Эпоха перемен

В заключение статьи о письмах читателей Лукошина поставила строки из письма Зои Остренок с улицы Успенского: "Человеку тяжело живется без Божьего благословения". Действительно, оно бы не помешало. А то устал уже украинский народ от потрясений и катаклизмов. Жизнь так коротка, а до светлого будущего, видимо, еще шагать и шагать...

Пока Юля Лукошина корпела над статьей, вдумчиво прочитывая каждое письмо, Якунин и Лебеденко убежали на улицу на перекур. Это был очередной перекур за сегодняшний день. Не зря Юля Лукошина называла их оболтусами и лодырями, Лебеденко и Якунин так и норовили убежать из редакции и свалить свои дела на плечи других. Наконец-то, даже редактор это заметил. Гришин уже несколько раз забегал в кабинет и спрашивал про них.

А в это время Игорь Лебеденко и Дмитрий Якунин наблюдали со стороны, как в доме напротив, на третьем этаже, рабочие меняли старые деревянные окна на новые стеклопакеты. Курить было уже не так скучно. Это было занимательное зрелище, как сказал Игорь Лебеденко. Он намерен был досмотреть все до конца. Дмитрий Якунин решил остаться с ним. Все происходило по привычной схеме, двое работают, двое наблюдают снизу и руководят. Когда вынимали старую раму из окна, вниз посыпалась старая штукатурка и осколки кирпичей. В этот момент внизу мимо проходил мужчина, один осколок кирпича упал ему на голову. Прохожий, неприятно удивленный тем, что его больно стукнуло по башке, погрозил кулаком рабочим и сказал, что сейчас он с ними разберется, при этом он снабдил свои угрозы нецензурными словами, самым приличным словом из которого было слово "блин". Тут резко прокомментировали ситуацию и двое рабочих, которые наблюдали снизу за проведением работ. Бросив окурки на асфальт, они грозно посмотрели на тех, что торчали в окне и сказали, чтобы те работали поаккуратней. Свою речь, они, по привычке, снабдили не очень цензурной лексикой. Все выходило очень занимательно. Лебеденко и Якунин стояли в сторонке и беззастенчиво ржали, как кони, чем вызвали недовольство рабочих, меняющих оконные рамы. Те, в свою очередь, пожаловались своим коллегам, стоящим внизу почти что под самыми окнами. Те с недовольными лицами подошли к Лебеденко и Якунину и попросили их уйти. На что Лебеденко заметил с независимым видом: "Мы живем в независимой стране, и мы никуда отсюда не уйдем".

– "Ну и хрен с вами...
– со злостью сказал один рабочий.
– Стойте! Может, и вам на голову прилетит осколок кирпича".

После инцидента с прохожим, те двое, что стояли внизу, метнулись куда-то и через 5 минут принесли два столбика и красную ленту и оградили снизу место, где проводились ремонтные работы. Лебеденко и Якунин с интересом наблюдали за происходившими событиями. Они закурили по второй... или уже даже по третьей сигарете. С какого-то момента Якунин потерял счет сигаретам, внимательно следя за происходящим. Работать журналистом с каждым днем ему нравилось все больше и больше, у него было масса времени следить за тем, как в городе протекает жизнь. Возле ограждения стала собираться толпа зевак, всем хотелось посмотреть, что происходит там, наверху. Какие две не очень молодые женщины, проходящие мимо, тоже остановились рядом. Они что-то обсуждали между собой, не замечая никого вокруг, словно нельзя было найти другого места для беседы. К толпе зевак подбежала и пробегавшая мимо собака.

– Но почему нельзя было оградить это место сразу? Вот она наша - славянская безалаберность!
– сказал торжественным голосом Лебеденко, указывая рукой на мужиков, которые меняли окна на третьем этаже. Рабочие немного сконфузились, не ожидая такого внимания к себе и своей, можно сказать, прозаичной работе.

– Да, - согласился Якунин, - нашего человека невозможно переделать. Разгильдяи не переведутся никогда...Бесполезно нас тянуть на Запад, мы все равно останемся прежними... может быть, только костюмы поменяем и взгляды и идеологию.

– Но в этом что-то есть, - заметил философски Лебеденко.

– Что именно?
– деликатно осведомился Якунин у старшего коллеги.

– В нашем постоянстве, черт возьми... В этом что-то есть!

– Ты думаешь?
– спросил Якунин, с сомнением глядя на коллегу.

– Я в этом уверен, черт возьми!
– сказал с пафосом Лебеденко. Нет, он точно был сегодня в ударе.
– Ничто так не скрепляет народ как устоявшиеся нормы поведения и быта, короче, привычки... даже если они далеки от идеала, и не совсем нравятся иностранцам.

– Ну-у, что иностранцы понимают в нас?
– сказал с важным видом Якунин, закуривая четвертую сигарету.
– Они только и могут, что произносить с умным видом слова типа "славянская загадочная душа". Да мы такие... очень даже непонятные для остальных...

– Да, они не могут нас понять...
– согласился Лебеденко.

– Но это не мешает им навязывать нам свои ценности.

– Хорошо бы к этим духовным ценностям добавить еще и материальные ценно...
– сказал Лебеденко и осекся на полуслове.

К ним на всех порах летела Лукошина. Вид у нее был, явно, недовольным.

– О-о! Бежит, словно фурия! - сказал Лебеденко.
– Точно по наши души...

– Наверное, Гришин ее послал за нами, - предположил Якунин.

– Да, наверное... так и не досмотрим все до конца. А жаль! Когда еще можно будет посмотреть такой бесплатный спектакль. И погода сегодня выдалась, на удивление, теплая...

– И не говори, конец февраля, скоро весна... О, гляди, Игорь, вон меняют четвертое окно...
– сказал Якунин.

– Сейчас точно уронят что-нибудь кому-нибудь на голову, - рассмеялся Лебеденко.

Но нет. Вынимая из проема окна старую раму, строители уронили лишь кусок кирпича. Тот упал на крышу припаркованного рядом автомобиля. Сработала сигнализация.

В этот момент к журналистам подлетела разгневанная Лукошина. Она с гневной тирадой обрушилась на них.

– Что вы здесь делаете, лоботрясы?! Вы, что, совсем охренели!
– орала Юля Лукошина.
– Вас не было на работе больше часу...

– Сколько?!
– переспросил Якунин.

– Разве?..
– недоверчивым тоном спросил Лебеденко.
– Юля, не выдумывай. Нас не было на рабочем месте, максимум, 20-30 минут...

– Вот и иди и объясни все это Гришину, - сказала Лукошина, - сколько времени ты отсутствовал на рабочем месте...

Все втроем направились к зданию редакции. Лебеденко и Якунин сразу же пошли в кабинет редактора, а Лукошина пошла в свой кабинет.

– Ух, еле загнала этих лоботрясов в редакцию, - сказала Юля Лукошина, едва войдя в свой кабинет.
– Сейчас они в кабинете редактора... Надеюсь, что Гришин их пропесочит.

Лыкова и Малинкина устремили на нее любопытный взгляд.

– Юля, ты думаешь, им влетит?
– спросила Лыкова.

– А то как же?! Ты сама, Света, видела, какой Гришин был злой, когда их спрашивал, - сказала Лукошина.

– Верно, я его никогда не видела таким злым, - заметила Светлана Лыкова.
– Впрочем, им так и надо, нечего отлынивать от работы... Мы тут за них отдуваемся, а они баклуши бьют, устраивают себе перекуры на два часа...

Анна Малинкина покачала головой.

– А мне кажется, что им ничего не будет, с них как с гуся вода... особенно это касается Игоря, ему все нипочем.

– Сам работает через пень колоду, да еще Димке Якунину подает дурной пример, - сказала Лукошина.

– Да-а... дурной пример заразителен, - сказала Лыкова.
– Кстати, что они там делали... на улице?

– Смотрели, как строители меняли окна в здании напротив...
– сказала Лукошина.

– Интересное дело, они баклуши бьют! А мы должны работать за них!
– возмутилась Лыкова.

Анна Малинкина с интересом посмотрела на Светлану. Светлана Лыкова работала на полставки, в редакцию приходила часа на четыре, не больше, писала статьи кое-как, если вообще их писала, потому что все знали, что статьи помогал ей писать Игорь Лебеденко. Но проработав в редакции несколько недель, Светлана Лыкова чувствовала себя матерой журналисткой. Впрочем, Лыкова была не простой особой, а очень даже стервозной дамочкой с характером, которой палец в рот не клади... "О, как Лыкова разошлась не на шутку!
– подумала Малинкина.
– Ее бы энергию только в мирных целях, глядишь, из нее через полгода вышла бы неплохая журналистка..."