Эра цепей

У самого входа его поймала Фрида, поманив пальцем. Она в несвойственной для себя манере положила руку на его плечо, заставив юношу чуть стиснуть зубы от неприятной ноющей боли, преследовавшей его уже несколько недель, и, глядя ему прямо в глаза через маску, улыбнувшись, спросила:

— Понравилось зрелище?

— Как ты..?

— Должна сказать, Келеф, я ошибалась насчет тебя, — медленно проговорила она, похлопывая его по плечу. — Ты не такой идиот, каким я тебя считала. Оказывается, все гораздо хуже.

— Спасибо, я стараюсь.

Женщина тихо усмехнулась, вздохнула, покачивая головой. Во взгляде ее читалось разочарование и жалость к тому, кого она когда-то вытащила из рабства, и кто теперь так старательно показывал, что он и сам может со всем справиться. Для нее Келеф был всего-навсего ребенком, не сильно старше того же Эрмана, который уже ожидал ее в зале.

От продолжения сцены парня спасла появившаяся вдруг Рина в нарядном, праздничном желтом шелковом платье. Лучезарно улыбаясь, она, не сдерживая себя, раскинула руки, буквально хватая Келефа и заключая его в объятия.

— Поздравляю тебя! — воскликнула она, мило, искренне улыбаясь. — Но со службы я тебя не отпущу, понял?

— Да куда уж мне, — усмехнулся он в ответ. — Ты ж без меня и шага ступить не можешь.

— Да ну-у-у тебя! — наигранно-обиженно протянула девушка, отпуская, наконец, свою жертву. — Давай, пошли, уже все ждут!

Она убежала в зал, присоединившись к своей матери, что стояла в самом конце, по левую руку, вместе с младшим ребенком. Справа же ждал Эрман, о чем-то тихо переговариваясь с отцом и бросая на входящего в зал Келефа взгляды, полные презрения и пренебрежения. К ним присоединилась и Фрида, отчего отцу и сыну пришлось закончить разговор. Карамах отошел в сторону, встав по центру, и от него к Келефу, что медленно шел вперед, простиралась теперь длинная ковровая дорожка.

— Подойди. — приказал Карамах.

Глубоко вздыхая от волнения, юноша шагнул дальше. Солдаты в парадной форме, с длинными алебардами образовывали коридор, поднимая над ним свое оружие. Торжественность момента портили лишь мысли о том, что он сегодня увидел, но парень старательно выгонял из головы засевшую в ней картину. Подойдя к своему господину, он встал перед ним на колени.

— Клянешься ли ты в верности мне и моим потомкам? — громогласно, на весь зал спросил Карамах.

— Клянусь. — уверенно ответил Келеф.

— Клянешься ли отстаивать имя дома Сеотосов ценой своей жизни?

— Клянусь.

— Встань. Отныне ты — Келеф Сеотос, младший моего имени. Я принимаю тебя в свою семью и с гордостью признаю своим вассалом. Цара?

Мать семейства, сдержанно улыбаясь, подошла к своему мужу. Она вынула из рукава небольшую иглу, уколола ей палец Келефа, и почти сразу же капля крови впиталась в ее руку, коротко сверкнув золотым сиянием. Улыбка ее стала заметнее, она кивнула.

— И твой титул отныне будет переходить твоим детям и детям твоих детей. Морем, солью и цепями, я нарекаю тебя индаром.

Воины подняли алебарды, разом торжественно прокричали, когда Карамах, взяв с блюда горсть соли, посыпал ей голову Келефа. Теперь он был одним из них, Сеотосов, пусть и не являлся им родственником — не имея собственного дома, он принимал имя того, кто наделил его властью.

Почти сразу же слуги принялись ставить обратно стол, другие заносили в зал праздничные яства. Наконец-таки Келеф мог сидеть вместе со всеми, а не прислуживать Рине, хоть иногда он и порывался наполнить ее бокал по привычке.

Карамах не остался на праздник и почти сразу же покинул дом. Цара, его жена, успела лишь бросить полный злобы взгляд ему вслед, и первой приложилась к вину, почти не касаясь еды. Рина, как и младший сын Сеотосов, себя в еде не сдерживали, а вот Эрман и Фрида вели себя куда скромнее, ведя долгий, напряженный разговор шепотом, на ухо, пока звуки их голосов заглушала музыка.

Собрались здесь и богатейшие торговцы города, представители торговых гильдий Темиля. Жаболюды вскоре окружили новоиспеченного индара, каждый стремился первым познакомиться с ним, пожать руку, представить свою гильдию, перекрикивая остальных. Сперва он пытался отвечать, окруженный возможными деловыми партнерами, но вскоре заметил, как Рина о чем-то оживленно спорила с уже изрядно подвыпившей матерью. Обе они явно не вели дружескую беседу, и даже обычно радостная и солнечная на людях дочь уже почти кричала на мать, а вскоре и вовсе, бросив столовые приборы, выбежала из зала.

— Прошу меня простить. — откланялся Келеф и поспешил вслед за молодой госпожой.

Слыша ее удаляющиеся шаги, он побежал следом. Она убегала в свою комнату, как и множество раз до этого, и, забежав внутрь, громко хлопнула дверью, сотрясая стены шпиля. Остановившись у закрытой двери на секунду в нерешительности, Келеф постучался, тихо позвал:

— Хэй… Могу войти?

— Нет! — выкрикнула Рина. — Убирайся!

Он тяжело вздохнул, присел у двери, прислонившись к ней спиной. Было слышно, как девушка тихо плачет, и юноша совершенно не представлял как ее успокоить. Не было у него подобного опыта в прошлой жизни, лишь мимолетные, ни к чему не приведшие случайные отношения.

— Давай покурим, — предложил, наконец, он. — Молча. Ничего не буду спрашивать.

Из-за двери послышался громкий всхлип, а затем тихое “угу”. Он вошел внутрь.

В комнате было темно, гораздо темнее, чем обычно. Шторы закрыты, и лишь тусклый огонек одной-единственной бумажной лампы в дальнем углу комнаты кое-как разгонял тень вокруг. Там, в ее свете, обхватив колени, сидела Рина — волосы взъерошены, на щеках потекшая тушь. Келеф прошел к прикроватному столику, привычным движением вытащил спрятанный за ним кисет с табаком и бумагу. Присев напротив, он стал сворачивать самокрутки, ничего не говоря, как и обещал.

Его присутствие успокаивало Рину. Вскоре тихие всхлипы прекратились, превратились в тихое, полное грусти дыхание, тихо шепчущее в темноте о ее печали. Юноша протянул ей папиросу, и она, взяв ее, легонько коснулась его руки.

— Она… — тихо начала Рина. — Почему они просто не могут любить друг друга? Разве это так сложно?

— Сложнее, чем ты думаешь, — вздохнул Келеф. — Я не знал своих родителей. Полагаю, они тоже не могли любить, даже меня.

— Ну ты и балда, мне теперь еще грустнее… — вздохнула в унисон с ним девушка. — Мама… Ненавидит отца за то, что его постоянно нет рядом. И за Кайру.

— За твою сестру? — удивленно спросил Келеф, сворачивая вторую самокрутку.

— Угу. Винит его в том, что она сидит там. В том, что она такая. А она… Она, гух с’ге, нормальнее всех в этом доме! Ну скажи ведь?

— Ее, кстати, не было на празднике. Мать?

— Угу… — тихо ответила Рина. — Из-за нее Кайра и не выходит. Ненавижу…