Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Если в черновиках «Разбойничьей» главный герой — «без одёжи да без сна», то в стихотворении «В лабиринте», где приближается зима, «люди одеты не по погоде». И, наконец, если в «Разбойничьей» речь идет о молодце, за которого принялись «круто да забористо» /5; 361/, то в стихотворении говорится о парне, за которого взялись точно так же: «Кто-то хотел парня убить — / Видно, со зла».

Следующего образа: «А которых повело, повлекло / По лихой дороге, — / Гнойным ветром сволокло / Прямиком в остроги» [2264] , - мы уже касались выше — в частности, при сопоставлении песни «Священная война» с произведениями Высоцкого, показав, что мотивы гнили и гниения метафорически характеризуют атмосферу советской действительности (этот же гнойный ветер упоминал Александр Галич в стихотворении «Занялись пожары», 1972: «Отравленный ветер гудит и дурит / Которые сутки подряд. / А мы утешаем своих Маргарит, / Что рукописи не горят!»).

2264

Москва, театт> «Ромэн», 17.00.1976; Москьа, богатты>ь», 14.1Р1996 (1-е выступление).

Следствием гниения является дурной запах, который также соотносится с атмосферой советской жизни: «Запах здесь… А может быть, вопрос в духах?» («И душа, и голова, кажись, болит…», 1969), «Животом — по грязи… Дышим смрадом болот, / Но глаза закрываем на запах» («Мы вращаем Землю», 1972), «И из смрада, где косо висят образа, / Я, башку очертя, гнал, забросивши кнут…» («Чужой дом», 1974). Сюда примыкают образы озона, смога, тленья, дыма и гари, из-за которых невозможно дышать: «Я пока невредим, но и я нахлебался озоном» («Райские яблоки», 1977), «Вдыхаешь смог… Не плачь, малыш! / От дыма что? — Саркома лишь, / А в общем, здоровеем!» («Баллада о маленьком человеке», 1973 /4; 360/), «Не во сне всё это, / Это близко где-то-/ Запах тленья, черный дым / и гарь» («Набат», 1972), «И если где-то запах гари, /Идым, и пламя к небесам…» («Живучий парень», 1976; АР-6-172).

В «Разбойничьей» о герое сказано: «Шел он пьяный без вина / Прямиком в остроги» /5; 365/, - а год спустя в черновиках «Песни о Судьбе» лирический герой повторит эту мысль уже от своего лица: «Без водки пьянею — / Мне всё по плечу. / Я чувствую: смею / Пойти к палачу» (АР-17-130) (напомним, что палачи упоминаются и в одном из вариантов «Разбойничьей»: «Палачи не мешкают»; АР-13-106).

Нельзя пройти также мимо многочисленных параллелей между «Разбойничьей» и песней «Бросьте скуку, как корку арбузную…» (1969), в черновиках которой упоминается тюрьма: «Из болот подуло, из камер ли? — / Ураган, снег и град пополам!» /2; 494/, - как впоследствии в «Гербарии» и в той же «Разбойничьей»: «В лицо ль мне дуло, в спину ли, / В бушлате или в робе я». «Тех ветрами сволокло / Прямиком в остроги».

Далее в черновиках песни «Бросьте скуку…» сказано: «Ветры сникли, разбились и замерли, / Ветры лижут ладони парням» /2; 494/, - что напоминает черновик «Разбойничьей»: «Знать, ему сам сатана / Голы пятки лижет\ / А в остроге — мать честна! — / Ни пожить, ни выжить» /5; 363/, - и песню «Передо мной любой факир — ну, просто карлик!»: «Их банкометы мине вылижут подметки».

Очевидно, что во всех этих произведениях представлены разные авторские маски. А между «Разбойничьей» и «Бросьте скуку…» наблюдается еще несколько общих мотивов:

1) «Он лихо ездил на коне / В конце весны…» /2; 221/ = «И на лошадь он вскочил / Да во синем Доне / Торопливо намочил / Жаркие ладони» /5; 361/.

Такой же образ всадника появится в «Живучем парне»: «Он, если нападут на след, / Коня по гриве треплет нежно».

2) «Сколько ж выпадет бед на веку его» (АР-7-51) = «Выпадали молодцу / Всё шипы да тернии» /5; 64/.

3) «Он хлебнет еще бед на веку» (АР-7-51) = «Ну, а горя, что хлебнул, / Не бывает горше» /5; 64/. Процитируем также песню «Про любовь в эпоху Возрождения» и стихотворение «Напролет целый год — гололед…»: «Некий безвестный художник / Много испытывал бед» (АР-2-49), «В двадцать лет столько бед, — в чем секрет? / Может, я невезучий? Не знаю. <.. > Будто сколько шагов — столько бед» /1; 512/.

И если в песне «Бросьте скуку…» речь шла о парне («Парень лошадь имел и судьбу свою…»), как в том же «Живучем парне», то в более поздней — о молодце, что одно и то же. Кстати, образ парня — как авторская маска — перейдет и в стихотворение «В лабиринте»: «И духоту, и черноту / Жадно глотал. / И долго руками одну пустоту / Парень хватал». Фактически здесь говорится о тех же «шипах да терниях», которые выпадут молодцу в «Разбойничьей». А образ парня мы находим также в черновиках «Сказочной истории»: «Парень Ваня для начала / Чуть пошастал у вокзала» (АР-14152), — и в «Песне про Джеймса Бонда»: «Был этот самый парень — / Звезда, ни дать, ни взять». Обе они были проанализированы в предыдущей главе (с. 164, 211).

О герое песни «Бросьте скуку…» сказано: «Парень лошадь имел и судьбу свою — / Интересную до войны». И то же самое год спустя скажет лирический герой: «Все мы люди большой, интересной судьбы» («В голове моей тучи безумных идей…», 1970; АР-7-192). А сам Высоцкий, выслушав в 1976 году рассказ иркутского старателя и бывшего «вора в законе» Бориса Барабанова, сказал: «Удивительно живем. Жаль, удивляться разучились…»⁶¹⁴.

В песне «Бросьте скуку…» герой был призван «разогнать» туман: «Но туманы уже по росе плелись. / Град прошел по полям и мечтам. / Для того, чтобы тучи рассеялись, / Парень нужен был именно там», — так же как в песне «В темноте» (обе — 1969): «Очень нужен я там, в темноте61⁵, - / Ничего — распогодится!». Да и в «Москве — Одессе» (1967) он констатировал: «Мне надо — где метели и туман, / Где завтра ожидают снегопада!» («тучи рассеялись» = «распогодится»; «туманы» = «в темноте» = «туман»; «парень нужен был» = «очень нужен я там» = «мне надо»).

А в песне «Сколько чудес за туманами кроется…» (1968) туман является уже непосредственным олицетворением власти: «Что же, выходит, — и пробовать нечего? / Перед туманом — ничто человек? / Но от тепла, от тепла человечьего / Даже туман поднимается вверх!». Другая вариация этого образа возникнет в стихотворении «За окном — / Только вьюга, смотри…» (1970): «Только кажется, кажется, кажется мне, / Что пропустит вперед весна, / Что по нашей стране, <что по нашей стране> / Пелена спадет, пелена» /2; 605/.

614 Мончинский Л. Счастливый нищий // Старатель. Еще о Высоцком. М.: МГЦ АП, Аргус, 1994. С.

302.

6¹⁵ Черновик: «Просто нужен я там, [где беда]» (цит. по факсимиле рукописи: Белорусские страницы-4. Владимир Высоцкий. Воспоминания. Архивные материалы. Минск, 2001. С. 93).

В «Бросьте скуку…» автор примеряет к себе такую же маску рыцаря, как и в песне «Про любовь в Средние века» (обе — 1969): «Парень знал: если первый в учениях — / Значит, первый в бою и в полку! / Он мечтал о великих свершениях, / Он лозу рубил на скаку. <.. > Только руки его и душа его / Стосковалися по клинку!» /2; 494/.

При этом строка «Он мечтал о великих сражениях» напоминает вариант исполнения «Баллады о гипсе»: «Мне снятся драки, рифмы и коррида!» [2265] ^[2266] (здесь же встречается и маска рыцаря-всадника: «Как броня на груди у меня, / На руках моих — крепкие латы. / Так и хочется крикнуть: “Коня мне, коня!”, - / И верхом ускакать из палаты»); песню «Вы в огне да и в море вовеки не сыщете брода…» (1976): «Помнишь детские сны о походах Великой Армады: / Абордажи, бои, паруса — и под ложечкой ком?.. / Всё сбылось…»; а также три произведения 1973 года — «Я не успел», «Прерванный полет» и «Я скачу позади на полслова…»: «И состоялись все мои дуэли, / Где б я почел участие за честь», «Только начал дуэль на ковре», «Влечу я в битву звонкую да манкую — / Я не могу, чтоб это без меня!». И в том же 1973 году лирический герой будет вновь мечтать о рыцарских подвигах: «В снах домашних своих, как Ролан<д>, я бываю неистов: / Вижу в латах себя [и в усах, как валета трефей] Побеждаю врагов — королей и валетов трефей» («Ожидание длилось, а проводы были недолги…», 1973; АР-14-136). Причем королей он называл своими врагами еще в песне «Про любовь в Средние века» (1969): «Я ненавижу всех известных королей!».

2265

Киев, Институт электросварки им. Патона, 10.11.1972; Москва, строительно-монтажный трест № 9 Главмосстроя при Мосгорисполкоме (Мосстрой-9), ноябрь 1972.

2266

Данная цитата является эвфемизмом тюремного заключения, поскольку герой повести Можаева Федор Кузькин еще до войны отсидел в тюрьме. В таком свете становится понятной предшествующая строфа: «Настрадался в одиночку, / Закрутился блудный сын: / То ль судьбе он влепит точку, / То ль судьба — в лопатки клин» (точно так же «закрутило» лирического героя в «Двух судьбах»: «Крутанет ли в повороте…», — и молодца в «Разбойничьей»: «Закрутило, привело / Прямиком в остроги. <…> Знать, судьба его влекла / По кривой дороге»; АР-6-171). Мотив одиночества будет развит в «Мореплавателе-одиночке», а блудными сыновьями назовут себя герои «Мистерии хиппи»: «Мы — сыновья своих отцов, / Но блудные мы сыновья». Да и строка «То ль судьба — в лопатки клин» также содержит автобиографический мотив. Сравним ее с черновиками песни «Я не люблю», «Побега на рывок» и «Охоты с вертолетов»: «Я не люблю, когда острее клина / В затылок мне врага направлен взор» /2; 442/, «В затылок, в поясницу вбили клин» (АР-4-14), «Схлопотал под лопатку и сразу поник» /5; 535/.