Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Когда лирический герой избавляется от судьбы, то есть когда «судьбы нет», он, хотя и обретает свободу, но его жизнь не приближается к смерти и потому обесценивается, а когда «судьба есть», то появляется смерть, к которой эта судьба ведет героя, и жизнь тотчас приобретает ценность, так как каждое мгновенье становится на вес золота — особенно мгновенье такой короткой жизни, как жизнь Высоцкого.
Лирический герой хочет напоить коней, то есть «споить» свою судьбу, чтобы уйти от предопределенного ему скорого конца, но продолжает их нахлестывать, все время восклицая, умоляя: «Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!». Иными словами: «Вы не смотрите, что я вас так хлещу — по-другому я не могу, потому что не умею жить иначе, но чувствую, что не выдержу этого темпа, и поэтому вы “хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!”».
Вот в этой «противоречивости» и состоит трагизм «Коней» [2577] : остановиться и не хлестать коней невозможно, поскольку остановка жизни есть смерть (что и случилось с ямщиком из стихотворения «Снег скрипел подо мной…»), а хлестать их не так часто, то есть вести более-менее размеренный образ жизни, неприемлемо уже именно для Высоцкого. Процитируем черновик «Канатоходца»: «Всякий раз он ходил по канату, / Как последний, как
2577
Здесь еще можно вспомнить состоявшийся в 1976 году разговор Высоцкого с его первой женой Изой Жуковой, когда на вопрос: «Как можно жить на таком пределе?», — он ответил: «Я боюсь остановиться» (Гори, гори его звезда: 60-летию Владимира Высоцкого посвящается // Вагант-Москва. 1998. № 1-З.С. 6).
2578
Интервью В.С. Высоцкого 7 января 1980 года в Театре на Таганке / Беседовала И. Шестакова // Там же. С. 21.
2579
Телепередача «В гостях у Дмитрия Гордона. Наталья Белохвостикова» (Киев, 2013).
2580
«Корабли постоят — и ложатся на курс»: Капитан Александр Назаренко вспоминает свою дружбу с Владимиром Высоцким / Беседовал Юрий Сандулов // Русские в Америке. США (Оклахома), 2016. Вып. 4. С. 51.
***
С темой судьбы тесно связан мотив грусти, печали и тоски.
29 июля 1980 года, на следующий день после похорон поэта, Михаил Шемякин написал: «Последний год он был раздираем какой-то необъяснимой и непреодолимой тоской. Это не зависело от внешних обстоятельств» [2581] . Чуть раньше он сказал об этом так: «Последние годы его раздирала какая-то мучительная тоска, совершенно необъяснимая, как он мне признавался» [2582] [2583] .
2581
ШемякинМ. Мне есть, что спеть… // С2Т-2-257.
2582
Цит. по фонограмме передачи, посвященной памяти Владимира Высоцкого (радио «Свобода», Париж, 25.07.1980).
2583
Леонидов П. Владимир Высоцкий и другие. Красноярск: Красноярец, 1992. С. 99.
Павел Леонидов, вспоминая о встрече с Высоцким в Нью-Йорке в конце 1970х, также свидетельствует: «Тоска какая! — он это простонал тихо-тихо, — такая тоска, и от питья тоска, и от непитья тоска, зажигаюсь только, когда нападу ночью на новую песню. Даже петь становится не интересно»^8 (сравним: «.Даже от песен стал уставать» /1; 164/, «И жить не умею, / И петь не хочу» /5; 104/, «Что мне песни писать, если я на мели!» /3; 306/, «Сказал себе я: брось писать!» /1; 178/).
Однако появилась эта тоска отнюдь не в последние годы, а гораздо раньше. Давид Карапетян рассказал о своем общении с Высоцким в конце 60-х годов: «Порой у Володи бывала беспросветная тоска, причины которой он не мог объяснить. Я иногда спрашивал: “В чем дело?! Посмотри — ведь все у тебя есть! Все! И Марина, и слава, и друзья…”. — “Не знаю. Тоска какая-то внутри — неизбывная”» [2584] .
2584
Карапетян Д. Владимир Высоцкий: Воспоминания. 2-е изд., доп. М.: Захаров, 2005. С. 115.
Упоминается она Высоцким и в письмах — например, к Людмиле Абрамовой (04.03.1962): «.. тело белое, волосы чистые, душа — в тоске» /6; 309/. Затем — в письме к Игорю Кохановскому от 25.06.1967: «Очень часто мне бывает грустно, и некуда пойти, голову прислонить. А в непьющем состоянии и подавно» (С5Т-5-279).
Это тоска (грусть, печаль) действительно была у него постоянной, что находило отражение в стихах: «А моя печаль, как вечный снег, / Не тает, не тает. / Не тает она и летом / В полуденный зной» («Свои обиды каждый человек…», 1966), «А у меня и в ясную погоду / Хмарь на душе, которая горит» («Смотрины», 1973). Как видим, и в «Смотринах» ролевой (якобы) персонаж является лишь авторской маской.
В целом же мотив тоски имеет в творчестве Высоцкого длинную историю: «И вот теперь имею средства, / Метраж, а жить скучней, скучней. / Так в чем тоски моей причины, / Зачем скучно мое [бытье] жилье? / Ведь я — в столице Украины, / В центральном городе ее»1 [2585] , «Ах, ты, грусть-тоска моя, / Горе и печаль!» [2586] [2587] [2588] , «Вливали в нас тоску-печаль, / По горло в нас печали» /5; 207/, «Сначала было Слово печали и тоски» /4; 232/, «В бесшабашной жил тоске и гусарстве / Бывший лучший, но опальный стрелок» /1; 237/, «В вечности тоска — ох, влипли как!» /1; 220/, «И засосало мне тоской / Под ложечкой, /Ия прошелся
колеей / Немножечко» /3; 450/, «А на лицо его моя тоска / Легла корявой тенью микрофонной» (АР-13-12), «Ты уймись, уймись, тоска, / У меня в груди!» /2; 37/, «Тоска немая гложет иногда» /5; 53/, «Вдруг тоска змеиная, зеленая тоска, / Изловчась, мне прыгнула на шею. <.. > Грусть моя, тоска моя, чахоточная тварь, — / До чего ж живучая хвороба!» /5; 271/, «Болтаюсь сам в себе, как камень в торбе, / И силюсь разорваться на куски, / Придав своей тоске значенье скорби, / Но сохранив загадочность тоски» 14; 73/, «А я лежу в гербарии, / Тоска и меланхолия» (АР-3-12), «Эй, тоска! Повремени!» /2; 379/, «Утоплю тоску в реке» /2; 125/, «Не послать ли тоску мою к черту?» /2; 227/, «Я быстро ник, впадал в тоску» /5; 380/, «Того гляди, с тоски сыграю в ящик» /3; 183/, «Скоро я от тоски околею»72, «Я скоро буду дохнуть от тоски» /2; 229/, «И умирал от скуки и тоски» /4; 218/, «Помереть от скуки! Голосуйте» /2; 363/, «Всё в прошлом — я зеваю от тоски» /2; 245/, «Глотал упреки и зевал от скуки» /5; 267/, «Подохнешь от скуки, а выхода нет» (АР-9-121), «Я страшно скучаю, я просто без сил» /4; 91/, «Я никну и скучаю» /5; 78/, «Ну, а я сидел, скучал, как в самый гнусный понедельник» /1; 124/, «С тех пор заглохло мое творчество, / Я стал скучающий субъект» /1; 52/, «Несправедливо, грустно мне, но вот…» /2; 82/, «У кого на душе только тихая грусть…» /2; 604/, «Грущу я в сумерки и в новолуние» /2; 139/, «Грустно / Вино мерцало, / Пусто / На сердце стало» /2; 223/, «Я ликом грустнею / И чревом урчу» /5; 104/173, «Спросят “Что с тобой?” — леплю: / “Так мол, сплин”» /2;2585
Раннее стихотворение «Киев — скучный город» (Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 2. Молодость. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2013. С. 140).
2586
Раннее стихотворение «Есть здоровье бычее…» (Там же. С. 157).
2587
Черновой вариант стихотворения «Снова печь барахлит…». Цит. по: Высоцкий В. Собр. соч. в 4-х книгах. Книга вторая. Мы вращаем Землю / Сост. С. Жильцов. М.: Изд-во «Надежда-1», 1997. С. 513.
2588
Поэтому лирический герой мечтает: «Хоть бы склон увить плющом — / Мне б и то отрада» («Моя цыганская», 1967). Казалось бы, в чем отрада — лазить по горному склону и обвешивать его плющом? Однако если вспомнить начало более позднего стихотворения (1975): «Склоны жизни прямые до жути — / Прямо пологие. <.. > Если б склоны пологие — туго. / К крутизне мы — привычные», — то становится ясно, что и здесь, и в «Моей цыганской» горный склон («Я на гору впопыхах…») является метафорой жизни, которая представляется поэту скучной и неправильной («Нет, ребята, всё не так!»), и поэтому он хочет ее «украсить», расцветить и разнообразить — «увить плющом». Добавим сюда еще такой штрих. Как свидетельствует Алла Демидова, Высоцкий однажды сказал ей, почему хочет завоевать западную аудиторию: «Мне здесь скучно» (юбилейный вечер «К 70-летию Владимира Высоцкого» на Первом канале, 26.01.2008). Эту же историю она повторила в телепередаче Леонида Велехова «Совершенно секретно. Алла Демидова» (2009).
571/ (а глагол «леплю» встретится и в ранней редакции «Палача», 1975: «Я нахально леплю, / Сам себя сатаня: / “Я не очень люблю, / Когда душат меня”»; АР-16-192).
И трагический конец поэта объясняется во многом тем, что он взял на себя людские печали и не выдержал их груза: «Шут был вор: он воровал минуты, / Грустные минуты тут и там. <.. > Он у нас тем временем печали / Вынимал тихонько из души. <…> Крал тоску из внутренних карманов / Наших душ, одетых в пиджаки. <.. > Он смешного ничего не делал — / Горе наше брал он на себя. <.. > Первый клоун захлебнулся горем, / Просто сил своих не рассчитав» («Енгибарову — от зрителей», 1972). Подробнее об этом стихотворении мы поговорим в следующей главе.
Вместе с тем для Высоцкого были в равной степени характерны и радость, и печаль: «Как все, мы веселы бываем и угрюмы» («Песня Бродского), «Птица Сирин мне радостно скалится <…> А напротив тоскует, печалится, / Травит душу чудной Алконост» («Купола»). И избавляется поэт от своих печалей и бед традиционным для России способом: «Мы беду-напасть подожжем огнем <…> Меду хмельного до краев нальем / Всем скучающим и скукоженным» («Скоморохи на ярмарке»), «А беду, черт возьми, / Ты запей, задыми» («Расскажи, дорогой»).
***
В «Двух судьбах», сбегая от Кривой с Нелегкой, лирический герой фактически пытается убежать от самого себя. И побег здесь как будто бы удается, но победа эта фиктивная, поскольку от себя не убежишь, хотя лирический герой предпринимает такие попытки постоянно: «Я от себя бежал, как от чахотки» («Я уехал в Магадан», 1968), «Не послать ли тоску мою к черту? / Оторвите меня от меня!» («Я скольжу по коричневой пленке…», 1969), «Я снова — сам с собой, как в одиночке. / Мне это за какие-то грехи!» («Песенка плагиатора», 1969; черновик /2; 510/), «Болтаюсь сам в себе, как камень в торбе, / И силюсь разорваться на куски…» («Я не успел», 1973), «Дразня врагов, я не кончаю / С собой в побеге от себя» («Мне скулы от досады сводит…», 1979). А в фильме «Сказ про то, как царь Петр арапа женил» (1976) Ибрагим Ганнибал, которого играл Высоцкий, произносит такие слова: «Нет у человека врага злее, нежели он сам. Да, от недруга можно укрыться, а от дури своей куда скроешься?».
Хотя тоска склоняет героя к самоубийству: «Камнем грусть висит на мне, в омут меня тянет», — он прибегает к хитрости — вместо того, чтобы самому броситься в омут, бросает туда свою тоску: «Утоплю тоску в реке» (позднее ему так же удастся избавиться от Кривой и Нелегкой, которые «от досады, с перепою там и сгинули»™; но если от судьбы-тоски можно избавиться таким способом, то от власти нельзя, — как сказано в черновиках «Баллады о любви», 1975: «…Ведь Ложь и Зло, увы, не утонули» /5; 322/), либо заменяет самоубийство побегом «от себя»: «Я повода врагам своим не дал — / Не взрезал вены, не порвал аорту. / Я взял да как уехал в Магадан, / К черту!» («Я уехал в Магадан», 1968).
Однако в ряде случаев он и сам бросается в омут: «Нас тянет на дно, как балласты» («Марш аквалангистов», 1968), «С головою бы в омут — и сразу б / В воду спрятать концы, и молчок!» («Копошатся — а мне невдомек…», 1975; АР-2-204), «В прорубь надо да в омут, но сам, а не руки сложа!» («Снег скрипел подо мной…», 1977), «И в омут головою я» («Общаюсь с тишиной я…», 1980 /5; 586/), «Мне — хоть щас на глубину!» («Здравствуй, “Юность”!..», 1977), «Бросаюсь головою в синий омут» («Реальней сновидения и бреда…», 1977), «Упрямо я стремлюсь до дну…» (1977).