Эровый роман. Книга вторая

Любые средства маскировки и конспирации, как премудрости слежки и самого убийства, – лишь упражнения для будущей лучшей реализации новых заказов. Четкое исполнение, где все в цепочке от посредника до заказчика остались довольными. И кровавая слава, на которую идешь сознательно, увеличивает твои гонорары. А это значит, что уверование в Бога надолго откладывается.

Я никогда не работал на заказчиков и не имел представления, как работают с ними другие киллеры. У меня был только один работодатель, и любые расправы над неугодными были как его деликатные поручения. Некая зачистка, где кто-то вышел из повиновения, где столкнулись неразрешимые противоречия и интересы по бизнесу; устранить конкурентов или тех, кто просто встал на пути; плюс убийство, как метод устрашения других; еще сложнее – убить, подставив другого. Но, главное, чтобы работодатель не был в числе тех, кому больше всего выгодна эта смерть, а также чтобы демонстрационная личная подоплека убийства была тонкая, едва ощутимая, но так сильно бьющая по нервам. Четкое профессиональное убийство, от которого оперативники разводят лишь руки, где невозможно выйти на исполнителя, а установление истины тает с каждый новым днем.

Волна киллеров особенно сильно захватила с приходом в новую страну бизнеса. Именно такой Россия стала с падением занавеса. Но почти каждый из таких ребят стал киллером неосознанно – так сложились обстоятельства. Убивать они научились по ходу происходящего, без мыслей о том, что это – плохая профессия, требующая определенного мастерства. Иначе смысла в этом нет, если быть лучшим не получается или нет желания.

Неквалифицированный исполнитель – почти то же самое что и сама жертва. Такого киллера убивают вслед этой жертве. Оба они – прерванная цепочка к заказчику. Никаких доказательств, отсутствие информации у следствия – идеальное решение проблемы. Но все это опасно. Намного проще держать в штате личного убийцу на постоянной зарплате, как обычного работника, только найти такого еще нужно постараться.

Киллер умен, и это исходная позиция для начала обсуждения профессии. Сам теневой бизнес его мало интересует, и он не стремится во власть. Не убивает только ради наживы. А умение ликвидировать – как талант, которым человек обладает. Он должен легко касаться оружия, не испытывая волнения. Обязан разбираться в нем и уметь им владеть. У него не должны быть взвинчены до предела все струны нервов, которые прибавляют его пальцам лишнюю дрожь. У него нет боли во взгляде, он не смеется натужно и не демонстрирует мертвые глаза, полные ужаса, и шрам на сердце не становится глубже с каждым новым трупом. Роковой спусковой крючок не является для него гильотиной, под которой частями отрубается его совесть, и не падает на колени душа. Холод стали не гнет его в кочергу от количества грехов. Он не озлоблен на жизнь и не желает устранять таким путем своих обидчиков. Он умеет сидеть в ожидании, и это его не гложет. Но земля все равно горит под ногами как до убийства, так и после. И это главное, что он должен знать и помнить об этой профессии.

Был ли я таким? Вряд ли! Стал ли я таким? Есть ли я такой? Но потерявшие после армии чувствительность ноги помогают мне ступать по земле спокойно. Все остальное – дело опыта. А его хоть отбавляй. Я даже долгое время мог вписываться в тот самый образ супермена из фильмов из-за яркой внешности и красивой жизни. И обыватели точно бы засвистели меня в равнодушной оценке, если бы я снялся в кино с подобным содержанием, как моя жизнь.

Даже угрюмое порой выражение лица и куча пороков тела не могли во мне выдать преступника. Ни у одной женщины не промелькнуло и мысли, что в моем теле прячется тот, кто без мотива жмет на курок, прибавляя к своему сроку еще один пожизненный. А друзья? Те, которых нет… Они и не в курсе! Все остальные – мимо проходящие. Такие же бандиты, только звеном ниже в собирательном образе убийцы и звеном выше, как иерархическая лестница криминального кружка. Все укладывается в понятие “миссия” – мне так проще. Я психологически именно так оправдываю свою странную и сложную работу. А зрительский интерес к моей персоне и без фильма всегда напряжен. Харизма дала мне особенные преимущества, но я и без этого с хладнокровной участью расправлялся с неугодными Шефу.

Обычно желание вырваться из бандитского кружка терпит фиаско на любом этапе. Мое же желание освободиться от профессии имело обратный путь – я стал ближе к работодателю. Но тем самым он обезоружил меня. Я словно забыл, что точность выстрела не равно смерти цели. Отец меня ранил духовной близостью, но не стал добивать, поставив крест. Он сослался на личный опыт, думая, что жертва от кровопотери помрет сама. Но жертва имела военное прошлое, которое с лихвой помогало балансировать на грани жизни и смерти. Сумела выжить. Всем назло. И больше всего самому себе.

У меня не лежит под подушкой пистолет, как показывают во многих крутых фильмах о киллерах. Я не засовываю оружие за пояс брюк, стоя с невозмутимым видом перед зеркалом, собираясь куда-либо выйти из дома. Я не вытаскиваю обоймы с патронами в свободное время и не перепроверяю свое личное и, конечно же, чистое оружие день ото дня. Я не взвожу затвор и не направляю пистолет в пустоту, обхватив двумя руками сталь, как в американском боевике, и не представляю цель, в которую выпущу целую очередь пуль. Я не готовлюсь выстрелить в изображение в этом самом зеркале и не устаю кривить лицо от надоевшей морды в нем. И, пожалуй, не буду приставлять самому себе дуло к виску, думая о том, как мои мозги и вязкая кровь могут окропить каждый угол и каждую стену в комнате. И просто так я пистолет не сжимаю в руках, пытаясь выжать из него холодное безучастие к своей персоне.

Я вне работы. Для меня больше не существует понятия убийство без мотива, но убивать все же иногда приходится. Проживаемые годы копят причины для этого. Уже не для киллера, а для человека.

V

По истечении нескольких дней я с Надин уже были на пути к Москве. Я всю дорогу думал о том, какой будет наша встреча с отцом, и что я ему скажу, и что скажет он мне. Примерный конструктивный диалог рисовался в моей голове очень отчетливо, а вот слова о том, что он переживал или скучал – не особо. Но я все-таки очень хотел, чтобы хоть слово было об этом. Машинально саркастическая улыбка растекалась по моему лицу от таких мыслей.

Колесников встретил нас с лицом полным равнодушия. Он даже не сразу поздоровался. Осмотрел меня, потом Надин, снова меня. И последний взгляд был очень долгим. Мне даже показалось, что он был наполнен неким сочувствием. Я подсознательно понимал почему.

Он резко заулыбался, когда новый спектакль начал свою увертюру. Напыщенный и самолюбивый взгляд был полностью отброшен. Теперь он казался простым отцом. Отцом, который был рад приезду сына и знакомству с невесткой. Но я понимал, что он укротил свой грубый нрав и гордость лишь на время. Пока не состоится этот самый конструктивный диалог. И, конечно же, спустя буквально пару дней, он состоялся.

Я выслушивал много слов о том, что я не прав и что не прошу навзрыд прощения за это. И если бы я еще хоть пару дней задержался где-либо, то увертюру к спектаклю наверняка бы пропустил, пав в полную немилость.

– Ну зачем? Ну зачем ты это сделал? – сокрушался он. Я не понимаю твое тотальное желание плыть против течения!

– При чем здесь это?

– При том! Я же сказал тебе, что ты должен сделать!

– По-твоему, я ничего не сделал?! По-твоему, я не достоин того, чтобы меня поблагодарить, как минимум?!

– Не хватало еще, чтобы я гладил тебя по голове, когда ты кого-то убиваешь!

– Да, папа. Ты прав. Мне этого очень не хватает! Сначала ты меня отправляешь убить, а потом как будто и не при чем.

– Мы поняли друг друга. Только я все же считал, что это был твой подарок на мой юбилей. А ты просишь за этот подарок какую-то цену.

– Хы. Тогда в следующий раз!

– Никаких следующий раз!!! Что ты несешь?! Тебя это забавляет?!

– Ни капли. Просто когда-то я уже слышал от тебя, что Москва – другая, что здесь все иначе, и пистолетики стоит отбросить в дальний ящик, где хлам.

– К сожалению, я был не прав.

– Неужели ты можешь это признать? А-а, папа?

– Не говори со мной таким надменным тоном!

Я лишь равнодушно пожал на это плечами.

– Ты говорил мне, Рустем, красивые слова о том, что родителей надо уважать и почитать. Ты помнишь? Красивые и правильные слова. Я много над этим думал. Времени у меня было слишком много, чтобы обдумать каждое твое слово. Я даже Библию в руки взял.

– И как?

– Ты все говорил верно. И мне очень лестно, что ты все-таки научился говорить слово папа без пренебрежения и отдаешь этому слову должное.