Эровый роман. Книга вторая

Я много ей рассказывал о своем чувстве, которое плотно поселилось в моем сердце и разуме; как я мечтал хотя бы еще раз прикоснуться к ее коже и ощутить на своих губах вкус любви. Я говорил ей много о том, как запутался в днях после ее ухода из моей жизни; как первое время сходил с ума и думал, что не оправлюсь; как искал похожую на нее и не находил. Говорил ей о том, как шарахался по жизни, словно во тьме ночной среди потухших звезд. Как мне казалось, что я потерялся в огромном мире, где все другие женщины ничего не значат, кроме нее одной. Как не хотел жить без ее запаха, пытаясь его забыть; как вздрагивал от каждого звонка телефона и сообщения в надежде, что она позовет; как в этих страхах стены дрожали вместе со мной. И как без нее рухнул мой мир…

Она меня слушала и успокаивалась. Ее покрасневшие от бесконечного потока слез глаза высыхали. Наполнялись светом и искрами. Я дарил ей понимание о ее исключительности и божественной красоте. От этих слов она озарялась все больше, румянец на щеках от соли слез становился все бледнее, а губы ее – полнее в предвкушении жаркого поцелуя после большого признания в любви.

– Знаешь, любимая… Я во сне ждал очередное свидание, выдуманное моим разумом, с тобой… А на рассвете вновь тебя терял. И это было похоже на муку. Сон рассеивался, и оставалась пустота.

– Ты меня смущаешь.

Я лишь улыбался. Мне так хотелось ей говорить о любви бесконечно долго, чтобы я был такой один во всей вселенной, который замучил любимую девушку признаниями. Мне хотелось, чтобы она прочувствовала, как много значит для меня. Я говорил ей о том, как я дышу ей, даже на расстоянии.

Я благодарил ее за то, что я встретил ее однажды. Что сразу понял, насколько она особенная в моей жизни. Не прошел мимо. Окунулся в этот океан страстей. В соленую пучину без дна и краев. И пусть я был весь исцарапанный, когда вошел в этот океан и ощутил каждую рану жжением, – я не жалел о случившемся. Я очень хотел, чтобы она теперь не боялась быть рядом со мной. Еще я говорил ей о том, как беспокоился навсегда потерять ту нить, которая связала нас когда-то. Как, несмотря на то, что переживал и страдал, мечтал быть с ней. Я изливал душу о бессонных ночах, в которых тонул без нее. И как в бреду я бродил по пустыням в поисках воды, потому что именно она была моим спасительным кувшином.

В моих рассказах было много слов о холодных, одиноких днях, где я пытался утопить горе с другими женщинами или окунуться в работу. Говорил ей даже про отношения, которые начинал в иной стране, переключившись на другой прекрасный и не менее достойный ароматный цветок. Но забыть ее был не в силах. Хоть и хотел…

Осень продолжала стучать в окно дождем, просилась в гости, а мы все еще разговаривали. Но этот вечер предназначался только для нас двоих: Надин и я, я и Надин. Небо плавно спускалось туманом к вечеру. Израненные грозным ветром листья врезались в окно и прилипали на стекло как распятые. Погода безумствовала уже который день. Осень напоминала каждую минуту о своем нраве, рассыпая повсюду увядающее грустное золото. И ветер натужно что-то завывал протяжно, когда осенняя мгла озарилась закатным заревом. Янтарный свет вечернего разлива осветил комнату, и дивный закат багровым шелком расстелился по небу. На его струнах осень закачала уходящий вечер в колыбели, пытаясь доказать, что не такая уж она и вредная.

Наступление очередного вечера означало, что скоро будет трепетный любовный экстаз. Наши тела сольются в единое. В полумраке стонов нам будут завидовать и дождь, и сама кромешная ночь средь звездного молчания. И лишь ветер, чтобы не завидовать, станет активнее гнать тучи на край света – будет тужиться изо всех сил, вдохновенно дышать чаще и яростнее. А сама осень начнет особенный бал, где закружит лиственные метели, флиртуя. Будет оставлять везде и всюду свои рыжие поцелуи, потому что и она не хочет сегодня уснуть в печали, не дождавшись своего кусочка счастья. Пляска смерти последней листвы продлится совсем недолго, потому что это – всего лишь каприз. Мимолетный каприз осени, где солнце наконец-то изойдет кровью, заходя за горизонт, польщенное осенней серостью, а ночь повесит на окна шторы, выпустив гулять свободный месяц на небосклон, который будет долго безмятежно спать, пока задумчиво не загрустит и о своем кусочке счастья, вспоминая, как загляделся небом, в котором был красивейший закат, который ушел в вечность.

Надин нежно постанывала и вздрагивала от любых моих прикосновений к мочке ее уха. Она пылала и прикусывала нижнюю губу. Я шептал ей, что люблю ее и спускался ниже, проговаривая это каждой клеточке ее шелковистой кожи. Осыпал поцелуями желанное тело. Вел рукой по всем чувственным изгибам. От моей нежности ее соски горели, становились упругими холмами, которые я смело целовал беспредельно долго и страстно, даря райское блаженство. Моя душа трепетала, когда она прижималась к моему торсу обнаженной пылающей грудью, доводя до дрожи мое тело.

Бутоны ее губ маняще дразнили. Она плавно скользила ими по моему лицу, разливая аромат страстной закатно-красной розы в самом пышном ее цветении. А ее разгоряченно дикий взгляд, приглашающий на безумный плотоядный танец, где сомкнутые губы и касание рук до замка из пальцев, где сладкой негой наполняется страстная ночь, где есть только она и я, где чувственность, похожая на взрыв, доведенная до предела, и где мое дыхание и ее сливаются в одно.

– Любимая…

– Мммм…

Я, чародейски плененный пылкой розой, медленно иду к безумию. Прикасаясь к ее губам и трепетным лепесткам, чувствую ядовитый дурман, как волнительно опьяненный задыхаюсь посреди томного утра. Мои шальные пальцы с нежностью трогают чашу румяной розы, охваченную огнем. Ее сладкий и терпкий аромат уже не просто струится на смятых простынях под страстью чувств, а изливает нектар. И беспокойный такт, в котором сбивается ритм дыхания, а крик наполняет тело в приближении экстаза все сильнее. Я все глубже и чаще проникаю в любимую женщину, открывая свои еще не выпущенные эмоции через край. Перенапряжение в кровати от многочасовых сексуальных сцен, ее треск, и воздух, который выпит до дна…

Надин подбежала к окну и с шумом его распахнула, желая вдоволь надышаться свежим морозным воздухом осени. Он дурманил своей чистотой. Она припала к свежести этого воздуха своими пухлыми губами, как будто целовалась с ним взасос. Шевелила ими и томно закрывала глаза, качаясь у окна. Ее брошенная тень на полу улыбалась и тихо завидовала, что была свидетелем маленького ночного счастья. Ветер ласкал тело Надин, как ласкает своими руками обезумевший мужчина от желания обладать любимой женщиной. Каждый ее изгиб, каждый сантиметр тела прекрасной розы не оставался без внимания этого распутника.

Надышавшись любовью, Надин закрыла окно и прыгнула в кровать. Уже через пару минут она уснула, а я грел ее холодные руки. И… был счастлив. Вновь.

IV

Прошло пятнадцать дней. Двое уставших мужчин пересекли порог охотничьего дома. Они были немного взвинчены, но так и бывает после разрешения каких-либо проблем.

– Рустем, как ты думаешь, девушка твоя спит?

– Кажется, да.

– Уверен?

– Да. Я слышу даже отсюда, как она сопит.

– А ты не хочешь спать?

– Не знаю. Я бы выпил. Мне кажется, что магнитные бури не дадут мне уснуть.

– А я подумал, что… Может быть, ты переживаешь смерть, – Петр впился в меня тяжелым взглядом.

– Хы. Пережить смерть невозможно, – я надменно и равнодушно усмехнулся, ответив таким же взглядом.

– Снова шутишь? Я о том молодом человеке.

– Я понял, о ком ты. О том, кто волею случая попал в кровавую жатву. Но убивая меня, он должен был понимать, что точно так же могут и с ним поступить. Он точно так же, как и я, как и ты, – частичка огромного бандитского механизма. Вчера мог быть я, но не был. Сегодня он.

– Так просто?

– А что ты хотел от меня услышать? Очередные сказки? Только безучастие к чужим жизням и равнодушие – вот основные требования для человека, выбирающего такую работу. Взвинченные нервы, натянутые жилы после кровавой жатвы – как итог такой работы – пенсии убийцы. Хладнокровие со спящей совестью, как хрупкий бокал, разбивающийся в самое неподходящее время. Тогда и совесть разбужена навечно. Но не сейчас. До пенсии, кажется, далеко.

– Красиво.

– И я так думаю.