Эра цепей

Женя принялся разбирать пакеты. Что портится — в холодильник, что было горячим — на очередь в микроволновку. Ночь будет длинная, такие дежурства носили в себе отпечаток холода, завывавшего снаружи, и одиночества от ощущения отдаленности от людей. Оно и понятно, до ближайшей деревни на машине добираться не меньше получаса, а до Иркутска те самые полтора часа. Тут хочешь-не хочешь, а начнешь тосковать по простому, человеческому общению, особенно когда весь персонал десятый сон видит, а ты, как дурак, пялишься в мониторы, на которых ничего не меняется последние тридцать лет.

Микроволновка пропищала, и Люба вытащила из нее разогретую азиатскую гадость. “Догоняй”, лишь успела бросить она, и, подметая огромным халатом пол, скрылась в недрах обсерватории, направившись на свое рабочее место. Женя же, проводив ее взглядом, вздохнул, и вытащил из пакета одну-единственную грушу, какую успел урвать в это время года.

По пути к рабочему месту, он стал разбирать почту, которую едва успел забрать в уже закрывшемся отделении почты. Личные письма, разумеется, трогать не стал, это был бы совсем уж моветон даже для неприлично сблизившихся научных сотрудников, запертых вместе на отдаленной научной станции. Было одно, впрочем, которое мог открыть и он — письмо из РАН с несколько пугающей красной каймой на конверте. И чем дальше Женя читал его, тем беспокойнее его замерзшие после долгой дороги пальцы сжимали документ. Глаза под толстыми линзами очков прищурились, губы поджались, и любой бы, пожалуй, мог заметить по его лицу, что что-то не так, кроме единственной, кроме него, кто сейчас не спал.

— Опа-опа, это ж мне?! — ахнула девушка, буквально выхватив грушу у Жени. — Ну, Женёк, ты волшебник, по-другому и не скажешь. Спасибо, лапа мой.

Но даже ласковое слово не растопило вмиг заиндевевшее сердце юноши. То, что он прочел, не было простой сметой или приказом от руководства РАН, тут дело было серьезнее. Люба же, впрочем, как не замечала его смятения, так и не обратила на него внимания, открывая квадратную коробочку с лапшой и отодвигая в сторону клавиатуру.

— Люб, тут это… — начал было юноша, когда девушка занесла было палочки над едой.

Но не успел ни он сказать в чем дело, ни она приступить к еде, как множество экранов, холодным голубым освещавшие пустую, гулкую комнату, замигали, ожили. Девушка так и застыла с палочками в руках, и лишь, по привычке своей, додумалась скрутить волосы в пучок и заткнуть его этими самыми палочками. Она вновь поправила очки, вся напряглась и приняла серьезное выражение лица, словно мраморная статуя.

— Погоди, — осадила она коллегу. — Погоди-погоди…

— Люб, — вздохнул парень. — Это из РАН. Нас закры…

— Погоди! — уже громче, настойчивее гаркнула она. — Ёлки, это что такое вообще? Ну-ка, за станцию, глянь на показатели!

От порыва ветра снаружи застонали телескопы. Люба ввела команду, и на всех ста сорока разом зажужжали приводы, стали отодвигаться чехлы. Сигнал усилился. В зеркальных лицах засверкали звезды.

— Хм, — Женя упал в кресло, вглядываясь в показания. — Это…

— Это не атмосферный ливень, — кивнула его напарница. — Смотри, излучение направленное, не рассеивается. Это… Луч какой-то. Женя!

— Не сплю, не сплю! — юноша оживился.

Тридцать лет тишины, груш и целых поколений, сменяющих друг друга. Ничего похожего еще не происходило — максимум, засекали идущий от микроволновки сигнал, принимая его за что-то иное, но такого не было никогда. Даже Буся нервно лаяла и скулила, подпрыгивая и перебегая из одного конца комнаты в другой.

— Так, давай, бегом в машину! Оно уходит в тайгу! — скомандовала Люба, сбрасывая халат и хватая с вешалки у выхода пуховик. — Живей, живей, нельзя потерять!

— А остальных разбудить?

— Времени нет, давай!

Затархтел уставший двигатель, не успевший даже остыть. Женя открыл багажник, протолкнул в салон аппаратуру, а Люба нервно стискивала пальцами холодный руль. Он запрыгнул на пассажирское сиденье, машина резко сорвалась с места.

— Веди! — прикрикнула девушка, кинув напарнику в руки навигатор.

Красные огоньки габаритов быстро удалялись, машина все дальше и дальше улетала прочь, в ночь, мимо оживленно шепчущих телескопов, по мелкому снежку. След от колес все растягивался, скрываясь где-то далеко, а двое, трясущиеся в своей маленькой тарахтящей коробке, то и дело перекрикивались, устремляясь все дальше в пустошь, к загадочному сигналу.

Сегодня и звезды сверкали ярче, и ветер как-то разом утих. И чем ближе приближались ученые к пункту назначения, тем тише вокруг становилась предгорная зима.

Наконец, оно. Ничем не примечательное место, безлюдное и холодное, как и все вокруг. Не заглушая двигатель, они вышли наружу, огляделись. Никого. Ничего. Даже слишком ничего. Вот только с каждым шагом в сторону точки, в которой сходится сигнал, все сильнее под одеждой волосы вставали дыбом, и неясно, то ли это аномалия такая, то ли просто от волнения. Еще шаг, еще один, еще. В шаге от пункта назначения оба, не сговариваясь, взглянули вверх, к звездам, где сверкнула во тьме фальшивая звезда. В диоптриях отразился ее свет. Сделали шаг.

И умерли.

Глава 1: Трофей

С первым, судорожным вздохом, какой делают новорожденные, молодое, почти девичье тело попыталось закричать. Вместо жгучего холода дальнего востока, теперь ее окружали прохладный ветерок далеких холмов, запах металла и липнущая к коже кровь.

А еще были крики.

На вершине холма, словно врезанная в почву, идеальной формы серым кругом зияла каменная чаша, не меньше десятка метров в диаметре. По краям ее — восемь человеческих фигур, грудь каждой пронзена тонкими трубками, исчезающими где-то внутри чаши. В центре ее — молодая, в панике бьющаяся на алтаре обнаженная девушка, что могла поклясться, что всего секунду назад гналась за призрачным сигналом. Над ней — великан, невозможного роста человек, скрытый в глубоком темном балахоне. Неестественно длинные, тонкие пальцы тянулись к ней. Голос Любы присоединился к какофонии голосов, она закричала, попыталась отшатнуться от зловещей фигуры, но рука ее соскользнула с холодного алтаря, и она упала за него, набивая свежие синяки и ссадины на новом теле.

— Кардийцы! Мясники! — закричал кто-то из “подсоединенных”.

Люба не понимала ни слова. Более того — она и по-русски не смогла ничего вспомнить, звуки внутри ее головы почему-то путались, смешивались и сливались друг с другом, а на выходе получалось лишь тупое, бессвязное мычание.

Она попыталась отползти, нащупать что-нибудь для защиты, но лишь попала рукой в тонкий канал, высеченный в камне, и снова в ужасе вскрикнула, поняв, что по тому бежит горячая кровь.