Enigma

Мы являлись для тех Элитов скотом на убой, вот и все.

Именно сейчас, когда я оказалась в подобной обстановке, воспоминания о прошлом атакуют разум, параллельно выжигая шрамы на сердце.

Мы с сестрой… мы были не на «убой». Нас планировали сделать живым «лакомством». Нас готовили… не хочется говорить об этом, но из всех девочек, живущих в нашей камере, планировали воспитать профессиональных шлюх и продать подороже. По их мнению, мы все были красивы и покорны.

Многих людей использовали не в качестве игрушки для секса.

Но была перспектива стать чем-то хуже, чем сексуальной игрушкой.

Над некоторыми бесправными проводили эксперименты, в том числе генетические.

Честно, родившись и прожив в том месте десять лет, я не знаю, кем были эти Элиты. Что это за организация. Да и не хочу знать. Нас частенько накачивали всякой дурью, и во многом из-за этого, мои воспоминания о том проклятом месте такие размытые.

Это все было не со мной.

Руфус дал мне такую установку. Всегда удивлялась его способности программировать чужой мозг. Макколэй унаследовал эту способность.

Все, что мне известно… это то, что один из Элитов (хотя я не уверена, что это именно те Элиты, что стоят во главе страны) был одержим моей матерью. Поэтому мы виделись не так часто.

Эллисон была намного старше меня. Я не помню… насколько точно. Как я уже сказала, они считали нас красавицами. В реальной жизни, «за стеной» – это дар, но в бесправии – почти проклятье. И я хорошо помню тот день, когда несколько мужчин зашли в нашу камеру. Я была маленькой, и прижимала к себе потрепанную подушку, потому что мне хотелось кого-нибудь обнять, почувствовать себя в безопасности. Будучи крохой, я уже понимала, зачем они пришли.

– Не трогайте ее. Не трогайте, – помню, как Эли встала передо мной, загородив грудью. – Я старше. Возьмите меня. Только не трогайте мою Кэн…

Так было всегда. Она защищала меня каждый раз, но не любая бы так поступила на ее месте. В камере были и другие девочки, связанные родственными узами, и…

Они насиловали ее у меня на глазах, и простите, даже в мыслях я не хочу вспоминать об этом. Ни словами, ни образами. Достаточно этой боли, что выворачивает наизнанку душу, заставляя задыхаться от немого бессилия.

Не все девочки понимали, что с ними происходит. Мы с Эли отличались от других, пусть звучит не скромно, но были умны не по годам, будто взрослее. Других убеждали в том, что происходящее – нормально. И они верили в это. А мы с Эл сворачивались в один комочек и плакали, заливая слезами ночные рубашки друг друга. Шептались, глядя в окно на звезды, и мечтали, что когда-нибудь все будет иначе.

Что мы перевернем этот мир. Сделаем так, чтобы такого больше не было. Мы не столько хотели отомстить обидчикам, сколько… добиться равенства. Справедливости. Просто знать, что с другим поколением такого не будет. И ни один человек в мире не посмеет поставить себя выше другого. И неважно, какой у него цвет кожи, волос, рост и вес… гены и кровь, логический или творческий склад ума… неважно. Так не должно быть. Но почему-то так было всегда. Я читала историю. Просто у людей всегда были разные причины для того, чтобы сделать других людей рабами.

– Все будет хорошо, Кэндис. Тебя это все не коснется. А я… я не могу поступать иначе… ты еще совсем маленькая. Пока я жива, они тебя не тронут. Ты особенная, Кэндис. Мама всегда нам говорила это. И знаешь… мне кажется, это правда что-то значит, – шептала Эли, прижимая меня к себе.

– Она же наша мама… поэтому говорит так. Все мамы так говорят. Да?

– Нет, Кэн, нет. Наша мама тоже не такая, как все. Я это чувствую. И этот человек одержим ей не просто так.

– Я ненавижу этого Палача… и его татуировку, – хныкала я, пряча лицо у сестры на груди. Да. У Хозяина была отличительная черта. Татуировка на лбу. У него много их было, но эта сразу бросалась в глаза.

* * *

Из размышлений и горьких воспоминаний меня вырывает басистый голос:

– Какая красотка, Додж. Все-таки никакая виртуальная реальность не заменит этого, – содрогаюсь, ощущая шершавую ладонь на своем бедре. Пошевелиться я не могу. Я не накачена. Просто нет сил. После того, как я сто метров тащила двести фунтов мышц, у меня свои атрофировались.

– Ты идиот, Крис? Ведешь себя, как школьник. Шлюх не видел?

– Да ты потрогай. У нее кожа – бархат. Наверное, сладкая… под стать имени. Да, лакомый кусочек? – откуда они знают мое имя? Мои зубы до боли врезаются в нижнюю губу, когда этот подонок самым унизительным образом шлепает меня по заднице. Мысленно я пропускаю обоих уродов через мясорубку… но пошевелиться я не могу. К тому же, я жутко боюсь, что мое агрессивное поведение в очередной раз усугубит ситуацию.

– Я на всех смотрю, как на кусок мяса.

– Она здесь не для этого, Додж. Ее нельзя трогать.

– Неужели тебе не хочется? – тварь. Просто тварь. Его пальцы скользят по внутренней поверхности моих бедер, и каждая клеточка моего тела бьется в истерике, когда они раздвигают мне ноги. Я знаю, что будет дальше. Не маленькая. Где взять сил на сопротивление? Может, мне просто сдаться?

– Здесь камеры. И он все видит.

– Какого хера ты не сказал сразу, идиот? – пыхтит тварь, и к моему счастью, его ладонь больше не касается моих интимных мест. Фу. Меня сейчас вырвет.

– Вон, – я слышу новый голос, звучащий ультимативно. Как не подлежащий возражениям, приказ.

– Сэр, мы просто проверили…

– Вон, – вторит безликий голос. – Садись, – приказывает неизвестный уже мне. Я даже не задаюсь вопросом, какого черта здесь все говорят на английском? Разве я похищена не местными?

– Тебе лучше слушать все, что я говорю. И тогда, выберешься отсюда живой, здоровой. Еще и смысл жизни в подарок получишь. В игре всегда должна быть цель, Кэндис. Иначе, зачем играть?

Я слушаюсь. Сажусь на скрипучей постели, но не поднимаю ни головы, ни взгляда. Смотрю на свои раскрытые ладони, где темнеет запекшаяся кровь Мака. Не думала, что пожалею о том, что сбежала. Не знаю, виной ли тому связь, установленная, по его словам, между нами. Или я просто сумасшедшая. Но я нуждаюсь в его присутствии постоянно, и ничего не могу с этим поделать. Звучит абсурдно, ведь я чуть его не убила… ох, ну вы понимаете. Склад ума у меня точно не логический. От слова «совсем».

Но эти люди… они словно ждали меня там, на дороге. Может и пистолет у обезьяны оказался не случайно? Все… так странно, запутанно. Сложно. Самое страшное, наверное, для меня – это умереть, так и не узнав ответы на ВСЕ эти вопросы, что вот уже несколько месяцев терзают голову.

– Кэндис, посмотри на меня. Наш разговор будет коротким. По-смо-три, – гипнотизирующие нотки в его голосе заставляют меня, против воли, сделать то, что велит. Я не сразу замечаю татуировку в меж бровной зоне Палача. Сначала смотрю в его глаза… и падаю. Падаю с обрыва, и разбиваюсь о скалы.

Крик застревает в горле. Тело до сих пор ватное, слабое. Если честно, мне кажется, что я сплю. Это не может быть он. Нет. Нет.

– Думаю, ты узнала меня, Кэндис. Натаниель Круз. Давно мы не виделись, не так ли? – если раньше я думала, что лицо Макколэя не выражает никаких эмоций, то сейчас готова забрать свои слова обратно.