Эра цепей

— А это что за растение? — несмотря на обиду и сказанное ранее, она никак не могла успокоиться. Все вокруг было для нее новым, интересным, а единственным проводником в этот мир для нее оставался кардиец.

— Окаль.

— А что такое окаль?

— Это растение.

— Какое?

— Такое.

Ясное дело, что он пытался дать понять, что не хочет говорить, но Люба аж прыснула от такого ответа. Для своих лет Ар вел себя даже слишком по-детски, будто бы подростка запихнули во взрослое тело и наказали никому не попасться на обмане. Тем смешнее было то, что ее, взрослую женщину, запихнули, кажется, в тело подростка — даже передние зубы, что она то и дело трогала кончиком языка, еще все были ребристые, “заборчиком”.

Чтобы не травмировать и дальше уставшие ноги, он нес ее на спине. Для него такая ноша, кажется, не была чем-то особо тяжелым или даже непривычным, а Люба могла немного отдохнуть и, наконец, как следует подумать.

— Ну, смотри. Вот тебе сколько за меня заплатят?

— Не знаю. Много. — буркнул Ар.

— Много — это сколько?

— Я не темилец, я не считаю деньги, которых у меня нет.

Люба присвистнула. Случай интереснейший.

— Сам говорил о том, что тебе только оплата и нужна, а теперь даже прикинуть мою цену не можешь? Ну ладно, ладно, погоди. Вот ты меня вернешь, получишь награду, а дальше что?

— На Эрцилль. Или на Темиль. Или Мельхию.

— Ого, сколько ты слов знаешь, — ухмыльнулась Люба. — Так-так, хорошо. Получил денег, уехал… А дальше?

Ар что-то бессвязно проворчал, шумно фыркнул. Внятного ответа у него не было, да и выдумывать его он не хотел.

— А вот ты представь: ты меня героически притаскиваешь в отчий дом, с порога заявляешь, мол: “Я вашу дочь спас от десяти”... Как ты сказал, гухов?

— Ага.

— От десяти, нет, пятнадцати гухов! Ну, мои дорогие родственнички, разумеется, обомлеют от такой цифры. Они-то про один-два гуха думали, небось, максимум три, а тут аж пятнадцать!

Ар, мотнув головой, невольно ухмыльнулся под маской. Фарс и ерунда, но сказанные настолько театрально и беспечно, что это было даже забавно.

— И я, бросаясь в объятья дорого папаши… Или кто там у меня, говорю: “Вот он, рыцарь мой, защитник!”. Ну, и как думаешь? Сразу же у тебя появляется цель, появляется свет в конце тоннеля! А всего-то надо не быть занозой в гухе и поговорить со мной.

— Так, — от последних слов мужчина вдруг помрачнел, выгнулся назад, заставляя Любу слезть. — Сама пойдешь. Надоела.

Девушка зашипела, переступая с ноги на ногу. Что-то было не так с этой землей, это и без детального исследования было ясно, но что — сказать она не могла. И теперь, как назло, ее длинный язык привел ее к тому, что это “что-то” ей приходилось ощущать на себе. А кардиец все шел, не замедляя шаг, и ей оставалось лишь бежать вслед за ним, приговаривая:

— Ну Ар, ты чего? Погоди ж ты..!

Он все продирался сквозь высокие заросли, тяжело топая ногами и что-то тихо про себя проговаривая. Терпеть настоящую занозу больше не было сил, и он лишь бросил напоследок:

— Окаль — хлеб бедняков, жизнь тагацита. Пришли.

Догнав спутника, Люба оказалась на краю пологого спуска вниз. Здесь, в низине, вдоль все той же мелкой речушки протянулась вереница разноцветных, сотканных из мириады различных лоскутов шатров. Где-то там, среди них, мелькали мелкие, едва различимые отсюда фигуры людей, и особенно большое скопление было у вереницы повозок на самом краю поселения. Широко раскрыв глаза, Люба могла лишь восхищенно вздыхать, а затем, не дожидаясь Ара, сама, уже не обращая внимания на боль, чуть ли не бегом понеслась вниз, к цивилизации.

— Погоди ты! — прикрикнул ей вслед кардиец, вскоре ее нагнав. — Стой. Держись ближе, шурры только кажутся простыми и дружелюбными.

При слове “шурр” в голове вспыхнуло новое воспоминание. Запах свежего хлеба и горьковатого молока, вечно заляпанный фартук, смешные рога на голове, болтающийся хвост. Совсем как у детей, что выбежали навстречу причудливой парочке — те были, конечно, в основном, без рогов, но те, что постарше, особенно мальчишки, уже обзавелись крохотными отростками. Самые маленькие тут же обступили Любу, кто-то игриво пытался задрать шерстяной плащ — единственное, чем девушка могла прикрыть наготу, но на них тут же начинал рычать Ар, и дети, хохоча, тут же разбегались в разные стороны.

За теми, что были постарше, вскоре пришли и взрослые. Тут и там из шатров выходили невысокие, крепко сбитые мужчины. У каждого — сверкающие железные серьги в длинных, скрученных в трубочку ушах, а на острых рогах — кольца и разноцветные ленточки. Кто-то намекающе сжимал в руках короткие дубинки, другие просто выжидающе смотрели вслед путникам, то и дело притопывая раздвоенными копытами по земле.

Ар вел свою пленницу к остановившемуся на краю поселения каравану. Для них это был шанс убраться подальше отсюда, скрыться от преследователей, если получиться договориться о цене. Люба же, напрочь забыв о том, в какой ситуации она оказалась, вытаращив от изумления глаза, разглядывала каждого прохожего, каждый шатер и выставленные на улице глиняные посудины самых разных форм и размеров. Пусть она и не была антропологом или культурологом, но сейчас, оказавшись впервые в настолько отличавшейся от привычной ей культуре, едва ли могла думать о чем-либо, кроме возможности узнать побольше обо всем и обо всех, что ее окружают.

— Нет, мне уехать нужно уже завтра. Зав-тра, слышишь? Понимаешь меня, нет? Слово такое, “завтра”! Тьфу! — посреди столпотворения, на составленных друг на друга ящиках, возвышаясь над всеми, сидел, яростно потрясывая трубкой, темилец, человек-жаба. — Слушай, да мне плевать как, это земля вашего хозяина! Свяжитесь с ним, отправьте человека, не знаю. Мне нужно уезжать. У-ез-жать!

Не сразу завидев направляющегося к ним кардийца, шурры вскоре стали расступаться, сперва от легких толчков и похлопываний, а затем сами, не желая хоть как-то оставаться на пути воина. Затянувшись едким, пахучим дымом, темилец, наконец, заметил путников, и, забавно надув щеки, аж подскочил на месте:

— Ну вот, вот! Молодцы! Вот всегда ж с вами так, только ором и матами! Деревня, тьфу! — выбив курительную смесь из трубки, он протянул перепончатую ладонь кардийцу: — Цуйгот Ляшас, очень приятно, очень приятно! Так, вы, быстро, давайте, отмойте и приведите рабыню в порядок. Живо-живо, я пока поговорю с воином!

Не успели ни Люба, ни Ар отреагировать, как девушку обступили местные жительницы из числа шурров. Одна, пожилого вида, безрогая, но с красивым, темным от татуировок хвостом, нежно взяла Любу под локоть и, улыбнувшись, сказала:

— Пойдем. Не бойся.

И когда ее увели в шатер, Цуйгот, наконец, ловко спрыгнул со своего насеста, позвякивая металлическими кольцами в проколотых перепонках, и глядя на кардийца снизу вверх, вздохнул:

— Ну, поторгуемся. Надо кое-кого прибить.

Глава 4: След в небе

С жаром палящего солнца за горизонтом таяли тревоги и сомнения. Только сейчас, когда заботливая хозяйка обтирала ее влажной тряпкой, Люба почувствовала, как же сильно она устала. Хуже того, ощущения были такие, словно усталость перенеслась еще с того, привычного ей тела, а это… А сколько же она не спала?