Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Позднее маска рыцаря возникнет в «Инструкции перед поездкой за рубеж» («Снилось мне, что я кольчугу, / Щит и меч себе кую»), а также в стихотворении «В забавах ратных целый век…» и в «Балладе о вольных стрелках».

А что касается образа острога, то впервые он появился в наброске 1967 года: «И что ни шаг — то оплошность, / Словно в острог заключен» («Нынче мне не до улыбок…»). В свою очередь, этот образ является продолжением образа тюрьмы из «Марша космических негодяев» (1966): «Вместо сурдокамер знали тюрем тишину. <…> Нас вертела жизнь, таща ко дну». И в дальнейшем разные их вариации будут встречаться неоднократно: «И покатился я, и полетел / По жизни — от привода до привода» /5; 35/, «Ну а молодца влекло / По лихой дороге, — / Закрутило, привело / Прямиком в остроги» /5; 364/ («вертелажизнь» = «покатился… полетел» = «влекло… закрутило»; «тюрем тишину» = «от привода до привода» = «привело… в остроги»). И если «молодца» закрутило, то «живучий парень» был «кручен-верчен. бит о камни», а в сохранившейся машинописи «Марша космических негодяев» с авторской правкой из сборника Александра Репникова находим такой вариант: «Нас крутила жизнь, таща ко дну». Этимология данного образа раскрывается в «Королевском крохее», где говорится о действиях власти по отношению к неугодным людям: «Названье крохея — от слова “кроши”, / От слова “кряхти” и “круги”, и “круши”».

Интересные сходства наблюдается между частушками к спектаклю «Живой» и «.Двумя судьбами»: «Что ни делал, как назло, / Завертело, замело»617 /3; 45/ = «Занесет ли в повороте, / Завернет в водовороте, — / сам и выровню» /5; 464/, «Знать, по злобному расчету / Да по тайному чьему-то / попечению / Не везло мне, обормоту, / И тащило баламута / по течению» /5; 467/. Здесь лирический герой сел на Кривую, надеясь, что она его вывезет: «Но Кривая шла по кругу — / ноги разные»; а в «Разбойничьей»: «Он пошел, и жизнь пошла / По кривой дороге, / Та дорога привела / Прямиком в остроги» /5; 364/. Отметим также одинаковую конструкцию, указывающую на тюремное прошлое Живого и лагерное настоящее молодца: «Что ни делал, как назло, / Завертело. замело» = «А которых повело, повлекло / По лихой дороге…». Поэтому Живой «настрадался в одиночку», и «выпадали молодцу / Всё шипы да тернии».

Кроме того, если Живого завертело, а лирический герой в «Двух судьбах» знает, что его завернет, то и в песне «Летела жизнь» он констатирует: «Пока меня с пути не завернули, / Писался я чечено-ингушом». Здесь этот глагол, так же как в частушках к спектаклю «Живой», используется в качестве эвфемизма ареста и тюремного заключения. Да и другие вышеупомянутые глаголы — покатился, повлекло, закрутило — и их многочисленные аналоги встречаются у Высоцкого постоянно, так как характеризуют действия власти по отношению к лирическому герою. Например, в песне «Не уводите меня из Весны!» беглецов из лагеря «как падаль, по грязи поволокли», в «Сказке про дикого вепря» этот самый «зверюга ужасный / Коих ел, а коих в лес волочил»; в «Том, который не стрелял» «особист Суэтин <.. > выволок на свет и приволок / Подколотый, подшитый матерьял»; в черновиках песни «Ошибка вышла» врачи «приволокли из морга таз» /5; 397/; в песне «Летела жизнь» лирический герой говорит про себя: «Как сбитый куст, я по ветру волокся» (а сравнение как сбитый куст напоминает «Прерванный полет», где поэт сравнивал себя со сбитым плодом), в «Живучем парне» главного героя «тащили на аркане»; а в «Двух судьбах» он скажет: «Не везло мне, обормоту, / И тащило баламута / по течению».

В «Разбойничьей» герой сетует: «Не успеть к заутренней — / Больно рано вешают».
– а в «Горизонте» (1971) он стремился «успеть, пока болты не затянули. <.. > Не то поднимут трос, как раз где шея» (этот мотив знаком нам по целому ряду произведений: «И открыта шея для петли» /4; 127/, «Если рыщут за твоею / Непокорной головой, / Чтоб петлей худую шею / Сделать более худой» /5; 12/, «Его тащили на аркане» /5; 409/, «Жаль, на меня не вовремя / Накинули аркан» /5; 223/ и т. д.).

Продолжая разговор о «Разбойничьей», сопоставим ее с «Чужой колеей» (1972): «А вот теперь из колеи / Не выбраться: / Крутые скользкие края / Имеет эта колея» = «Ах, лихая сторона! / Сколь в тебе ни рыскаю, / Лобным местом ты красна / Да веревкой склизкою. <…> Смех, досада, мать честна! — / Ни пожить, ни выжить».

Однако края у колеи — не только скользкие, но и крутые, поэтому в «Разбойничьей» «принялись за молодца круто да забористо» /5; 361/. И в том же 1975 году Высоцкий напишет: «Если б склоны пологие — туго: / К крутизне мы — привычные» («Склоны жизни прямые до жути…»). То есть речь идет о той самой «чужой колее», у которой крутые края (склоны). Причем у строки «К крутизне мы — привычные» имеется черновой вариант: «Мы к невзгодам — привычные» /5; 356/, - из которого следует, что речь идет о том же горе, которое «хлебнул» герой в «Разбойничьей». Поэтому еще в 1973 году поэт говорил: «Не привыкать глотать мне горькую слюну», — то есть не привыкать к невзгодам, которые возникают из-за действий власти: «Организации, инстанции и лица / Мне объявили явную войну / За то, что я нарушил тишину…».

А чужая колея и острог являются образами несвободы, находиться в которой герою невмоготу: «Сам виноват — и слезы лью, / и охаю» = «Ох. лихая сторона» (АР-13-106), «Ты не вой, не плачь, а смейся, — / Слез-то нынче не простят» /5; 65/.

Совет «не вой, не плачь» повторится в «Райских яблоках», где действие также будет происходить в остроге — лагерной зоне: «И не вздумай страдать — береженого бог бережет» (АР-3-156). В этой песне, глядя на «рай», оказавшийся лагерем, герой хочет выругаться: «Лепоты полон рот, и ругательства трудно сказать», — как и в «Чужой колее»: «И склоняю, как школьник плохой, / Колею, в колее, с колеей».

И в «Чужой колее», и в «Разбойничьей» терпение героя — на пределе: «Скоро лопнет терпенье мое» = «Стиснуть зубы да терпеть!». И в обеих песнях он «плюется»: «Я грязью из-под шин плюю / В чужую эту колею» = «Всё плевался он, пока / Не хлебнул из родника» (АР-13-108). Плюется же он потому, что «хлебнул горя», которого «не бывает горше» (следом встречается еще один синонимичный образ: «Пей отраву, хоть залейся, / Благо денег не берут»; а хлебнул горя он и в другой лагерной песне — «Баньке по-белому»: «Наглотавшись слезы и сырца…»). Поэтому в «Погоне» (1974) он говорит: «Toj^^^o я гпроглочу вместе с грязью слюну…» (причем дальше упоминается та же отрава: «Дождь, как яд с ветвей, / Недобром пропах»), а в «Куполах» (1975) он вообще скачет по колена в грязи: «Грязью чавкая жирной да ржавою, / Вязнут лошади по стремена» /5; 63/, «Это что за держава такая? / Не Россия ли эта страна?» /5; 359/. Сравним с «Русскими плачами» (1974) А. Галича: «Да была ль она, в сущности, / Эта Русь на Руси? <.. > Переполнена скверною / От покрышки до дна».

Вскоре после «Разбойничьей» пишется «Мореплаватель-одиночка» (1976): «Не однажды с ним беседовал родитель / И, как взрослому, втолковывал ему: / “Ваша тяга к одиночеству, простите, / Приведет вас обязательно в тюрьму'”»⁶™ И это предсказание в полной мере осуществилось в «Разбойничьей»: «Он пошел, и жизнь пошла / По кривой дороге, / Та дорога привела / Прямиком в остроги» /5; 364/.

Однако сам «мореплаватель-одиночка» отеческое предостережение не воспринял всерьез: «Да не век остаться светлым денечку, — / Стал папаше отвечать делово, — / Входишь в камеру, простите, одиночку, / А она тебе — совсем ничего» (АР-10-135). Между тем в «Разбойничьей» ему пришлось убедиться в обратном: «А в остроге — мать честна! — / Ни пожить, ни выжить» /5; 363/.

Причем эту тюрьму лирическому герою напророчил не только «родитель», но и «родительница»: «В младенчестве нас матери пугали, / Суля за ослушание Сибирь, грозя рукой, — / Они в сердцах бранились и едва ли / Желали детям участи такой» (1977). И именно так всё произошло: «А мы пошли за так на четвертак, за ради бога, / В обход и напролом, и просто пылью по лучу… / К каким порогам приведет дорога? / В какую пропасть напоследок прокричу?». Сравним в «Разбойничьей»: «Он пошел, и жизнь пошла / По кривой дороге, / Та дорога привела / Прямиком в остроги». Поэтому «сколько веревочка ни вейся — / Все равно совьешься в кнут'», а в черновиках песни «В младенчестве нас матери пугали…» герои скажут: «Доверясь указанию компаса, / Мы шли наверх, на север, по крику, по кнуту» /5; 502/. То есть конвоиры гнали заключенных, как погонщики гонят стадо. Впервые этот мотив встретился в стихотворении 1960 года: «Пожаром сожженная жизнь прожита, / Избита жестокой нагайкой» («Закручена жизнь, как жгуты из джута…»/1; 323/).

Аналогом острога из «Разбойничьей» является гербарий из песни 1976 года. Поэтому между ними также имеется много общего: «Ах, родная сторона! <…> Гнойным ветром сволокло / Прямиком в остроги» [2267] ^[2268] = «Вот и лежу расхристанный, / Распяленный, гнию» (АР-3-14), «В моем родном гербарии…» (АР-3-18); «Впору лечь да помереть» (АР-13-114) = «Мне впору хоть повеситься» (АР-3-6); «Тут на милость не надейся» = «Какое там прощение / Навозной голытьбе!» (АР-3-18) (с этой же голытьбой идентифицирует себя автор и в первой песне: «Встал с отборной голытьбой / На большой дороге»; АР-13-116); «Стиснуть зубы да терпеть!» = «Всё слюбится да стерпится»; «Ты не вой, не плачь, а смейся» = «Мы вместе выли волками» (АР-3-14); «Принялись за молодца / Круто да забористо» /5; 361/ = «Берут они не круто ли?!»; «Ну а горя, что хлебнул, / Не бывает горше» = «Мы вместе горе мыкали»; «Хлещут, бьют кого хотят!» /5; 362/ = «Все проткнуты иголками» (а иголки — это те же шипы да тернии, которые «выпадали молодцу» в «Разбойничьей»); «Как гусей она секла / Тонкой хворостинкой!..» /5; 361/ = «Когда в живых нас тыкали / Булавочками колкими…»; «А в остроге бредни-то / К ночи злей да муторней» (АР-13-106) = «Я злой и ошарашенный / На стеночке вишу» (заметим, что на «бредни» поэт уже сетовал в наброске 1972 года: «И сегодня, и намедни / Только бредни, только бредни, / И третьего тоже дни — / Те же бредни, всё они!»; АР-2-12); «Я, мол, казни, не просплю» = «А там

2267

Москва, рабочая запись для к/ф «Ветер “Надежды”» (октябрь 1976).

2268

Москва, театр «Ромэн», 17.02.1976.

— хоть на три гвоздика» (в первом случае говорится о казни через повешенье, а во втором — через распятие); «Зельем поят люди вдоволь» (АР-13-110) = «Ко мне гурьбою движутся / Мои собратья прежние — / Двуногие, разумные…»; «Он обиды зачерпнул» = «Но в горле горечь комом». Однако в концовке «Гербария», вырвавшись на свободу, герой скажет: «А я — я тешусь ванночкой / Без всяких там обид».

Многие мотивы из «Разбойничьей» два года спустя перейдут в «Письмо с Канатчиковой дачи» (1977): в первой песне героя заключили в острог, а во второй — «вся закрытая больница / У экранов собралась» [2269] ^[2270] .

2269

Добра! 2012. С. 248.

2270

Там же.

Там же.