Эра цепей

Среди окружавших ее людей началась паника. Кто-то стал выдергивать странные трубки из своего тела, попытались бежать — их смерть настигла первыми, когда люди в глухих масках из кости добрались до каменной чаши. Они быстро, слаженно окружали культистов, и кто-то сразу пал от сверкающих в ночи мечей-хопешей, а кто-то оказался под тяжелым сапогом.

— Не бегите! Стойте! — из-под длинного балахона, что все выше и выше поднимался над алтарем, донесся жуткий, хриплый голос. — Еще слишком рано! Вернитесь, она все еще нестабильна!

Речь возвращалась к девушке, та быстро вспомнила все маты на всех языках, которые только знала. Вот только те звуки, что доносились до нее со всех сторон, не были похожи ни на один из известных ей языков. Слова, даже произнесенные в панике, грубо и небрежно, словно бы “звенели” на слух.

— Взять колдуна! — один из людей в масках, отличавшийся от других сверкающей кирасой на груди, отдал приказ. — Руби его руки, там должны быть катетеры!

Воины, один за другим заканчивая с казнью культистов, стали быстро окружать высокого. Костлявая рука потянулась к плотной вуали, скрывающей лицо, показались алые губы. Еще мгновение — и колдун щелкнул зубами, высекая искру, и ослепительно яркая струя пламени вырвалась из его груди, обдавая окружавших его воинов. Один, впрочем, смог подобраться достаточно близко, чтобы точным ударом перерубить вторую руку чудовища чуть выше запястья, и отрубленная конечность, покрытая синяками от следов уколов, отлетела куда-то в сторону. Колдун закричал, струя пламени вмиг сбилась, но к тому моменту несколько его противников уже были сожжены заживо.

— Ай, не надо! — зашипела Люба, когда один из воинов за волосы стал поднимать ее на ноги.

Она схватилась за его руки, стала впиваться в кожу ногтями, но мужчина этого даже не заметил. Зато колдун услышал, как девушка стала молить на чужом, далеком языке. Ритуал был завершен, больше не было смысла рисковать своей шкурой.

Воина, что отрубил ему руку, вдруг жестко, мощно ударило вырвавшимся из-под одеяний длинным, лысым хвостом. Еще мгновение, и из конца вырвалось, продирая кожу, жало. Оно обрушилось прямо на упавшего на спину мужчину, но тот в последний миг успел наотмашь взмахнуть коротким мечом, отражая удар. Еще мгновение, и остальные кардийцы стали окружать колдуна, отрезая ему пути к отступлению.

— Не дайте ему уйти! — снова закричал командир.

Но поздно. Разрывая ткань, колдун, хрипло застонав, выпустил наружу огромные кожаные крылья. На бледных перепонках бились синеватые жилки и вены, когда он, сделав взмах, взмыл в воздух, быстро набирая высоту. Улетая, он мог лишь впиваться острыми зубами в губы от досады, что не удалось провести ритуал в тайне от всех, но и тот исход, что получился в итоге, его более чем устраивал.

Командир кардийцев, безжалостных воинов, мог лишь сыпать ему вслед проклятьями и оскорблениями, не в силах догнать беглеца. Увы, летать дано было немногим, и среди их отряда таковых не было.

— Трусливая собака! — зашипел он сквозь зубы, быстрым шагом приближаясь к тому, что отрубил колдуну руку. — Ты должен был добить его!

— Ты так на меня лаешь, как будто это я идиот, а не вы, — огрызнулся в ответ он. — Лежал бы сейчас ровненькой кучкой пепла. Может, хоть так бы помолчал, когда не спрашивают.

— Ты, пёс… — командир начал закипать. Его пальцы с силой стиснули рукоять меча.

Все внимание воинов в этот миг было приковано к двум, что прямо посреди побоища решили выяснить отношения. И только сейчас Люба, почувствовав, что хватка на ее волосах ослабла, смогла кое-как оглядеть захватчиков.

Все, кроме двух, что, кажется, готовились к дуэли, выглядели практически одинаково. На них не было доспехов в привычном понимании этого слова, лишь то, что можно было бы с натяжкой назвать “формой”, а костяные маски крепились к голове странными отростками, уходившими куда-то за затылок. Единственный, кто смог ранить колдуна, имел несколько потрепанный, в сравнении с остальными, вид, он весь был в каких-то лохмотьях, а в руке сжимал не хопеш, а прямой, грубо скованный короткий меч. Так и маска его, в отличие от прочих, вся была покрыта царапинами, сколами, тогда как другие практически не имели следов использования.

— Тебе еще учиться и учиться, Хё. Твои братья погибли по твоей вине, — голос оборванца стал спокойнее, он опустил меч. — Нельзя недооценивать колдунов. Но ты выполнил задачу. Это хорошо.

— Катись в задницу со своей похвалой, без-клан, — командир Хё брезгливо взмахнул рукой. — Забирай свой трофей и проваливай с глаз моих..!

Воин-изгнанник оглядел побоище. Взять здесь было что, многие из убитых были темильцами, а об их жадности и запасливости шутили даже они сами. Кто-то из воинов-кардийцев уже обыскивал остывающие тела, срывал жемчужные цепочки, набивал карманы железными монетами. Другие, помоложе, обступали Любу — известное дело, если женщина становилась военным трофеем, то ничего хорошего ее точно не ждало. Да только девушка, пока все с интересом наблюдали за перепалкой двух кардийцев, схватила с земли меч погибшего воина и, занеся над головой, резким движением рук срезала свои волосы, падая на холодный камень и отползая назад.

— Прочь! Прочь! — слово, которое тело вспомнило первым. В мутном омуте сознания сверкнула едва заметная искра, воспоминание. Обе руки сжимали тяжелый меч, едва его удерживая. — Прочь!

Кардийцы, посмеиваясь, обступали ее. Кто-то играючи стал звякать своим оружием по ее мечу, как бы фехтуя. Ослабевшие руки девушки едва могли сжимать рукоять, и с очередным ловким, отточенным финтом хопеш со звоном отскочил в сторону.

— Её, — прохрипел, стиснув рукоять меча, изгнанник. — Она — мой трофей!

Кардийцы остановились, стали расступаться, но все еще были достаточно близко к Любе, чтобы у нее не было ни шанса на побег.

— Нет, — путь ему преградил все тот же командир. — Не смеешь.

— Смею. Она, — вдруг, он отбросил меч в сторону, щелкнул застежкой ножен, оставаясь совершенно безоружным. — Оспорь. Выставь лучшего воина.

Тут не выдержали уже даже те, что ринулись обирать тела убитых. Кардийцы обступили своего командира, которому бросил вызов изгнанник. Такое оскорбление нельзя было просто стерпеть, особенно когда твой противник сознательно избавился от оружия.

— Гур, — командир кивнул куда-то в сторону, а сам сделал шаг назад. — Избавь старую сволочь от страданий.

Посмеиваясь, вперед вышел один из воинов, поигрывая в руке рукоятью меча. Ему-то можно было держать в руках оружие, это не он бросил вызов. Но изгнанник не выказывал ни малейшего признака страха, напротив — стойка уверенная, каждая мышца в теле напряжена, натянута, как стальной трос. Это было соревнование на скорость — промедлишь, и клинок с легкостью отсечет твою голову. Впрочем, если ты достаточно быстр, длина меча твоего противника может из преимущества быстро превратиться в недостаток — у самой рукояти такие мечи не имели заточки, лишь серповидная часть могла нанести серьезные раны.

— Давай, давай! — Гур, молодой воин и младший брат командира, кровожадно шипел, посмеивался под маской. — Ну же, старик! Я быстро…

Командир выбросил меж ними платок. Ветер стих, и тонкая, покрытая въевшимися желтоватыми пятнами ткань медленно опускалась вниз. Люба, разоруженная и поставленная на колени, могла лишь, затаив дыхание, наблюдать.

И лишь только платок коснулся земли, как изгнанник с нечеловеческой скоростью бросился вперед. Меч со свистом обрушился на него сверху, под углом, но старик нырнул вниз, ладонью уводя клинок в сторону, а ногами беря противника в жесткий захват. Клинок по касательной срезал кожу у него на ладони, хлынула кровь, но он, опершись боком в землю, рванул в сторону, и молодой воин рухнул вниз.