Энергия кризиса

Особенно характерен мотив сбывающегося пророчества, богато представленный в рассматриваемом фрагменте, в поэме в целом (см. в примерах выше) и вообще у Пастернака, ср. в ранних стихах такие магические эффекты, как:

явление – почти библейское сотворение из мутной бездны – извозчика в ответ на соответствующий призыв лирического «я» в «Раскованном голосе» [204] ;

и наступление завтрашнего дня – почти что библейского света – во исполнение брошенных кем-то слов «Итак, до завтра» во «Встрече» [205] .

204

См.: Жолковский А. У истоков пастернаковской поэтики: о стихотворении «Раскованный голос» // Он же. Поэтика Пастернака. М., 2011. С. 275–297.

205

См.: Жолковский А. Загадки мартовской ночи: Еще раз о стихотворении Пастернака «Встреча» // Звезда. 2015. № 12. С. 247.

а в поздних – откровенно цитатные евангельские чудеса: наказание бесплодной смоковницы Христом в «Чуде», и предсказание им своей судьбы: «Я в гроб сойду и в третий день восстану» в «Рождественской звезде»; и сходные ситуации вне живаговского цикла (пророческий сон о собственных похоронах в «Августе»):

Мне снилось, что ко мне на проводыШли по лесу вы друг за дружкой <…>Был всеми ощутим физическиСпокойный голос чей-то рядом.То прежний голос мой провидческийЗвучал, не тронутый распадом…

Мотив чудесно сбывающихся слов, мыслей, звуков – естественная черта пастернаковского поэтического мира, где нематериальные сущности охотно перемешиваются с физической реальностью, воплощаются в ней, трутся о ее локоть, окунаются в бурьян и т. п. Ср. в раннем отрывке:

Я тоже любил, и дыханьеБессонницы раннею раньюИз парка спускалось в овраг, и впотьмахВыпархивало на архипелагПолян, утопавших в лохматом тумане <…>И тут тяжелел обожанья размах <…>И бухался в воздух, и падал в ознобе,И располагался росой на полях.(Я тоже любил, и дыханье…»)

а в нашей поэме:

Мы были музыкою мысли,Наружно сохранявшей ход,Но в стужу превращавшей в ледЗаслякоченный черный ход;Я помню, говорок егоПронзил мне искрами загривок,Как шорох молньи шаровой;Слова могли быть о мазуте,Но корпуса его изгибДышал полетом голой сути,Прорвавшей глупый слой лузги;Он управлял теченьем мыслейИ только потому страной.

Контрастом к таким верным словам служат неадекватные – неистинные, несбывающиеся, вредные:

И зимний день в канве ветвейКончался, по обыкновенью,Не сам собою, но в ответНа поученье.B то мгновеньеМоралью в сказочной канвеКазалась сказка про конвент.Про то, что гения горячкаЦемента крепче и белей.

[журнальный вариант]:

И зимний день в канве ветвейПо давнему обыкновеньюПотух не вдруг, как бы в ответРазвитью сказки.В то мгновеньеТакою сказкою в канвеВетвей казаться мог конвент;Уже мне не прописан фарсВ лекарство ото всех мытарств <…>Уже я позабыл о дне,Когда на океанском днеВ зияющей японской брешиСумела различить депеша(какой ученый водолаз)Класс спрутов и рабочий класс.А огнедышащие горы,Казалось, вне ее разбора.Но было много дел тупейКлассификации Помпей.Я долго помнил назубокКощунственную телеграмму:Мы посылали жертвам драмыВ смягченье треска ФудзиямыАгитпрофсожеский лубок.

Противопоставление «голой сути» и «словесной лузги» – еще один инвариантный мотив Пастернака, созвучный теме «Высокой болезни» и потому пронизывающий ее текст.

3. Преодоление времени, «будущее в прошедшем»

Пристрастие к пророчествам связано у Пастернака с его трактовкой времени – растягиванием мгновения, констатацией уходящих в прошлое и будущее повторностей (излюбленное им «Опять…»), чудесным опережением хода событий и т. п. [206] Подобные ситуации представлены и в «Высокой болезни»:

206

См.: Жолковский А. «Обстоятельства великолепия»: об одной пастернаковской части речи // Он же. Поэтика Пастернака: Инварианты, структуры, интертексты. М., 2011 С. 161–172.

Все встали с мест, глазами втунеОбшаривая крайний стол,Как вдруг он вырос на трибунеИ вырос раньше, чем вошел;Тяжелый строй, ты стоишь Трои,Что будет, то давно в былом.

Последний пример особенно близок – в тексте и по смыслу – к строкам об историке-пророке, поскольку накладывает будущее на прошлое. Но гегелевский пассаж доводит парадоксальную игру с временами до максимума, для чего афоризм, опрокидывающий пророчество в прошлое, и служит идеальным готовым предметом.

Эффектный образец совмещения исторической ретроспекции с прорицательством был задан Марком Твеном в романе «Янки при дворе короля Артура» (1889). Там герой, попавший в далекое прошлое и приговоренный к смерти, спасается благодаря знанию истории: сообразив, что дело происходит как раз накануне затмения солнца, он «предсказывает» это затмение, чем подтверждает свои притязания на статус придворного волшебника, закрепленный за злым Мерлином.

Заметим, что твеновский янки оказывается посильнее не только мифического Мерлина, но и шлегелевского историка [207] , ибо, не ограничиваясь собственно знанием о прошлом [208] , умудряется представить свой взгляд назад – как предсказание, направленное вперед. Подобных пророчеств по принципу будущего в прошедшем в «Высокой болезни», как будто, нет [209] , но вообще у Пастернака они встречаются.

207

Возникает вопрос, был ли Твен, один из основоположников жанра путешествий во времени, знаком с шлегелевской формулой.

208

Согласно Википедии, историческая дата переврана Твеном или его героем (ненароком? наугад? совершенно произвольно?): 21 июня 528 года (как это требуется по сюжету) солнечного затмения в Англии не было; ближайшие по времени затмения были 6 марта и 1 августа 528 года, но оба частичные и только в Южном полушарии (http://eclipse.gsfc.nasa.gov/SEcat5/SE0501—0600.html).

209

Правда, Лотман склонен приписывать подобный эффект воображаемому историку-пророку: «Ретроспективный взгляд позволяет историку рассматривать прошедшее как бы с двух точек зрения: находясь в будущем по отношению к описываемому событию, он видит перед собой всю цепь реально совершившихся действий, переносясь в прошлое умственным взглядом и глядя из прошлого в будущее, он уже знает результаты процесса. Однако эти результаты как бы еще не совершились и преподносятся читателю как предсказания» – Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 427. Шлегель такой двойной петли в виду не имеет: ему достаточно, что знание о будущем обращается на прошлое.

Таковы приведенные примеры с пророчествами Иисуса Христа, которые обретают дополнительную историческую глубину, будучи перенесены из евангельского текста, в рамках которого магические слова произносятся и вскоре сбываются (к ним можно добавить и предсказание Христа о скором отречении от него Петра), в современный ретроспективный текст Пастернака/Живаго. Развивая эту тропику, Пастернак вписывает в число предсказываемых событий и другие, в евангелиях отсутствующие, но известные из последующей истории, что придает переживанию сбывшегося пророчества острый привкус невымышленной достоверности. Ср., вымышленное продолжение евангельских слов Христа:

Я в гроб сойду и в третий день восстану,И, как сплавляют по реке плоты,Ко мне на суд, как баржи каравана,Столетья поплывут из темноты(«Гефсиманский сад»);

аналогичное предвкушение будущего распространения христианства:

И странным виденьем грядущей порыВставало вдали все пришедшее после.Все мысли веков, все мечты, все миры,Все будущее галерей и музеев,Все шалости фей, все дела чародеев,Все елки на свете, все сны детворы.Весь трепет затепленных свечек, все цепи,Все великолепье цветной мишуры…Все злей и свирепей дул ветер из степи…Все яблоки, все золотые шары(«Рождественская звезда»);