Энтомоптер

– Ты умеешь мечтать?

– О чем?

Вера Августовна помолчала, глядя на темно-фиолетовые горы.

– Об энтомоптере, например.

– Об энто... что это за чертовщина?

– Энтомоптер? Это мечта.

– Не знаю, - сказал он.
– Не нуждаюсь ни в каких энтомоптерах.

– Жалко, - сказала сказала Вера Августовна.
– Я, кажется, ошиблась.

Мужчина вздохнул.

– Не ожидал я такого разговора.

– Я тоже, - сказала Вера Августовна.

– К чему она об энтомоптере?
– прошептал Тошка.

– Заткнись!
– страшно прошипел Юрка.

Мужчина еще раз вздохнул.

– Я люблю мечтать о земных делах.

– А я о невозможном.

– Вера, неужели все так и кончится?

– Не знаю. Ничего я не знаю, - сказала Вера Августовна.

– Что такое энтомоптер?

– Я уже сказала: мечта! Мечта о крыльях для всех.

– Не понимаю.

– Конечно. Тебе трудно понять. Да и не все ли равно, о чем мечтать. Главное - надо уметь мечтать.

– Почему ты сегодня такая колючая?

– Я, кажется, всегда такая.

– Ты была другой раньше.

– Люди меняются. Со временем они начинают понимать то, чего не понимали раньше.

– Неужели мы встретились для того, чтобы ты высказала мне все это? сказал мужчина.

– Может быть.

– И ты не оставляешь мне никакой надежды?

– Вот пристал, паразит, - прошептал Юрка.

– Мне очень не хотелось сегодня встречаться с тобой, Игорь, - сказала Вера Августовна.
– Но если уж я пришла...

– Так, так...
– сказал мужчина.
– Спасибо за откровенность. Ну что ж, прощай.

Он повернулся и пошел в сторону танцплощадки, откуда плыли медленные звуки танго.

– Молодец!
– прошептал Юрка.

– Кто?
– придвинулся к нему Тошка.

– Она, конечно.

– При чем здесь энтомоптер? Почему она говорила о нем?

– Вот балда!
– пробормотал Борька.

Вера Августовна постояла немного в густеющих синих сумерках, а потом, неслышно ступая по траве, пошла к нижней аллее парка.

На другой день мы закончили второе крыло. Оставалось обтянуть оба крыла полиэтиленовой пленкой. Инженер показывал нам, как приклеивать пленку к металлу, но Юрка, который теперь командовал всеми работами, сказал, что хорошо бы посмотреть, как будет выглядеть энтомоптер с необтянутыми крыльями.

Мы поставили раму с двигателем на колеса и выкатили ее во двор. Туда же принесли тонкие, почти невесомые каркасы крыльев. Они были словно сотканы из матово-серебристых нитей. Они лежали на земле и тихонько гудели под легкими порывами ветра.

Потом мы подняли крылья и закрепили их на раме шпильками из особо закаленной стали. Юрка подвел штанги кулисного механизма под средние нервюры, и крылья выпрямились и напряглись, и гул ветра в них стал громким, как в струнах рояля.

Мы отошли в сторону.

Огромная стрекоза с велосипедным туловищем и стреловидным плавником стабилизатора стояла, вздрагивая, посреди двора.

Может быть, она была немного не такой, какой виделась мне во сне, и не такой, о какой я мечтал наяву. Может быть, эта машина напоминала не стрекозу, а первый в мире планер Лилиенталя или похожий на коробчатого змея самолет братьев Райт. Но каждая линия этой стрекозы была совершенна, каждый винт и каждая скоба - прекрасны.

С удивлением посмотрел я на свои руки, поднес их поближе к лицу.

Неужели они смогли сделать, наконец, кое-что настоящее?

Руки были обыкновенные. Ничто в них не изменилось. Я хорошо помнил время появления каждого шрама, каждой царапины на пальцах. И все-таки что-то другое в них тоже было. Только я не мог понять - что.

Я взглянул на ребят. Они улыбались.

Никогда в жизни у меня не было лучших друзей, честное слово!

– Сделали, а?
– сказал вдруг Тошка.
– Вот он какой - эн-то-моп-тер. Красота, а? Закачаешься!

– Ну, сделали, - сказал Юрка.
– Чего звенеть то? Должны были сделать. Безрукие мы, что ли?

– Да я не про то, что безрукие, - сказал Тошка обиженно.
– Я про то, что все-таки сумели. Понял?

Мне вспомнились любимые слова Инженера:

"Dinamis mobilis".

Только Борька Линевский стоял, засунув руки в карманы смотрел и молчал. Он старался казаться сдержанным.

– Нравится?
– спросил у него Тошка.

Борька пожал плечами:

– А полетит?

– Амеба!
– сказал Тошка с великим презрением и отвернулся.

– Хватит, насмотрелись.
– Юрка подошел к энтомонтеру, приподнял крыло и взялся за штангу кулисного механизма.

И тут нас окликнули:

– Мальчики! Подождите!

К нам от калитки шла высокая женщина в темно-синей форме гражданского воздушного флота. Из-под узкой пилотки с голубым кантом красиво выбивались золотистые волосы. На белоснежной кофточке лежала темная полоска галстука, завязанного по-мужски. Серебряные орлиные крылья - знак ГВФ - горели на лацкане жакета.

– Я тоже хочу посмотреть, - сказала женщина и подошла к энтомоптеру.

И только тут я узнал Веру Августовну. И, наверное, с этого момента навсегда влюбился во всех женщин-летчиц, радисток и стюардесс.

Вера Августовна сказала, что ее рейс был задержан на два часа, она воспользовалась этим и забежала к нам, чтобы узнать, как двигается работа.

Она обошла вокруг энтомоптера, потрогала кулисный механизм, штанги и кромки крыльев и спросила, когда мы его закончим.

– Завтра, наверное, - сказал Юрка.
– Пленку осталось натянуть. Вот если бы Владимир Августович был с нами...

Вера Августовна опустила голову, и лицо ее стало грустным. Она стояла так, наверное, целую минуту, и мы тоже стояли, не зная, что говорить и что делать. Потом она посмотрела на нас и улыбнулась. Но улыбка получилась бледной, неестественной.

– Да, если бы Володя был сейчас с нами... Дорогие мои, хорошие люди! сказала она вдруг и положила руку на плечо Юрке.
– Счастливые вы! Умеете хорошо мечтать и претворять свои мечты в жизнь. А вот я не умею. Совсем не умею... Впрочем, это не относится к делу. Расскажите мне лучше, как работает механизм.

Юрка начал рассказывать,

Вера Августовна слушала внимательно, не перебивая.

– Мне все не верилось, - сказала она, когда Юрка кончил.
– А теперь верю. Верю! Вы понимаете?