Еще более дикий Запад

А вот на его столе еда другая. Вижу запеченного поросенка, и ветчину, перепелок, выложенных горкой. Ягоды. Фрукты какие-то.

И запах мяса, сдобренного приправами куда как щедрее, чем наша каша, доносится.

— Сегодня я счастлив объявить, что очень скоро многие из вас найдут свое счастье.

Да уж, с красноречием у него явные проблемы. Нанял бы кого речи писать. Или им без разницы? Жены, которые младшие, подняли головы, уставились. Ишь, и шеи тянут, желая разглядеть любимого Наставника получше. И я тяну. А что делать?

— И возможно, кому-то из вас это покажется предательством по отношению ко мне, — он держал в руке тощую перепелку, что несколько не увязывалось с общей торжественностью речи. — Однако спешу заверить, что главное для меня — достижение нашей общей цели! А для этого необходимы жертвы.

И уже знаю, кем станут жертвовать.

— Вы должны сберечь любовь ко мне в своих сердцах. И я не сомневаюсь, что так оно и случится.

Я тоже не сомневаюсь.

А заодно понятия не имею, что с этой вот любовью делать. Оно вообще лечится? А если есть лекарство, то какое? Впрочем, я знаю, у кого спросить.

И спрошу.

Возьму поганую змеюку за горло и спрошу. Проклятая я или как?

— Однако и малой толики её хватит, чтобы сделать счастливым мужчину. Каждая из вас завтра увидит того, для кого она предназначена.

А вот интересно, мужчин этих как они уговаривать собираются? Вдруг да не понравится ему эта, предназначенная свыше? Или он вообще жениться не думает. Эдди вот уверял, что любой адекватный мужчина женитьбы боится. Что ему проще сотню подвигов совершить и сделать ожерелье из ушей сиу, чем к алтарю прогуляться. Преувеличивал, конечно, но не думаю, что сильно. И тогда как?

— Моя драгоценная супруга, дарованная мне миром, — Змееныш взял за руку сиу, и та поднялась, как показалось, нехотя. — Навестит каждую из вас. И даст зелье, которое поможет вашему избраннику самому определиться с выбором.

Ну хорошо хоть не «избрать».

Нет, он бы книг почитал умных, что ли? А то ведь уши вянут слушать. И главное, начинаю верить Чарли, что Змееныш тут — только пешка. А за ним кто-то да прячется.

Кто-то такой, умный.

И незаметный.

— Помните, вы должны в точности исполнить сказанное, и тогда вас ждет заслуженная награда!

Девицы зашушукались.

— Сегодня же я счастлив представить ту, которая войдет в число избранниц, которая служила мне верой и правдой… — он хлопнул в ладоши, и где-то там, на другом конце зала, раздался удар гонга.

Раскрылись двери.

И появилась Молли.

Как появилась… сперва вошли две служанки в черных одеждах, а за ними уже и Молли ступала. В алом платье, в полупрозрачной фате, наброшенной на волосы, тоже алой, в малом венце, что эту фату придерживал. Она шла медленно, позволяя любоваться собой. И я просто-таки кожей ощущала волну счастья, исходившую от неё.

Вот ведь.

Змееныш сошел с постамента и протянул Молли руки.

— Сегодня ты окончательно забудешь прошлую свою жизнь, — сказал он громко. — И расстанешься с нею, очистившись, подобно тому, как очищается земля после долгой зимы.

Молли подняла голову.

— Ты воскреснешь новым духом и новым телом, чтобы встать за плечом моим, чтобы вместе с иными избранными вершить судьбу этого мира!

В постели, как я понимаю.

Тоже мне, вершитель.

Но ничего. Смотрю. Восторгаюсь. А жреца звать будут?

Не позвали.

— Здесь и сейчас, перед всеми вами я, Уильям Сассекс, последний из рода Сассексов…

Так уж и последний? Интересненько. Хотя, чувствую, несколько преувеличивает. У Змея сыновей хватало, думаю, сам толком не знал, сколько их.

— …и истинный Император этой земли…

Сильно преувеличивает. А ведь, главное, сам верит каждому слову.

— …беру тебя, женщина, в законные жены.

Тоненько всхлипнула Салли-первая, а вторая тихо выругалась. Кажется, выбор Наставника их не порадовал.

— С тем, чтобы жить с тобой в любви и согласии.

Ну, скажем так, моя свадьба понравилась мне больше. Может, потому что жен у Чарли других не было? Или в принципе?

Змееныш откинул фату и осторожно коснулся губами щеки.

— А теперь восславим новый мир!

И восславили.

В смысле, запели. Хором. Таким разноголосым, даже у меня, уж на что я к пению равнодушная, уши заболели. А главное, слов-то не разобрать. Но стою, мычу что-то этакое, стараясь не сильно выделяться. Радуюсь, стало быть, за молодоженов.

Только в голове звенит.

И слабость вдруг такая.

Нехорошая.

Кружится все. Кружится и вертится. И кажется, я вот-вот в обморок упаду. Но не позволяют. С одной стороны подхватывает Салли-первая, а с другой — вторая.

— Это у тебя с непривычки, — шепчут они на ухо. — Слишком много съела.

Съела? Чего? Каши? Так эти ублюдки еще и кашу отравили?!

Мысль была последней. И очень обидной.

* * *

Выбирались узким ходом, извилистым, что змеиная нора. И Чарльз никак не мог отделаться от мысли, что того и гляди застрянет в этой норе. Почему-то именно для него она была особенно неудобна. Даже Эдди, уж насколько он шире в плечах, массивней, а пробирался легко, умудряясь протиснуться в вовсе уж узких поворотах.

А Чарльз застревал.

Матерился. Полз. Обдирал стены. И снова застревал. Но потом змеиная нора вывела в тоннель, а тот — в другой, где изрядно пованивало нечистотами. Под ногами хлюпало, и Чарльз уже старательно отгонял от себя догадки о том, что именно хлюпало.

Этот тоннель привел к очередному, вертикальному, в стену которого кто-то вбил металлические штыри.

— Тут аккуратнее, — сказал Странник. — Старые. И не все вес выдерживают.

— Как-нибудь, — Эдди отступил. — Вы первые.

— Я пойду, — Странник подвинул Чарльза. — Надо глянуть, что наверху.

Спорить не стали. Во-первых, голова еще болела. Во-вторых, если уж поверили, то надо до конца. Странник пополз наверх, ловко цепляясь за штыри. Те потрескивали, но держали.

— Подымешься? — подумалось, что Эдди будет раза в два тяжелее, если не больше.

— Как-нибудь, — подъем его не слишком беспокоил.

Да и вовсе выглядел он странно равнодушным.

Когда пропала Августа, Чарльз первые дни пребывал в такой ярости, что вообще едва отдавал себе отчет в происходящем вокруг.