Энергия страха, или Голова желтого кота

Абдулла почувствовал, как пересохло во рту. Стало душно и жарко, ладони похолодели. Второй раз руки оледеневают. Первый раз — когда он лежал под пестрым камнем, вжавшись в сырую землю. Значит, холод подступает к нему в минуты опасности.

Негромкие разговоры в прихожей утихли, затем захлопнулась дверь и наступила тишина. Абдулла ослаб, ему казалось, что тело его стало ничтожным и слилось с креслом. Сил не осталось даже на то, чтобы встать и уйти. Да и не стоит спешить — неизвестно еще, где проверяющие.

Белли Назар вошел в кабинет, улыбаясь, будто ничего не случилось. Абдулла понимал, как ему трудно выглядеть спокойным. Или он думает, что Абдулла ничего не слышал? Не надо показывать, что он все слышал. Иначе Белли Назар заведет разговор на еще более опасные темы, чтобы заглушить пережитое унижение, выплеснуть осадок с души.

— Я сейчас условно разделяю туркмен на две группы…

«На сколько бы групп ты их ни делил, кто сейчас тебя услышит? Да и кому интересно твое мнение?» — подумал Абдулла.

— Первая — те, кому Великий Яшули доверяет и поручает речи толкать. Они, понятно, циники и сволочи, клейма негде ставить. Они прекрасно понимают бессмысленность своих слов. Отсюда — полное безразличие ко всему, даже к обману. Они и обманывают-то народ кое-как, да и не умеют, они никогда ничего толком не умели, но для народа, оказывается, и этого достаточно. Как русские говорят: «Пипл хавает…»

Вторая группа — те, кто молчит. Среди них есть умеренно честные, даже щепетильно честные, но их объединяет чувство бессмысленности, бесполезности любых слов и дел. В итоге — общее безразличие ко всему.

— Есть еще страх, яшули. Простой страх навлечь на себя неприятности. Он всегда был и есть. При той же советской власти.

— Молчание не спасает — вот в чем дело. Молчание может спасти отдельного человека: с работы не выгонят, на более высокую должность назначат, премию дадут. Но в итоге складывается сумма молчаний, которая губит народ. Куда уходила наша внутренняя энергия в прежние времена? Когда мы жили, разделившись на роды и племена, энергия уходила на сохранение рода: защищать его с оружием в руках от внешних врагов, добывать пропитание в мирное время. Советская власть взяла на себя какую-то часть заботы о семье. Начиная с детского сада. Образование, обучение, направление на работу — очень многое решало за нас государство. Дети государства! — вот кто мы были такие. Энергия, которая высвободилась от забот о семье, направлялась опять же на укрепление государства. Армия, комсомол-партия, всякие профкомы-домкомы, ты это не хуже меня знаешь. А еще эта энергия превращалась в энергию страха. Кто-то верил, кто-то карьеру делал — с этими все понятно. А самый большой вред природе общества и народа наносили — кто? Несогласные! Они не могли открыто протестовать — и потому молчали. Из страха. Они его никуда не могли выплеснуть. Энергия страха — страшная энергия, она уничтожает честь и надежду на свободу. Рухнул Советский Союз. Стали кричать о туркменской независимости. Не успели выплеснуть прежний страх, новый возник. В десятикратном размере! Энергия страха превратила туркмена в парализованного человека, у которого уже нет ни желания, ни способностей задуматься над своим будущим. Великий Яшули ему говорит: «Смотри в свое прошлое, у тебя в прошлом была великая история». Пичкает народ красивыми легендами, но даже если бы они были правдой, что бы это меняло? Сказано же: нельзя идти вперед с головой, повернутой назад. А вперед смотреть народ не способен, потому что организм парализован, его разъедает энергия страха, разрушительная энергия.

— А как же интеллигенция? — спросил Абдулла.

— Не смеши меня, — ответил Белли Назар. — Такое же стадо, только еще хуже, наверно.

Абдулла невольно дернул головой, что можно было расценить как протест.

— Наверно, ты думаешь, что я высокомерный. Получил то же самое советское образование, а как щеки раздувает! Но дело не во мне. Интеллигенция, эта прослойка несчастная, она и в советские времена была самой уязвимой. Рабочий или колхозник, в конце концов, всегда знал, что дальше станка или трактора его все равно не сошлют — и это придавало ему в собственных глазах хоть какую-то независимость, какое-то достоинство. А так называемый интеллигент? Особенно у нас, в Азии? Из инструктора не сделают завсектором, из завсектором — завотделом. Ассистенту могут не присвоить звание старшего преподавателя, актеру не повысят категорию… Связан по рукам и ногам, главное — не выделяться! Энергия страха делает людей одинаковыми, ты не замечал? Сейчас я поневоле стал домоседом, — Белли Назар чуть усмехнулся, — но еще недавно я же ходил по улицам, смотрел на лица людей. В лицах нет света. Люди ведь разные: один — общительный, другой — нелюдимый, третий — остряк-самоучка, четвертый — злобный и завистливый… На наших улицах все на одно лицо. Это и есть толпа? Ты заметил, я употребил тут русское слово? У нас нет слова «толпа». Есть «люди», «массы», «публика», но ни одно из них не подходит. Толпа имеет единое тело, единую цель, одно лицо, одни уши, она хочет слышать речь, которая имеет только один смысл. Так энергия страха преобразуется в энергию толпы. Только укажи ей врага — сожжет, разгромит, затопчет, уничтожит. Зато толпа любит слушать колыбельные речи: мы, туркмены, от природы высоконравственный народ, мы создали великие империи древности, мы… Чем все закончится?

— Не знаю, — пожал плечами Абдулла.

— И я не знаю. Но подозреваю. Народ может быть большим или малым, толпа не может быть очень большой. Она имеет какие-то свои предельные размеры. Рано или поздно народ, превращенный в огромную толпу, начнет делиться. Из одной толпы пять или десять… Каждая из них найдет своего вожака, начнет гордиться своим родом или племенем. Куда направится энергия толпы? Друг против друга, конечно! У нас еще тлеет вчерашняя родоплеменная рознь и ревность. Вспомнить ее и раздуть огонь — легко, все равно что спичку бросить. И тогда от государства вообще ничего не останется. И тогда мы еще вспомним нынешнего Великого Яшули как светоча цивилизации: мол, он все-таки носил звание президента, проводились выборы, имелась столица, области и районы, проводились торжественные, пышные парады — то есть была армия, милиция, суд и прокуратура…

— Яшули, вы начали писать антиутопию? — попробовал пошутить Абдулла.

— Да я бы с удовольствием, но жизнь не позволяет.

— Почему?

— Наша жизнь — сама по себе антиутопия. Или триллер. Писателю здесь делать нечего — нужен хроникер. Ты обрати внимание — антиутопии, страшилки пишут в основном в благополучных странах. То ли адреналина не хватает, то ли от сытости и благоденствия воображение разыгрывается.

— И правда! — восхитился Абдулла. — Вон, американцы — весь мир напугали своим Стивеном Кингом.

— А их фильмы? — поддержал Белли Назар. — Сплошь катастрофы, заговоры и перевороты. А я не могу написать о распаде республики, о распаде пока еще единого туркменского народа, о родоплеменной войне — рука не поднимется.

— Не дай бог — сбудется?

— А чему тут сбываться — это же наш вчерашний, не забытый день. Все рядом, еще мне же и скажут: накаркал, молчал бы — ничего б и не было.

— Видимо, об этой опасности и сам Великий Яшули догадывается, часто говорит, что нас могут изнутри взорвать.

Белли Назар засмеялся.

— Да нет, он боится, что кто-то покусится на его власть. Поэтому заранее любые разговоры объявляет происками внутренних врагов. На самом деле он и подложил динамит под будущее туркмен. Кто знает, может, и под него кто-нибудь подложит динамит.

«Кой черт меня сюда принес? — ужаснулся Абдулла. — Если хоть одна душа узнает, что здесь говорилось, что я слушал, — мне конец. Театр у нас один… Куда я пойду, если из театра выгонят?»

— Для театра что-нибудь пишете? — нашел он повод и тему, чтобы уйти от опасного разговора.

«Ну конечно же не пишет, какой смысл, если на сцене не появится. Сейчас он скажет, что нет, мол, бесполезно, я посокрушаюсь и попрощаюсь».

— Есть идеи, даже есть наброски! — ответил Белли Назар и тут же, будто ждал повода, достал из ящика письменного стола толстую тетрадь, начал листать страницы. — У многих народов есть на этот счет предания, легенды, суеверия, мистические слухи, даже обряды упоминаются. Будто бы душа человека иногда покидает его тело во время сна. Туркмены, например, говорят: «Не спи с открытым ртом!». У всех народов есть нечто подобное. Я пятнадцать лет выписки делаю на эту тему… Вот заметка из дореволюционного русского журнала о нравах и верованиях западных туркмен, опубликованная 90 лет назад. И написанная, кстати, туркменом. День тринадцатого числа месяца меред по лунному календарю назывался День грязи или Тяжелый день.

— Простите, яшули, по лунному?

— А?.. Ну да… — спохватился Белли Назар. — Меред — по-нынешнему март… Так вот, в ночь с тринадцатого на четырнадцатое число месяца меред архангел смерти Азраил облетает Землю и намечает людей, души которых заберет в наступающем году. Составляет, так сказать, список. И чтобы не попасть в него, люди должны убрать-прибрать территорию вокруг своего дома, вымыться, принести в жертву барана, помириться с теми, с кем поссорились, забыть обиды. Затем Азраил приглашает души этих людей к себе на испытание… Значит, душа человека в тот момент покидает тело?