привередливых»: «Чую с гибельным восторгом — пропадаю, пропадаю!»; в черновиках шахматной дилогии: «Чует мое сердце — пропадаю!» /3; 391/; в «Песне про правого инсайда»: «Я видал, я почуял, как он задрожал» /2; 434/; в черновиках «Человека за бортом»: «За мною спустит шлюпку капитан, / Я вновь почую почву под ногами» (АР-4-20); в «Тюменской нефти»: «Но только вот нутром и носом чую я, / Что подо мной — не мертвая земля»; в черновиках «Таможенного досмотра» и песни «В младенчестве нас матери пугали…»: «Чую — разглядят, и под арест» (АР-4206), «Я чую звон души моей помина» (АР-7-64); в черновиках «Памятника» и «Пожаров»: «Запоздало я почуял» (АР-6-43), «…чуяли привал» /8; 541/; а также в песнях «Мы взлетали, как утки…» и «Много во мне мамин ого…»; «Правда, шит я не лыком / И чую чутьем…»/5; 45/, «В первобытном обществе я / Чую недостаткюЖ⁴.

2057

Москва, Радиотехнический институт (РТИ) АН СССР, июнь 1967.

2058

Москва, МВТУ им. Баумана, 19.03.1978; 1-е выступление. Примечательно, что в рукописи этот вариант был зачеркнут (АР-8-130).

2059

РГАЛИ. Ф. 3004. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 2.

2060

РГАЛИ. Ф. 3004. Оп. 1. Ед. хр. 37. Л. 6–7.

И в «Моих похоронах», и в песне «Ошибка вышла» герой предстает в одинаковом виде — лежит голый и беззащитный, а рядом с ним суетятся вурдалак и главврач: «Безопасный, как червяк, / Я лежу, а вурдалак / Со стаканом носится» = «Лежу я голый, как сокол, / А главный — шмыг да шмыг за стол» («как червяк» = «как сокол»; «Я лежу» = «Лежу я»; «а вурдалак» = «а главный»; «носится» = «шмыг да шмыг»).

Если в первой песне упомянут «самый сильный вурдалак», то во второй — «самый главный», названный «огромным лбом», который «озарился изнутри здоровым недобром»: «А самый сильный вурдалак / Всё втискивал и всовывал. / И плотно утрамбовывал, / Сопел с натуги, сплевывал / И желтый клык высовывал» = «А самый главный сел за стол, / Вздохнул осатанело / И что-то на меня завел, / Похожее на дело. <.. > Он. потрудясь над животом. / Сдавил мне череп, а потом…».

Если «самый сильный вурдалак… сопел, с натуги, сплевывал», то главврач «пыхтит над животом»405. Кроме того, оба кричат и призывают к расправе: «Крикнул главный вурдалак: / “Всё — с него довольно!”» (АР-13-36), «И знак дает — наброси-т<ь>ся» (АР-13-40) = «“На стол, — кричит, — его, под нож!”, - / И всякое такое»406.

Если вурдалак героя «втискивал и всовывал», то врачи ему «в горло всунули кишку» (такая же ситуация была в «Расстреле горного эха»: «И эхо связали, и в рот ему всунули кляп»). Причем в черновиках «Моих похорон» самый сильный вурдалак назван главным и самым главным, как в песне «Ошибка вышла»: «Не обмыли, кое-как, / В гроб воткнули — больно! / Крикнул главный вурдалак: / “Всё — с него довольно!” <.. > Самый главный вурдалак / Втискивал и всовывал, / А после утрамбовывал» (АР-13-36), «Сделал маленький глоток / Главный кровопивец» (АР-13-34).

В обоих случаях присутствует одинаковое — безымянное — обращение лирического героя к представителям власти: «Эй, постойте! Спрячьте крюк! / Да куда же, черт, вы?!» /3; 320/ = «Эй, как вас там по именам, — / Вернулись к старым временам?» [2061] ^{[2062] [2063] [2064] [2065]} /5; 396/, - а те являются профессионалами своего дела («кровопийства»): «Шустрый парень и знаток / Стукнул по колену, / Подогнал и под шумок / Надкусил мне вену» (АР-3-38) — «Он руку мне стянул жгутом, / Чтоб кровь не проходила. / Он дока, но и я не прост…» /5; 384/. Данная характеристика знакома нам по целому ряду произведений: «Говорили чудаки, / В деле доки, знатоки. / Профессионалы. / Будто больше мне не спеть, / Не взлететь, не преуспеть, — / Пели подпевалы» (АР-12-164), «Мне специалисты внушали пространно: / Гитара нарушит ненужный покой» (АР-5108), «Стукнул, раз: специалист, видно по нему!» /2; 13/, «Он стратег, он даже тактик, словом — спец» /4; 216/, «Главный спец по демократам / Вдруг сказал мне: “Коля, врежь! / Выпей с бывшим дипломатом / За крушение надежд. / Сам я был на это падким, — / Молвил он и зарыдал, — / Сам за тягу к демократкам / В Будапеште пострадал”. <…> Но инструктор — парень-дока. / Деловой…»408 (интересно, что об инструкторе сказано «Молвил он», а о главвраче: «Он молвил, подведя черту…»).

2061

Сравним еще в некоторых произведениях: «Эй, вы бурые, — кричит, — светло-пегие!» (СЗТ-1-126), «Эй, кто там грозит мне? / Эй, кто мне перечит?» /4; 21/, «Эй! Против кто? Намнем ему бока!» /5; 229/.

2062

Вариант исполнения «Инструкции перед поездкой за рубеж» (Москва, у В. Высоцкого, запись для К. Мустафиди, 25.08.1974).

2063

РГАЛИ. Ф. 3004. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 13.

2064

Заметим, что если перо главврача ерзает, то так же будут вести себя и сам главврач, и его подчиненные, издеваясь над лирическим героем: «По мне елозят, егозят».

2065

Добра! 2012. С. 248.

Если в песне «Ошибка вышла» «все наготове — главный крут» /5; 395/, то и в «Моих похоронах» «они уже стоят, / Жала наготове! / Очень выпить норовят / По рюмашке крови» /3; 322/ (тот же мотив находим в «Балладе о любви»: «От лжи и зла, что вечно наготове / Порвать тугую тоненькую нить»; АР-2-182; а главврач как раз отождествляется с ложью и злом: «И озарился изнутри / Здоровым недобром» /5; 77/, «Не надо вашей грубой лжи!» /5; 381/). Поэтому «мне такая мысль страшна <…> Что вон они уже стоят, / Жала наготове!» = «И нависло острие. / В страхе съежилась бумага».

Если «самый сильный вурдалак», подвергая героя пыткам, «сопел с натуги, сплевывал», то «самый главный» врач, занимаясь тем же самым, «кряхтел, кривился, мок <…> А он зверел, входил в экстаз». В обоих случаях представлен мотив ража, в который входят представители власти, мучая свои жертвы (кстати, выражение с натуги также нашло отзвук в песне «Ошибка вышла»: «Но туже затянули жгут…»).

Если в «Моих похоронах» вурдалак «желтый клык высовывал», то песне «Ошибка вышла» лирическому герою «чья-то желтая спина / Ответила бесстрастно».

В первом случае герой говорит: «Вот мурашки по спине / Смертные крадутся», — а во втором у него «по телу ужас плелся» (да и в «Истории болезни он окажется на краю смерти: «Я лег на сгибе бытия, / На полдороги к бездне»).

В ранней песне «очень бойкий упырек / Стукнул по колену, / Подогнал и под шумок / Надкусил мне вену», а в поздней «все юркую чертовку ждут»409, «Как бойко ерзает перо, / Перечисляя что-то» /5; 373/4'0. Эта же характеристика встречается в «Письме с Канатчиковой дачи»: «Персонал больницы боек — / Глаз не сводит с наших коею/¹¹; в «Дорожной истории»: «Но на начальника попал, / Который бойко вербовал»; и в «Веселой покойницкой»: «Бойко, надежно работают бойни, — / Те, кому нужно, — всегда в тренаже! — / Значит, в потенции каждый — покойник, / За исключением тех, кто уже» /2; 517/. А бойня будет упомянута и в «Конце охоты на волков»: «Эту бойню затеял не бог — человек».

И в «Моих похоронах», и в «Истории болезни» лирический герой предстает, с одной стороны, абсолютно здоровым: «Здоровье у меня добротное» = «Я был здоров, здоров, как бык»; а с другой — слабым и болезненным: «Да где уж мне, ледащему, болящему, / Бить не во сне — по-настоящему?!» (АР-3-41) = «Я был и слаб и уязвим, / Дрожал всем существом своим» (сравним заодно мотивы холода и дрожи: «Я от холода дрожу» /3; 317/ = «Дрожу от головы до пят» /5; 392/). Поэтому, чтобы сбить с толку своих врагов, он «включает дурочку»: «Безопасный, как червяк, / Притворяюсь…» (АР-3-39) = «Прикинусь я, что глуп да прост» /5; 396/; и молчит: «Я молчу, а вурдалак / Со стаканом носится» (АР-3-39) = «Он вызнал всё, хоть я ему / Ни слова не сказал» /5; 373/, «Сухие губы — на замок» /5; 78/.