Эпоха перемен 3

— Хотя ладно, сейчас не стоит, — сказала Тина, будто прочитав мои мысли. — Там аэропорт опасный. Недавно несколько аварий было. Его начали реконструировать, в следующем году обещают новую полосу открыть. Вот тогда и слетаем. А пока хватил и Лиссабона.

Она подмигнула мне.

— Пожалуй, ты права, — согласился я. — Как у тебя вообще дела? Смотрел новости. «Республика Южных Народов», значит?

— Избавляемся от слабых мест, — улыбнулась она. — Национализм теперь не в моде.

— Рад, что всё получается.

Она вздохнула.

— Ну, далеко не всё сразу. Но мы определённо движемся в правильном направлении. Кстати, спасибо за переговоры с китайской стороной. Благодаря новой торговой политике жить людям действительно стало легче.

— Пожалуйста, — ответил я.

Снова появился официант. Посмотрел на меня, ухмыляясь, и заявил:

— Кер прирау му койза?

Я посмотрел на Валентину.

— Тут хорошие устрицы подают, — сказала она. — Пожалуй, я тоже возьму парочку.

— Давай, почему нет? — улыбнулся я.

— Май сумаш оштраш ума сангрия бранка, — сказала она.

Официант улыбнулся, кивнул, после чего удалился.

— Саш, ты хотел о чём-то попросить? — спросила Валентина, глядя мне в глаза.

— Хотел, — признался я.

— Что сложное и неприятное. Верно? Иначе бы сказал гораздо раньше.

Я кивнул.

— Давай уже. Заранее обещать не буду, но что смогу сделаю, — сказала она.

— Нужны связи на Кипре, — начала я.

— Допустим, — Тина кивнула.

— Там скрывается один известный российский политик. Лидер одной крупной партии.

— Коммунистической? — улыбнулась она.

— А ты держишь руку на пульсе, — заметил я.

— Ещё бы. В этом мире всё очень связано. Что ты от него хочешь, Саша?

Она смотрела на меня своими проницательными карими глазами, и я вдруг к собственному неудовольствию ощутил, как в глубине моей души шевелится то, что можно было бы назвать остатками совести. Совершенно лишнее качества для тех дел, которыми я всё-таки решил заняться, и для такого уровня игры.

— Нужен местный журналист, который бы опознал его, и вызвал бы на откровенный разговор. Где он под запись наболтал бы лишнего. Что-нибудь насчёт выборов девяносто шестого года. О том, как на него давили, угрожали и заставили признать заведомо ложные результаты.

Тина сжала губы. Потом потёрла подбородок.

— Сложно будет… но возможно. Тут важна неожиданность. Он сейчас, должно быть, немного расслабился. Почувствовал себя в безопасности.

— Возможно, — кивнул я. — Его никто не трогал.

— Сделаю, — кивнула она. — Не сто процентов, до девяносто пять я могу дать.

— Отлично, — улыбнулся я. — Но это ещё не всё.

В этот момент появился официант с графином ледяной белой сангрии, двумя бокалами и двумя крупными устрицами на ледяном подносе.

Тина кивнула ему. Потом он разлил сангрию по бокалам.

— Это должно быть так, будто его ликвидировали спецслужбы? — спросила она.

— Да, — кивнул я. — Именно так.

Ну вот и всё. Слова сказаны. Теперь назад дороги нет. Что бы ни случилось, теперь придётся идти до конца.

Я потрогал своё ухо. Оно почти не болело, и затягивающаяся рана была скрыта всего лишь пластырем.

— Ясно, — кивнула она. — Что ж. Давай за то, чтобы у тебя получилось задуманное.

Она подняла запотевший бокал и как-то странно на меня посмотрела. Нет, в её взгляде не было осуждения. Скорее, лёгкая и грусть и что-то вроде уважения. Так смотрят на коллег, которые вдруг поняли что-то важное в своей работе и тем самым поднялись на следующий уровень.

— Спасибо, — кивнул я, поднимая свой бокал.

После этого мы как-то разом перестали говорить о делах. Рассуждали о культуре, о новых европейских театральных премьерах. О моде. О музыке. Рассказывали друг другу анекдоты, как совсем нормальные люди.

Лишь под конец нашей встречи, когда я оплачивал счёт, Тина посмотрела мне в глаза и сказала:

— Это тяжело. Но решение правильное. Я смотрела другие варианты и возможности, но не могу посоветовать ничего лучше. Разве что сам будь осторожнее. Скоро на тебя начнут охоту. Если уже не начали.

— Кто? — зачем-то спросил я.

— Ты и сам знаешь, — ответила она. — Удачи тебе! И всем нам.

Безопасность старейших денег, в том числе Ротшильдов, обеспечивалась кругом абсолютной тишины, вложенной в круг обманного шума, за которым был ещё один круг тишины, и ещё один круг шума — вплоть до публичного образа.

Информацию приходилось добывать по крупицам. Сильно помогала история: наследили они предостаточно для того, чтобы сделать определённые выводы и сфокусировать взгляд на нужных деталях. Хотя работа по объёму, конечно, была адской.

Но, несмотря на все усилия, нужного результата я так и не получил.

— Разовая акция ничего не даст, — сказал Лёша, указывая на схему, которую он начертил на листе бумаги.

Мы впервые встречались за пределами нашей «штаб-квартиры». Я решил, что так безопаснее — то место могло быть засвечено. А после возвращения из Лиссабона я очень внимательно относился к любым, даже потенциальным, угрозам.

— Их система децентрализована, — продолжал Саша. — Она складывалась веками.

— Должны быть слабые места, обязательно должны быть… — сказал я, барабаня пальцами по столу.

— Они есть, наверняка. Но не там, где мы искали, — Лёша скрестил руки на груди. — Только зря время потратили…

— Постойте. Но разве это не будет демонстрацией слабости? Для контура контролируемых элит? Если погибнет Ким, то…

— … то они развяжут тихий террор. Они так уже делали в тридцатых. Именно тогда, когда кое-кто пытался оспорить их контроль над активами, в том числе в Новом свете. Тогда погибло три человека, из самой семьи, — продолжил Лёша мою мысль.

— Сейчас тот же номер не пройдёт, — возразил я.

— Другой придумают, — ответил Саша. — Слушай, с ними бесполезно воевать так… надо заходить с козырей. Перекупать элиты, предложить новую идеологическую базу. И вот так, страну за страной, начиная с нашей собственной…

— Они сопротивляются, Сань, — сказал я. — Если я не придумаю чего-нибудь эдакого, мне крышка. У меня-то нет распределённой системы без единого центра, как у них.

— Ну… мы работаем над этим, — заметил Саша.

— Нужен парализующий удар. Хотя бы на время. Чтобы на какое-то время им стало не до нас, — продолжал я. — Что это может быть?