Эпидемия сумасшествия

Хотя, лысеющему сотруднику правопорядка вполне нравилось его дело. И прямо сейчас он шел выполнять «миссию» со всей готовностью.

Проскурин попытался настроиться морально. Но это у него не вышло. Наручники неприятно сдавливали запястья, потрёпанный за последние дни пиджак вызывал чесотку. Отбитые бока начинали болеть с новой силой.

Шаги в коридоре были все более отчётливы. Вскоре дверь мягко открылась, затем ее заперли на ключ.

Со спины, походкой маньяка, подкрался полковник. Довольно высокий мужчина с небольшим животом, круглым и добрым, но весьма хитрым лицом.

От него за километр несло одеколоном. На лице не было никакой растительности. Видно, он хотел оставаться гладким снаружи, когда внутри с этим были проблемы.

Какое-то время полицейский стоял сзади. Потом обошел задержанного. Подмигнул, как старому другу, спросил:

– Ну что, Дмитрий Геннадьевич, как вы настроены на работу? Будет ли продуктивная динамика на сегодня?

– Почему сразу не бьете? К чему эти вопросы?
– Мрачно поговорил Проскурин.

– Бить? Разве вас кто-то бьёт? С вами работали, уважаемый, путем форм следственного воздействия.

– Научный подход, почти как у меня. Только я людям почки не отсаживаю...

– Так и вас бы никто не трогал, если бы вы не пошли против государственных интересов. Кстати, как насчёт интересов, то? Вы согласны возглавить проект в установленном Советом порядке?

– Я в миллионный раз говорю, что оружие не готово. И что я не могу запустить это...

– Вот так, Дмитрий Геннадьевич, - полковник подошёл к окну. Посмотрел через тюль на пригородную застройку мегаполиса.
– А ведь никто кроме вас не может. Миссия очень важная. Судьба страны решается. А вы содействовать не желаете.

– Говорите заученными фразами. Вам сказали, а вы повторяете. Сами ничего не думаете. В этом ваша проблема.

– Может быть. Я не учёный. Но от мыслей проблем больше. Вот не пустились бы вы думать слишком много, приказ бы исполнили, сейчас бы тут не сидели.

– В могиле бы может, лежал и половина Москвы тоже! Вы не представляете, на что способна кристаллическая цепная реакция, если что-то пойдет не так!

– Об этом думать не надо! Вам сказали, вы делайте! Никто не виноват, что ваше средство самое сильное! И что сам президент приказал его применить!

– Да плевать мне на вашего президента! Есть научный процесс. И его нельзя изменить, хоть царской волей, хоть чьей.

– Ах ты, паскуда! Говна старого кусок! Придурок! Смотрю разгавкался с утра, падла! Я тебе сейчас рога пообломаю!
– Неожиданно взорвался криком полковник.

– У вас приступ. Мой друг психолог...

– Сейчас тебе, мразина, психолог понадобится!

Полковник полностью изменился в лице. На лбу выступили вены. Глаза загорелись. Отточенными движениями он бросился к шкафу. В руке блюстителя порядка оказалась книга толщиной в несколько сотен страниц.

Это была скучная литература с трактовками поправок к законам за последние десять лет. Только вряд ли её взяли для прямого использования.

Словно видя перед собой фашиста, полковник бросился в бой. И Проскурин получил мощный удар по голове. Раздался сильный хлопок.

– Доверили мне тебя, говнюка! Под личную ответственность! А то дал бы тебя капитану Дорошину. Пакет на башку, суставы наизнанку. Сразу б заговорил, когда б кости затрещали. Я слишком добрый! Добрый, сука! Мать твою, гадина!

Удары посыпались градом. Полковник лупил подследственного по черепу, шее, по верхней части спины.

Потом зашёл вперёд и ударил ребром книги по лбу. После чего, не сильно, но резко, по шее. Профессор стонал, дергаясь, словно в адском котле.

Ученому хотелось, чтобы его не бросали на пол. Чтобы ему не отбивали бока, не отсаживали мышцы ног. Пусть лучше так, сидя.

Пускай пробьют голову. Он сойдёт с ума, погрузившись в мир собственных мыслей. А дальше ромбоиды сожгут планету. Но ее будет, нисколько не жаль.

– Который раз одно и то же! Козел блин! Сил уже нет с тобой работать!
– Плаксиво сказал начальник, закончив избиение.

– Не сильно старайтесь. Разобьете мне нос, опять ковер испортите, - прохрипел Проскурин, повесив голову.

– Ковер ототрут. Тогда оттерли и теперь тоже. Главное, чтоб на пользу. Общему делу... От которого некоторые крысы отлынивают.

Дмитрий Геннадьевич молчал. Полковник отошёл в сторону. Ему жутко хотелось опрокинуть стул ударом жирной ноги. Но полицейский сдержался. Кинул книгу на стол. Обтер лицо синим платком. Хмыкнул, направившись к двери.

Странно, сегодня мало. Неужели что-то задумал? Проскурину было плевать. Он впал в забытье между сном и реальностью.

Тишина обволакивала предметы. Она скромно карабкалась по шкафу, забираясь в цветочный горшок. Вместе с ней ютилась боль. Довольно сильная. Но если не двигаться, то вполне терпимая.

Казалось, что это и есть та самая стабильность, которую нам навязывают. Заключается она в скованности, тишине и боли. Только так и никак иначе. В противном случае, ничего хорошего не получится.

Ясную голову профессора заволокло бредом. И почему он стал на скользкий путь ума? Зачем вообще вырвался из людского мрака? Нарушил главный закон выживания в эпицентре человеческих джунглей. Такой закон гласит «Не высовывайся». Он высунулся. Он проиграл.

В коридоре раздались гулкие шаги. Замок клацнул смазанной утробой.

– Идет. Будет бить...
– Подумал Проскурин, прикусив язык. Судя по шороху одежды и топоту ног, их было несколько.

Говорили, здесь есть камера пыток. В подвале, на средневековый манер. И каждый, кто так сказать, не желает сотрудничать, получает там дозу воздействия.

Неужели и его туда? Главного ученого оборонной отрасли! Неужто совсем озверели!? Хотя, с них сбудется.

– Давайте. Только по инструкции, - этот голос принадлежал не полковнику. Майор наверное? Заместитель.

С двух сторон к Проскурину подошли. Сердце покрылось ледяной коркой.

– Господи! Дмитрий Геннадьевич!
– Женский голос.

Профессор поднял голову. Виктория! По другую сторону стоял Влад. Оба пыльные, растрёпанные, с небольшими царапинами на лице.

– Ребята! Вы!? Вас тоже били!?
– Выкрикнул мужчина.